Не засыпай - Голдин Меган

Пожилой мужчина с поникшими серыми усами, сгорбившись, сидел на стуле за стойкой и работал с книгой заказов, водя по ней синей шариковой ручкой. Он поднял взгляд, когда Хэллидей подошла, показывая ему значок.

– Как я могу вам помочь, детектив?

– У вас есть камеры видеонаблюдения, выходящие на улицу?

– Конечно. Несколько лет назад у нас тут ограбление было. В окно магазина швырнули кирпич, утащили, что смогли, и уехали. После этого мы установили камеры.

Он двинулся в сторону островка маленьких экранчиков за прилавком. Они демонстрировали запись с разных углов – в магазине и на улице. Одна из камер показывала четкий кадр конца переулка, находящегося через дорогу. Это был путь, которым, вероятно, мог уходить убийца.

– Я могу взять копию записей с этой камеры? – попросила Хэллидей.

– Мой сын знает, как это сделать. Я едва ли знаю, как включить компьютер. Он сейчас вышел. Оставьте ваш номер, и я свяжусь с вами, как только он вернется.

Хэллидей оставила визитку и, вернувшись к главному выходу из здания, стала ждать Лавеля. На другой стороне дороги толпились люди, вытягивая шеи, чтобы посмотреть на квартиру, где случилось убийство.

– Что там происходит? – спросила Хэллидей копа, стоящего у здания.

– В новостях показали надпись на окне квартиры. Люди приходят поглазеть, будто это какая-то достопримечательность.

– Какая-то достопримечательность!

Хэллидей перешла через дорогу и присоединилась к толпе, смотрящей на окно. С этого ракурса ей было очевидно, что послание предназначено для внешнего мира.

Стекольщик должен был вот-вот приехать и вырезать целый кусок стекла, чтобы по запросу Оуэна Джеффриса передать надпись на анализ в лабораторию. Взамен вставят новое стекло. В течение дня полицейские ограждения уберут, а вместе с ними исчезнут и зеваки. Хэллидей по опыту знала, что, вероятнее всего, убийство скоро забудется в потоке свежих новостных заголовков.

Ожидая возвращения Лавеля, Хэллидей показывала зевакам листовку с фотографией подозреваемой, выходящей из лифта вместе с жертвой. Большинство пожимали плечами, когда она спрашивала, не узнают ли они кого-нибудь на фото.

– Мэм, вы видели раньше эту женщину? – Хэллидей протянула листовку модно одетой женщине с короткой асимметричной прической, которая вышла из дорогого обувного бутика и присоединилась к толпе.

Женщина взяла листовку и рассмотрела ее. Хэллидей заметила черно-синие надписи на тыльной стороне ее ладоней. Ей показалось странным, что аккуратно одетая женщина пишет на руках, словно школьница.

Прежде чем Хэллидей смогла прочитать что-то из того, что было написано на руках женщины, та смущенно спрятала их и протянула распечатку обратно.

– Я не видела ее раньше, – сказала она. – Простите, я не могу вам помочь.

Она резко повернулась и растворилась в потоке пешеходов.

Глава двадцатая

Среда, 13:30

Мой взгляд смещается от окна квартиры – вниз к женщине-детективу, стоящей передо мной на оживленном тротуаре. Это та полицейская, которую я видела в телевизионных новостях.

Она протягивает мне листовку и спрашивает, узнаю ли я женщину с длинными волосами на фотографии. Я замираю, увидев фотографию. Хотя лицо женщины обращено вниз, ее волосы до пояса бросаются в глаза. Мои волосы были такой же длины до того, как я отстригла их сегодня утром. Одежда этой женщины выглядит очень похожей на ту, которую я выбросила после того, как меня облили кофе в офисе «Культуры».

В голове у меня мелькает жуткая мысль: я та женщина, которую ищет полиция. Я возвращаю листовку детективу и, прежде чем уйти настолько спокойно, насколько это возможно, бормочу что-то о том, что не знаю, кто это.

Отойдя на некоторое расстояние, я закатываю рукав и вглядываюсь в надпись на запястье. То, что слово «ПРОСНИСЬ!» написано на месте преступления и на моем запястье, не означает, что я как-то причастна к произошедшему. Так ведь?

