Похищенные инопланетянами - Александр Глазунов

И все же я считал довольно странным то обстоятельство, что Таня и Света оказались на Глории. Случайно ли? Что-то подсказывало мне, что не все здесь так просто…

— Наше свидание с девушками, — продолжала рассказывать Вия, — было сумбурным. А получилось так. После обеда я поехала в институт к знакомому доктору наук, который тоже контактер, хотя и скрывает это; у нас с ним есть некоторые общие интересы. Когда я вошла к нему в кабинет, он спросил: «Почему вас так много сегодня?» До этого момента я никого не замечала, а тут «вижу» — стоят Таня, Света и их сопровождение. Позвонили Нине Максимовне, и она тут же приехала…

«15 февраля (вторник) 1994 года. Около трех часов дня позвонила Вия и сказала, что Таня и Света находятся в институте, и мне надо подъехать к метро „Московские ворота“…

В кабинете мы сидели втроем: я, Вия и завлаб — седоватый спокойный мужчина. Очевидно, у них и раньше речь шла о Глории, так как он тут же показал нарисованную им схему расположения материков на Глории. На планете их шесть, это восьмимерное пространство, но для землян скорректировано четырехмерное. Таня живет на четвертом, по их обозначению, материке. И тут он сказал, что видит Таню, и она стоит рядом со мной. Но я еще до его слов почувствовала, что у меня чакра анахата вся горит. Как выяснилось, Таня со Светой были в Петербурге еще 5 и 6 февраля. А прилетев вчера, уже успели побывать и у меня, и у близких Светы. Но их присутствия никто из них не почувствовал. Почему?

Таня сказала, что ей дали возможность вспомнить всю свою земную жизнь и само похищение. Она была очень потрясена, поэтому, чтобы успокоить ее, у нее опять что-то там стерли из памяти. Но Таня показалась мне довольно спокойной, чувствующей себя на Земле более уверенно даже в моем присутствии. Назвала меня мамой…

Недавно она со Светой гуляла по Питеру, и некоторые места и здания Таня узнавала. Я сказала ей, что очень хочу поддерживать с ней связь, а еще больше видеть и слышать ее. Но, как заметила Вия, не все сразу, со мной работают и, вероятно, в скором времени такое станет возможно. А вот, что касается возвращения на Землю, то Таня повторила, что возвращаться она не намерена, да и не может уже по многим причинам. Но в первую очередь это связано, конечно, с ее физическим здоровьем. Ведь придется заново адаптироваться к земным условиям, а это будет уже довольно тяжело. Тогда я спросила, а нельзя ли мне полететь на Глорию, и ОНИ ответили — да! А Таня даже сказала, что хочет, чтобы я прилетела к ней на Глорию. Ведь тогда мы смогли бы что-то делать вместе — рисовать, лепить и тому подобное.

Ох, как мне необходимо научиться понимать Таню…

Где-то около шести часов вечера Вия сказала, что ей пора уходить, и я тоже отправилась домой. Девушки пошли со мной. Дома я стала рисовать Таню, ее новую семью, пририсовала и себя, но мне как бы сказали, что этого делать не надо. Я жутко разревелась. Потом успокоилась и стала рисовать дальше.

Как ужасно, что я сама ничего не вижу и не чувствую. Что же это за общение!!!»

…— А тебе в этой истории ничего странным не показалось? — посмотрела на меня Вия, поднимая воротник куртки.

— Сразу так трудно сказать, — пожал я плечами. — Хотя с точки зрения нашей, человеческой, логики, кое-какие несоответствия здесь есть.

— Да? И что именно?

— Ну, во-первых, почему ОНИ вообще пошли на контакт с матерью похищенной ИМИ женщины?

— Вот, вот, — Вия поднялась и зачем-то стала ворошить мерцающие угли костра. — Более того, ОНИ почему-то начинают работать с Таней для возвращения ее земной памяти — о семье, родных, друзьях, городе, о самом детстве… Зачем? ОНИ же до этого добивались совершенно противоположного, теперь что, пошли на попятную? Однако это совершенно не в ИХ «характере», так сказать. Так в чем же дело? Какую цель ОНИ этим преследуют? А то, что эта цель должна быть — как дважды два. ОНИ даже приставили к Нине Максимовне своего контактера — Спольсиноя. Хотя, возможно, ОН добровольно помогает ей…

— ОН не контактер, — вздохнул Амуни. — МОИ говорят, что Спольсиной представлен к ней, как наблюдатель.

— Тем более интересно, — воскликнул я. — Это как раз и доказывает правоту Вии. Надо бы выяснить, если, конечно, позволят… Когда намечен их прилет с Глории сюда?

— Завтра вечером.

— Вот и попытаемся. Но сначала мне надо переговорить с Ниной Максимовной.

