Случай Растиньяка - Наталья Миронова

–  Я постараюсь поскорее, – пообещала она.

Поскорее, конечно, не вышло. Мама плакала, ужасалась и требовала, чтобы Катя сказала, где будет жить. Катя тщетно пыталась ее успокоить и все объяснить.

–  Мамочка, я буду в Москве, со мной все будет в порядке, но никто не должен знать, где я. Никто, даже вы с папой. Алик придет, будет выспрашивать, вы можете нечаянно проговориться…

–  Никогда! – страстно заверила ее мать.

–  Он может Саньку подослать, с него станется. Алику ты не скажешь, а внуку скажешь. А он тут же отцу передаст. Поверь, так будет лучше, – в десятый раз повторила Катя. – Я буду вам звонить каждый день. У меня все будет хорошо. Расплачусь с долгами раз и навсегда…

–  Почему ты не хочешь взять денег у нас с отцом? Мы оба работаем и пенсионные не трогаем.

–  Мама, я уже давным-давно должна была бы вам с папой помогать, а не с вас тянуть. Да, и не вздумай давать деньги Алику, если попросит. Он попросит обязательно, это к бабке не ходи.

–  Сроду я ему денег не давала и теперь не дам. А вот тебе надо бы… обжиться на новом месте.

–  Не надо, мама. Алик опять наделал долгов, мне придется платить. Но это в последний раз. И поэтому никто не должен знать, где я.

–  Ну вот что я отцу скажу? – спросила мать. – Да он меня прибьет!

–  Мам, ну что ты такое говоришь? Папа тебя в жизни пальцем не тронул.

–  Ну хоть сядь поешь!

–  Да не надо. Неудобно, меня Этери ждет.

–  Ничего, подождет.

Пришлось сесть. Кусок не лез в горло, но Катя заставила себя проглотить домашнюю котлету.

–  Все, я побежала.

–  Денег возьми. Без денег не пущу, – решительно заявила мать.

–  Ладно, – сдалась Катя. – И ту картину я тоже заберу.

Была у Кати одна заветная картина, которую она не решалась хранить дома.

–  На, забирай. Так и стоит нераспакованная.

–  Мне надо бежать, – заторопилась Катя. – Скоро Санька домой вернется. Я ему записку оставила, он может отцу позвонить, Алик тогда непременно сюда нагрянет. Первым долгом.

–  Ничего, отец его с лестницы спустит.

–  Мне главное, чтобы он меня здесь не застал.

Катя расцеловала мать, взяла предложенные деньги, неловко подхватила под мышку крупногабаритную картину и ушла.

Она успела разминуться с Аликом, который действительно нагрянул, устроил скандал и действительно был спущен с лестницы. Катя узнала об этом на следующее утро. А пока Этери отвезла ее на Арбат, где они наняли каких-то симпатичных забулдыг, и те «за долю малую» перетаскали вещи в квартиру над галереей.

Катя осмотрелась. Квартирка маленькая, но чистая и симпатичная. Две комнаты и кухонька. Для Кати, привыкшей спать на кухне, вообще хоромы. Ей не понравились побеленные по евростандарту стены и безликая мебель из «Икеа», но она прикинула, что, если расставить книги, повесить занавески вместо казенных жалюзи, застелить стол скатертью, сшить на мягкую мебель чехлы, все можно устроить очень даже неплохо. А главное, она будет здесь одна.

Много лет Катя прожила в кошмаре раздвоенности, хорошо знакомом женщинам. Ей не хотелось видеть мужа, и все же по вечерам она подсознательно ждала его возвращения, замирала, прислушиваясь, не остановится ли лифт на их этаже, не повернется ли ключ в двери. Катя сама презирала себя за это, но ничего с собой поделать не могла.

Потом, когда стало совсем плохо, она уже ждала остановки лифта и поворота ключа с настоящим ужасом, молила бога, чтобы лифт не остановился и ключ не щелкнул в двери. Но суть дела от этого не менялась: она все равно ждала. А теперь – никакого лифта, и в этих дверях Алик точно не появится. Тут все на сигнализации.

Этери показала ей, как включать и выключать сигнализацию, как поднимать и опускать тяжелые стальные рольставни на первом этаже, где помещалась галерея.

–  Ты меня прости, – прервала ее Катя, – но остальное давай отложим на завтра. Я просто падаю.

–  Да я уж вижу, – проворчала Этери. – Я тебе только в кухне покажу, как и что. Вот, тут есть кофеварка, электрический чайник. Микроволновка. Плита. Тарелки, чашки. Вот тут – вилки-ножки, как я в детстве говорила. Кастрюли, сковородки… Черт, холодильник пуст. Я же не знала, что нам предстоит бегство. Знаешь что? Ты отдыхай, а я сбегаю куплю чего-нибудь пожрать.

–  Не надо, – отказалась Катя. – Я сама… завтра…

–  С утра пораньше? Натощак? – насмешливо уточнила Этери. – Ты приляг, а то на тебя и правда смотреть больно. Я мигом.

Катя легла на диван, укрылась пледом и задумалась. На чем держится ее дружба с Этери? У Этери дед и отец – знаменитые художники, а сама она художницей так и не стала. У Кати отец – автомеханик, но художницей она стала. Это признали и великий Сандро Элиава, и его не менее известный, правда, на Катин вкус, куда менее даровитый сын. Это безоговорочно признавала и сама Этери.

Но Этери никогда ей не завидовала, и Катя не завидовала подруге, хотя та была замужем за обожавшим ее состоятельным бизнесменом, родила двух прекрасных детей, жила на Рублевке и, как казалось Кате, несколько злоупотребляла по части бриллиантов.

Но не было в Этери ни капли «рублевской» стервозности. Она не сидела дома, сама была преуспевающей деловой женщиной, держала уже три галереи и была полна творческих планов. Она часто советовалась с Катей, и теперь Катя вдруг подумала: почему она не пошла работать к подруге раньше? Этери ее звала.

Теперь из журнала придется увольняться. Жаль, но там Алик ее обязательно выследит. Очень жаль, Катя проработала там столько лет… Столько было веселья… Шутки, розыгрыши, капустники на Новый год…

Над окошечком кассы спокон веков висело выжженное на деревянном наличнике каким-то неизвестным остряком двустишие:

Гонорар – не гонорея,Получай его скорее!

Не секущий юмора Шестикрылый Серафимыч много раз порывался этот перл как-то убрать – закрасить, заштукатурить или даже снять весь наличник, – но каждый раз редакция вставала на дыбы, грозя чуть ли не забастовкой, и полюбившийся всем стишок оставался на месте.

А над письменным столом ответственного секретаря, замученного визитерами, Катя, по его личной просьбе, прикрепила красочный коллаж в своем собственном художественном исполнении: охотник на лесной поляне целится во что-то из двустволки, только вместо стволов – карикатурно огромные сигареты. Оба эти ствола перечеркнуты крест-накрест, и сверху надпись: «Не стреляй!»

Много еще было таких шуток, придумок, находок… Столько друзей… Димка – дурак… Она даже не спросила, сколько он Алику одолжил… В записной книжке Алика было написано, но она не запомнила. Надо будет Димку спросить…

Она вздрогнула, когда Этери мягко тронула ее за плечо.