Не верьте в аиста - Гунар Цирулис

В рассказе не все было до конца логично, и именно потому Кашис был готов в него поверить. Зачастую ложь бывает более связной, чем правда. Такова жизнь…

— А вроде бы вы сказали, что он открывал восьмой? — спросил Кашис у Яункална.

— Я не считал, товарищ подполковник, — и Яункалн заговорщицки подмигнул. — Но было все правильно, дверца отперлась, даже не скрипнула.

— Не надо торопиться. Яункалн… Может, нам самим будет еще очень кстати глоток коньяку во всей этой передряге… Какой там у тебя был? «Голый младенец» или «Под дунайским мостом?» — и Кашис кивнул милиционеру-железнодорожнику, чтобы тот запротоколировал ответ Альберта.

— Армянский «три звездочки».

— Тогда не станем терять времени!..

Процессия двигалась вдоль стенки шкафчиков и вслух отсчитывала дверцы.

Что за чудеса! Открыта была не седьмая камера, а восьмая, у которой дежурил милиционер.

— Какой был твой шифр? — задумчиво спросил Кашис, хотя всегда любил похвастать хорошей памятью.

— Он открывал этот шкаф четырьмя семерками, — опередил Альберта Яункалн.

Кашис вопросительно взглянул на юношу. Альберт утвердительно кивнул. Тогда подполковник собственноручно набрал четыре семерки и потянул ручку дверцы.

Шкафчик беззвучно раскрылся, и все увидели в нем синюю авоську с двумя бутылками армянского коньяка «три звездочки».

— Конфисковать, как вещественное доказательство и приложить к материалам дела? — спросил сержант, чтобы скрыть свой конфуз.

Кашис молчал. Он тщательно проверил оба замка. Они были в полном порядке — нигде ни царапины, ни иных следов насильственного вскрытия.

— До чего же бедна у людей фантазия! Двое запирают свой багаж на четыре семерки, и притом в соседних камерах! — вздохнул он наконец.

— А что особенного? Теперь в Риге что ни сделают — почти все называют «Дзинтарс»[2], — заметил сержант.

— Семерка — мое счастливое число, — сказал Альберт. — С детства.

— Как видишь, не только твое, — с усмешкой заметил Кашис.

— Вот ведь совпадение — как в плохом детективном романе, — позволил себе наконец высказаться Яункалн.

— Бросьте вы цитировать из своего ненаписанного собрания сочинений! — перебил его сердито Кашис, взял Альберта под руку и отвел в сторону. — Послушай-ка, приятель, неужели тебе так необходим этот коньяк? Ведь сегодня довольно теплый вечер, но если уж очень надо, — он достал бумажник и протянул Альберту деньги, — купи еще, а этот пока придется оставить в милиции. Расписочку получишь завтра… Да, кстати, ты этот коньяк покупал в Риге?

Альберт молча кивнул.

Яункалн знал, что по любым вопросам, имеющим отношение к службе, подполковник высказывается только в служебных помещениях. В машине из него слова не выжать — и не потому, что не доверял водителю. В таких случаях он не признавал поспешности… Но как только они переступили порог кабинета Кашиса, Яункалн дал волю своим чувствам.

— Ничего больше не понимаю, — сказал практикант и для выразительности развел руками.

— Студенту это простительно, — ответил подполковник без иронии.

Включив сильную настольную лампу, он стал рассматривать в лупу этикетки на бутылках с коньяком.

— Ленинградский розлив, — пробормотал себе под нос Кашис, поморщился и махнул рукой. — У вас глаза помоложе, прочтите, в каком ресторане куплены эти бутылки.

— На круглом печать не разобрать — смазана, — сообщил немного погодя Яункалн. — Только одно слово можно более или менее понять — Юрмала.

— А парнишка мне сказал, что купил коньяк в Риге, — с удовлетворением усмехнулся Кашис. — Надеюсь, вы не подумали, что я попросил этот коньяк для себя?

— Но это же нечестный прием! — возмутился Яункалн. — Надо было предупредить, составить в его присутствии протокол. Мы должны бороться с преступностью по-настоящему, а не подводить под монастырь таких вот желторотых.

— А может, как раз наоборот, — миролюбиво ответил Кашис. — Хочу его спасти, покуда не поздно. Составить протокол — дело плевое.

— Все равно! Это бросает тень на всю деятельность милиции, — не сдавался Яункалн. — И хорошо, что я твердо решил после университета пойти в адвокатуру!