Затем я вспоминаю о мужчине, который звонил в офис ранее. Он спросил, не брала ли я нож. Страх пронзает меня при ужасной мысли о существовании еще одной связующей нити между мной и этим преступлением.

– Лив?

Я вздрагиваю от звука своего имени.

– Лив?

Я начинаю ускоряться, делая вид, что не слышу. Боюсь, это детектив идет за мной. Передо мной зеленый сигнал светофора. Я быстро иду вперед, чтобы успеть перебежать через дорогу до того, как загорится красный.

Слишком поздно. Свет мигает желтым, а затем, прежде чем я успеваю добраться до края тротуара, загорается красный. Я загнана в угол. Я проникаю вглубь толпы людей, стоящих на светофоре, отчаянно пытаясь раствориться в ней.

– Лив. Лив Риз.

В тот момент, когда я собираюсь бегом броситься через улицу на красный, чья-то рука сдавливает мое плечо.

Я неохотно оборачиваюсь. Со смесью шока и облегчения я вижу, что это Дин, инвестор Марко. На нем джинсы и белая футболка. На его грубом лице, кажется, искренняя радость от встречи со мной.

Я не успеваю вымолвить и слова, как он наклоняется, целует меня в обе щеки и затем отстраняется, чтобы полюбоваться мной, все еще держа меня за руки.

– Давно не виделись. Как ты поживаешь?

– Прекрасно. Очень хорошо.

– Это здорово. Я слышал, ты переехала за границу? Лондон, верно? Я полагаю, ты хотела начать с чистого листа.

Его слова звучат в моей голове зловеще. Начать с чистого листа, но зачем?

Прежде чем я успеваю спросить, загорается зеленый свет. Мы переходим вместе, подгоняемые толпой пешеходов позади нас.

– Как насчет пообедать? – предлагает он. – Ты гурман, верно? Черт, я знаю место, которое тебя поразит!

Не дожидаясь моего ответа, Дин поднимает руку, чтобы поймать такси. Когда такси меняет полосу, чтобы подъехать к бордюру, мое сердце замирает при виде надписи, нацарапанной шариковой ручкой сбоку на моей руке.

«НЕ ДОВЕРЯЙ НИКОМУ», – гласит она.

Глава двадцать первая

Двумя годами ранее

Я еду домой в поезде, когда Фрэнк, мой редактор, пишет мне с просьбой посетить предпоказ художественной выставки.

«Сейчас?» – отвечаю я одной рукой, другой держась за поручень. – «У меня есть планы на вечер».

«Ты в деле или нет? Это сенсация. Это же Кью!!»

«Что за Кью???»

Я жалею, что спросила, когда нажимаю на кнопку «Отправить». Себе на заметку: никогда не показывать свою неосведомленность по поводу арт-тусовки, если работаешь в журнале, пишущем о культуре. Фрэнк отправляет мне смайлик с закатанными глазами. Секунду спустя звонит телефон.

– Лив, – сразу говорит Фрэнк. – Кью – это художник-партизан. Он один из самых горячих новичков в области перформанса, – шум на фоне становится громче по мере того, как поезд набирает скорость. – Кью не только проверяет границы на прочность, Кью отодвигает их до нового созвездия. Он как Бэнкси – никто не знает настоящего имени Кью. Кью может быть охранником в художественной галерее или официантом, разносящим подносы с шампанским на открытии. Или Кью может быть кем-то из публики. Никто никогда не узнает.

– Звучит интригующе, – отвечаю я, хотя я вовсе не заинтригована.

– Ты не представляешь себе, как нам повезло, что мы получили это приглашение, и оно было адресовано тебе. Ты пойдешь?

Эми устроила ужин в ее любимом ресторане в честь своего дня рождения, и я не могу опоздать.

– На самом деле у меня правда другие…

– Начистоту, Лив, – голос Фрэнка обрывается. – Если мне придется просить кого-то другого сделать это, то я не обращусь к тебе в следующий раз, когда подобная возможность окажется на моем столе. Мне нужно знать, что мои репортеры бросят что угодно ради хорошей истории.

– Напиши мне детали, и я буду там.

По правде сказать, я себя корю. Никогда не сказала бы этого в офисе, но я еще не бывала на перформансах, от которых мне не хотелось бы блевать. Может, я цинична или, может, видела слишком много в своей жизни, но вещи подобного рода кажутся мне глупыми и эгоистичными.