Вся правда, вся ложь - Татьяна Полякова

– Что еще за хахаль? – поинтересовался Сергей Львович, слегка утомившись.

– Нарисовался тут один. Месяца два назад. Верка меня тогда тоже выгнала, придравшись к выпивке. И ключи отобрала. Прихожу я, значит, а на диванчике мужик сидит. Морда холеная, ногу на ногу закинул, точно он здесь хозяин. Я Верку вызвал на кухню и спрашиваю, что за крендель. А она: «Дурак, это просто знакомый, и вообще, тебя мои гости не касаются». Хотел я ей вмазать, но у меня принцип: баб не бить. Короче, ушел без скандала, но в душу мне закралось подозрение, которое усугубилось, так как потом я дважды приходил, и дверь она мне не открыла, хотя в квартире точно кто-то был. Уже когда помирились, она, конечно, от всего отказывалась, даже девок в парикмахерской брала в свидетели, мол, подтвердят, она в те разы на работе была. Они подтвердили, но я все равно не поверил. Начал про знакомого расспрашивать, а она сочинять принялась: старый друг, и все такое. И со старыми друзьями в койку ложатся. Но я привередничать не стал, потому что хотел с ней помириться.

– Значит, две недели ты пытался застать ее с новым другом? – спросил Берсеньев.

– И с другом, и одну. А ее нет.

– Но в квартиру ты не заходил?

– Конечно, нет, раз про ключ только вчера вспомнил. Но Верки точно не было. Свет не горел… и соседей я расспрашивал. Никто ее эти дни не видел. А тут еще из банка позвонили, это стало последней каплей. Она, значит, где-то прохлаждается, а я кредит плати. Ты, мужик, опять забыл твое отчество, должен меня понять: люди так не поступают. Вот я и пришел, чтоб, значит, по справедливости. Где Верка заначку хранит, я знал, а золотишко… расплатился бы с кредитом и вернул бы честь по чести. Мне чужого не надо… не такой я человек…

– На рекламу прервемся позднее, – осадил его Сергей Львович. – Где, по-твоему, она может быть?

– С хахалем?

– Одна. Предположим, решила спрятаться от кредиторов. К кому она отправится?

– К Ирке, само собой.

– Которую похоронили?

– Ешкин кот, точно. Тогда… тогда не знаю.

– Есть у нее родственники, подруги?

– Родня какая-то есть, но Верка к ним не пойдет: условия не позволяют. Одна со свекрухой живет, вторая в однушке с двумя детьми и мужем-алкашом. Вот уж кто пьет, скажу я тебе, а Верка мне еще претензии выставляет…

– Что, вообще никого? – настаивал Берсеньев.

– Хоть убей, не знаю, куда она пойдет и к кому… Да с хахалем она, помяни мое слово…

– Родительская квартира, дача?

– Родительскую квартиру она продала, а дача… дача есть, только в ней не спрячешься. В такое время там околеешь: печки нет, лишь камин да газ баллонный. С хахалем туда тоже не сунешься: удобства во дворе, задницу-то быстро отморозишь.

– Где дача? – теряя терпение, спросил Сергей Львович.

– По дороге в областной центр садовое товарищество «Парус», дом по второй линии… короче, двухэтажный дом, он там один такой. Встретите Верку, передайте, что она мне в душу плюнула. Я ей как человеку поверил, кредит взял…

– Значит, так, страдалец, – сказал Берсеньев, поднимаясь. – Деньги и золотишко вернешь туда, откуда взял. Появится твоя Верка, и будешь с ней решать, как кредит вернуть. Понял?

– Не вопрос, – обрадовался Леха.

– А ключ соседям отдашь.

– Зачем?

– Чтобы до возвращения хозяйки все здесь было в целости и сохранности.

– Я только свое…

– Умолкни. Не отдашь ключ соседям, я тебя ментам сдам. Ты тут не прописан, Верке законным мужем не являешься, а значит, в гости заглядываешь лишь с разрешения хозяйки.

Леха задумался и сокрушенно сообщил:

– Со мной все кончено.

– Истинная правда, – согласился Берсеньев.

Тот посмотрел на него с детской наивностью и светлой верой в человечество и добавил:

– Мне бы это… тысячи три на срочные нужды.

Берсеньев достал бумажник, отсчитал три купюры и протянул Лехе:

– Держи.

Леха молниеносно схватил их и с той же скоростью отправил в свой карман.

– Бутылку взять можно? Там еще осталось, чего добру пропадать.

– Бери.

Он взял бутылку, посмотрел на нас с сомнением, потянулся к рюмке, но вдруг передумал и выпил остатки водки прямо из горлышка. Наблюдая за его веселым бульканьем, я поняла, что такое ему не в диковинку. Он захрустел огурцом, блаженно прикрыв глазки, а Берсеньев сказал:

– Выметаемся. Не то нашего страдальца развезет, и его отсюда на руках выносить придется.

– Развезет, – усмехнулся он. – Это с бутылки-то? С бутылки я только стартую…

– Смотри, как бы к финишу не прийти слишком рано, – усмехнулся Сергей Львович.

Мы направились к двери, но Леха продолжал сидеть, поглядывая на нас с хитрецой.

– Ты на своих двоих пойдешь, – поинтересовался Берсеньев, – или с чужой помощью и вперед ногами?