Наперекор раздвоенному сознанию

Мы спустились по ступенькам к воде и пошли вдоль берега Сылвы. Нина Максимовна непременно хотела собрать в зоне побольше лекарственных трав и засушить их. Правда, что-либо сушить здесь мне казалось делом нереальным. Даже если, как сейчас, дождя вроде бы и не было, то создавалось такое впечатление, что воздух уже так насыщен влагой, что капли воды в нем постоянно рождаются изнутри сами. Но не смотря на то, что природа уготовила нам такую бесплатную сауну, вчера мы целый день занимались заготовкой дров. К тому же, и для меня совершенно неожиданно, как раз вчерашним днем исчезла надежда на то, что «репортаж» о прилете глорианцев на Землю я смогу записать на диктофон. Увы, на магнитофонной ленте вместо собственных голосов, мы слышали сплошной гул, очень похожий на тот, которым у нас глушили некогда западные радиостанции. Нам это объяснили свойством зоны, хотя в подобное верилось с трудом. Но…

По разным причинам и поговорить с Ниной Максимовной мне тоже не удалось. Я действительно боялся, что она не согласится в который уж раз вспоминать трагедию в горах Кавказа и то, что она испытала сама в те дни, тем более что достаточно подробно все было известно и Вии. И я бы это прекрасно понял и ни в коем случае не настаивал бы. Однако Нина Максимовна отнеслась к моей просьбе достаточно серьезно. Это была невысокого роста худенькая женщина, очень подвижная и в то же время спокойная и рассудительная. В ней чувствовалась некая стабильность, тот стержень, который и был, очевидно, основой ее характера.

— Значит, когда я почувствовала уверенность, что Таня все-таки жива? — немного помолчав, повторила мой вопрос Нина Максимовна и как-то легко передернула плечами. — Так я в этом ни на минуту не сомневалась. Хотя… — она задумалась. — Конечно, сейчас рассуждать легко, можно обдумать, проанализировать свои поступки, даже найти им какую-то закономерность. Вполне вероятно даже, что закономерность эта и на самом деле существует. Но в те дни ни рассуждать, ни осмысливать что-то я просто была не в состоянии. Некоторые моменты запомнились очень четко, сразу как бы отпечатались в памяти. Другие события всплывали позже, видимо, отложились в подсознании. Но все это как бы работало в одном направлении — Таня жива! Когда лишаешься единственного ребенка, то цепляешься и за соломинку…

Нина Максимовна неожиданно остановилась и, нагнувшись, раздвинула рукой густую осоку. Сразу же открылся зеленый росток с фиолетово-желтыми цветками.

— Фиалка, — сказала она, расчищая ножом дерн у основания цветка, — мне нужна с корнем…

— Ну а другие тоже не верили в гибель девушек? — спросил я.

Нина Максимовна молча выкапывала цветок фиалки, и лишь когда он оказался в полиэтиленовом пакете, а мы снова двинулись вдоль берега громко журчащей в своем стремительном течении Сылвы, она заговорила.

— Вы знаете, в тот день, когда пропали Таня и Света, у меня как раз были гости. Мы веселились, и я совершенно, — она сделала ударение на этом слове и пытливо взглянула на меня, — понимаете, совершенно не чувствовала, что Таней случилось несчастье. Если бы она погибла, я это ощутила бы сразу. Не знаю, каким образом, но смерть Тани мимо меня не прошла бы, я в этом уверена.

Что ж, теперь и я в этом тоже нимало не сомневался, так как уже достаточно знал о Нине Максимовне и о ее дочери. Но это, как правильно она заметила, благодаря тому, что я мог анализировать полученную информацию, подходить к ее оценке более объективно, отключая, хотя бы частично, свои чувства, чего не в состоянии была сделать в те злополучные дни пять лет назад Нина Максимовна и другие родные и близкие пропавших девушек.

— Известие о том, что девочки исчезли без следа, — продолжала Нина Максимовна, — я получила двадцатого августа. Думала, от горя рассудок потеряю. Однако этого не случилось, в чем я вскоре убедилась.

Она присела и стала обрывать листья подорожника, розеточкой расположившегося прямо на нашем пути.

— Убедились в чем? — не понял я.

— После бесплодных поисков, — со вздохом произнесла Нина Максимовна, — Володя, близкий друг Тани и руководитель их группы, перед тем, как уехать с Кавказа, пошел на рынок, чтобы купить цветы и положить их на то место, где в последний раз он видел Таню — у камня в трехстах метрах от перевала Башкара. Тане было 24 года, и на могилу всегда кладут четное количество цветов. Вот Володя и хотел купить на рынке 24 гвоздики. Но когда он подошел к женщине, торговавшей цветами, и спросил, сколько будут стоить 24 цветка, та внимательно посмотрела на него и стала уговаривать купить 25 гвоздик. Как если бы он хотел преподнести цветы живому человеку.