— Ваш вызов считайте принятым, — улыбнулся подполковник. — А покуда суд да дело, вам придется выяснить, где куплен этот коньяк. Думаю, это будет несложно, потому что армянский коньяк «три звездочки» теперь сравнительно редкое явление. — Он отпер встроенный в стену сейф, достал бутылку коньяка и положил к себе в портфель. — Я, например, сегодня объездил весь город и ничего лучшего, чем молдавский, не нашел.

X

Выйдя из дежурной комнаты милиции, Альберт почувствовал себя так, будто по меньшей мере выиграл в лотерее мотоцикл с коляской. Ему даже не пришло в голову, что его постиг полный провал: задание Петера не выполнено и обещанного вознаграждения ему не видеть как своих ушей. Ну и пусть! Он был на свободе, это главное, и ничто другое его сейчас не заботило. Авось так же просто он выпутается и из остальных неприятностей. В худшем случае сочинит какую-нибудь жалобную историю и напишет отцу, чтобы выслал денег на ремонт машины. Не оторвет же он ему голову? А мать поохает, поохает, выплачется и сама же побежит на поиски запчастей. А краденую «Волгу» он в первую же дождливую ночь отгонит в лес и бросит на видном месте — целехонькую, без единой царапины. Проблемы, которые ему утром непосильным грузом давили на сердце, после только что пережитого ужаса казались мелкими и несущественными.

Дома Альберт выслушивал привычные упреки матери даже с известным удовольствием.

— Болен, а сам шляется! Так можно в два счета и до воспаления легких допрыгаться.

— Хотелось побыть на воздухе, — оправдывался он. — Я уже чувствую себя лучше.

— Полюбуйся на себя в зеркало. Как выходец с того света… Марш в постель! Сейчас принесу грелку. И не воображай, что завтра пущу тебя в школу.

Последняя угроза окончательно сломила сопротивление Альберта. Он тяжело вздохнул и повернулся, чтобы идти.

— Ты, может, скажешь Варису, чтобы зашел?

— Ладно, ладно… — Да, — вспомнила о чем-то мать. — Что за девчонка тобой интересовалась? В белых брюках… С каких это пор завелись такие в вашем классе?

Болезнь, как видно, задела не легкие Альберта, а уши. Не расслышав вопроса матери, юноша ушел в свою комнату.

Варис явился через час.

— Что с тобой стряслось? — спросил он с порога. — Сперва Расма требовала, чтобы я взломал у вас двери и вытащил твой труп, потом пришлось с Ингридой сидеть на лавочке у станции, потом твоя прародительница звонила и вещала замогильным голосом и теперь мой патер…

— Он тебе ничего не говорил? — испуганно спросил Альберт.

— Нет, только приволок бутылку коньяка, лечит бабушкин насморк, а сам все пил за мое здоровье, подмигивал и советовал надеть его телогрейку.

— Ты, пожалуйста, ни о чем пока меня не спрашивай! Когда можно будет, сам расскажу… — Альберт вскочил с кровати и подошел вплотную к другу. — Сделай мне одно колоссальное одолжение: разыщи где-нибудь Ингриду!

— Это нам раз плюнуть. Мы договорились в одиннадцать встретиться на станции и вместе навестить нашего дорогого болящего.

Альберт поглядел на дверь, за которой слышно было, как мать гремит посудой.

— Лучше не надо. Она может всю ночь просидеть у моей кровати, так что мне нельзя будет выскочить из дома… Объясни все Инге и передай это письмо.

— Давно не играл в амурную почту, — Варис запрятал объемистый конверт в карман. — Передам вместе с горячими поцелуями и прочими свидетельствами вечной любви.

— Смотри, не перестарайся… Да! Дома скажи, что наше ночное плавание переносится на завтра. — Альберт посмотрел в окно. — Как обычно, ввиду штиля.

После ухода товарища Альберт еще раз передумал события этого вечера. Нет, ничего не упущено, Ингрида с Петером предупреждены. Варис будет помалкивать. Можно спокойно укладываться.

Но Петер был неспокоен. Прочитав письмо Альберта, он понял, что непосредственной опасности пока нет, но виды на будущее от этого к лучшему не изменились. Бледный засы́пался — в этом сомнений больше не было. Денежки плакали! Надо было срочно эвакуироваться еще и потому, что и двое других из компании начали бунтовать. Как все новички, они не смотрели на воровство, как на профессию, дающую хлеб насущный, а как на легкий способ кратчайшим путем достичь полного благополучия. Можно подумать, под ногами валяются миллионы, подбирай и спокойно живи на проценты… Петер знал, как быстро пролетают таким путем добытые деньги — тают, как мороженое на плите. Знал, как трудно заставить себя считать рубли, а подчас и копейки. Только надежда на счастливый улов позволяла жить, не думая о завтрашнем дне.