– Мужик, а, мужик, – позвал Леха. – А если я чего важное вспомню, дашь еще три тысячи?

– А это смотря что вспомнишь.

– Хахаля ее Андрюхой звали. Точняк. Андреем она его назвала. А еще сволочью. Так и сказала: мол, сволочь, вот кто. Но у нее, считай, почти все мужики либо козлы, либо сволочи, так что, может, и этот не хуже других. Гони три тысячи. – Берсеньев подошел и заехал ему в ухо, Леха ойкнул, но не удивился. – Чего сразу драться-то, – спросил обиженно. – Сказал бы просто: денег не дам.

– Денег не дам, – кивнул Берсеньев, подхватил захмелевшего Леху за шиворот и заставил подняться. – Деньги и золото, – напомнил сурово.

То ли бормоча под нос ругательства, то ли обиженно фыркая, Леха положил золото в шкатулку, которая стояла на туалетном столике в спальне, вернулся в гостиную и сунул руку в щель между подлокотником кресла и сиденьем. Извлек мятый пакет, убрал в него деньги, напоследок взглянув на них с большой печалью, и вернул в тайник, с моей точки зрения, весьма ненадежный. Через пять минут мы покинули квартиру и позвонили соседям.

Дверь открыла женщина лет сорока, взглянула на Леху с неудовольствием, собралась высказаться на его счет, но, заметив нас, только кивнула.

– Полина, ключ Верке передай, – сказал Леха, ключ она взяла и спросила сердито:

– Ты когда пить завяжешь? Морда распухла так, что глаз не видно… – Она вновь перевела взгляд и задержала его на Берсеньеве. Воистину, он притягивал баб, как магнит, вот и эта уже улыбается, поспешно поправляя прическу.

– Полина, – произнес наш сердцеед, голос звучал ласково, чарующе, не голос, а бальзам на нежную женскую душу. – Ключ следует вернуть Вере и ни в коем случае не отдавать Алексею, даже если он вас очень об этом попросит.

– Не беспокойтесь, – грозный рык перешел в ласковое мурлыканье. – Пока Вера не вернется…

– А вы не знаете, где ваша соседка? – улыбнулся Берсеньев. Взгляд женщины метнулся в прихожую, где висело зеркало, и, вернувшись назад, сосредоточился на Сергее Львовиче.

– Вера? Не знаю. Должно быть, отдыхать уехала.

– С хахалем, – поддакнул Леха. – А ее ищут, деньги-то в банк надо возвращать…

– Вы из банка? – спросила Полина. – Да вы проходите в квартиру, проходите…

– Спасибо, не хотелось бы вас затруднять. Всего несколько вопросов…

– Проходите, проходите, – заворковала она. – Чего в дверях стоять? – Ясно было, она не угомонится, пока Берсеньев не осчастливит ее дом своим присутствием, пусть кратким, но запоминающимся. Сергей Львович раздумывал недолго, вошел в квартиру, к радости хозяйки, меня тоже впустили, хоть и без радости, пронырливый Леха устремился за нами, но был остановлен грозным окриком: – А ты куда? – Женщина по-свойски пихнула его в грудь и поторопилась закрыть дверь.

– Я вас на улице подожду! – успел крикнуть страдалец.

– Чаю выпьете? – с ходу предложила соседка, я заподозрила, что дама она свободная и остро нуждается в мужском обществе. Но, к моему величайшему изумлению, в прихожей появился хмурый тип в шортах цвета апельсина и майке-алкоголичке. – Веру спрашивают, – поспешно сообщила ему хозяйка. – Так вы из банка?

– Нет. Мы по поручению родственников ее подруги… Может быть, вы слышали: ее подруга погибла…

– Да-да, такое несчастье… Я ведь Иру не раз видела… Чаю не хотите, так давайте присядем.

Мы оказались в кухне, и чаем нас напоили. Я не считала, что время мы тратим впустую: от разговора с соседями могла быть явная польза. Сидела, но помалкивала. Во-первых, Берсеньев и так знал, о чем следует спрашивать, во-вторых, женщина обо мне попросту забыла, наверное, решив, что я ходячее, но бессловесное приложение к Сергею Львовичу, и, подай я голос, чего доброго, перепугалась бы.

– Родственники просили передать Вере, что ждут ее на сороковой день, но мы ее, к сожалению, не застали. На телефонные звонки она тоже не отвечает.

– Никуда уезжать она не собиралась. Не скажу, что мы с ней близкие подруги, но общаемся и, если надо отлучиться надолго, друг друга просим за квартирой присмотреть. Так вот, ничего подобного она не говорила…

– А когда вы ее в последний раз видели?

– Сейчас соображу… Я была на больничном, значит, две недели назад я как раз к врачу ходила… И Веру во дворе встретила. Я в дом, она из дома. Такая, знаете, повеселевшая… у нее в последнее время все не ладилось: парикмахерская сгорела, подругу убили… а счастье ее семейное вы видели. А тут вроде преобразилась, надежда появилась… Я ее спросила, как дела, а она в ответ: «Все налаживается, буду, – говорит, – парикмахерскую открывать, деньги нашлись…» Уж где нашлись, не знаю. Может, кто в долг обещал или… Леха-то прав, – понизив голос, сказала Полина. – Мужчина у нее появился.