Таящийся у порога - Говард Лавкрафт

Я уже собрался лечь, когда внезапно услышал что-то похожее на короткий вопль. Я знал, что во всем доме нас только двое — мой кузен и я — и что больше он никого не ждет. То есть кричал либо мой кузен, либо кто-то другой, а это значило, в дом забрался посторонний. Не раздумывая, я выскочил из комнаты и побежал в гостиную. Впереди по лестнице спускалась какая-то фигура в белых одеждах; я бросился за ней.

В этот миг вопль повторился, я слышал его совершенно отчетливо — странные, бессмысленные вскрики: «Йа! Шуб-Ниггурат! Йа! Ньярлатхотеп!» Я узнал голос — это кричал мой кузен Эмброуз, который, видимо, страдал лунатизмом. Мягко, но твердо взяв его за руку, я хотел отвести его обратно в спальню и уложить в кровать, но он с неожиданной силой вырвался. Отпустив его, я последовал за ним, но, когда увидел, что он собирается выйти из дома, вновь схватил его за руку и попытался вернуть назад. И снова он выдернул руку, причем с такой силой, что непременно должен был проснуться, однако вместо этого продолжал крепко спать; после короткой борьбы мне все же удалось вернуть его в дом, отвести в спальню и уложить в кровать; надо сказать, что к этому времени он успокоился и был абсолютно послушен.

Все это было и смешно, и страшно. Опасаясь, что Эмброуз может проснуться, я немного посидел у его постели; кузен занимал комнату, в которой раньше жил эта притча во языцех, Элайджа, наш прапрапрадед. Поскольку я сидел напротив окна, то время от времени в него поглядывал; через некоторое время у меня появилось какое-то странное ощущение — мне казалось, что в каменной башне, расположенной точно напротив дома, через неравные промежутки времени вспыхивает слабый свет. Пытаясь себя уверить, что это в лунном свете поблескивают древние камни, из которых была сложена башня, я некоторое время наблюдал за необычным явлением.

Наконец я отправился в свою комнату. Спать не хотелось; честно говоря, маленькое приключение с Эмброузом окончательно разогнало мой сон. Дверь своей комнаты я оставил приоткрытой, чтобы видеть дверь спальни Эмброуза. Он, однако, больше не вставал, а принялся что-то бормотать во сне; я прислушался. Бессмысленные, отрывочные фразы. Тогда я решил их записывать; ярко светила луна, и зажигать лампу я не стал. Большую часть услышанного мною составляло несвязное бормотание; однако затем вместо отдельных слов Эмброуз начал произносить целые предложения — я называю их именно предложениями, несмотря на то, что кузен произносил их невнятно, запинаясь, каким-то неестественным голосом. Я насчитал семь таких предложений, с интервалом в пять минут; в течение этих пяти минут кузен метался в кровати, что-то бормотал и все время порывался встать. Я едва успевал записывать, решив, что разбирать свои записи буду позднее. В конечном итоге у меня получилось следующее:

«Для того чтобы вызвать Йогг-Сотота, дождись, когда солнце встанет в пятом доме, а Сатурн в триаде; затем начерти пентаграмму огня и трижды произнеси девятый стих; помни, что в день шабаша ведьм и в Хеллоуин Тварь рождает себе подобных за Пределом Врат, кои сторожит Йогг-Сотот».

«Он обладает знанием; он знает, где появились Властители, пройдя сквозь тысячелетия; он знает, где они появятся снова».

«Прошлое, настоящее, будущее — все едино и находится в нем».

«Обвиняемый Биллингтон заявил, что не производил никакого шума, чем вызвал смех и шиканье в зале, которых, к счастью для него, он не расслышал».

«Ах, ах! Этот запах! Запах! Ай! Ай! Ньярлатхотеп».

«Не то мертво, что вечность охраняет; смерть вместе с вечностью порою умирает».

«В своем доме в Р'льехе — в своем великом доме в Р'льехе — лежит он, не мертв, но спит…»

Вся эта галиматья завершилась глубоким молчанием, после которого вскоре послышалось ровное дыхание кузена, погрузившегося в спокойный сон.

Таким образом, первые часы моего пребывания в доме Биллингтона были наполнены самыми противоречивыми впечатлениями. Но это было только начало. Не успел я убрать свои записи и забраться в постель, чтобы наконец-то уснуть, оставив приоткрытыми двери своей спальни и Эмброуза, как едва не подскочил от стука внезапно распахнувшейся двери; передо мной в темноте маячила фигура Эмброуза, который стоял, протянув ко мне руку, словно собирался меня будить.

— Эмброуз! — вскрикнул я. — Что случилось?

Его била крупная дрожь.

— Ты слышишь? — дрожащим голосом спросил он.

— Что?

— Слушай!

Я прислушался.

— Что ты слышишь?

— Просто ветер шумит в ветвях.

Он горько рассмеялся.

— «Ветер лепечет Их голосами, Земля нашептывает Их мысли». Какой там ветер! Разве ты не слышишь?

— Я слышу только шум ветра, — твердо повторил я. — Тебе приснился плохой сон, Эмброуз?

— Нет, нет! — хрипло крикнул он. — Сегодня — нет, это началось и тут же закончилось; что-то меня остановило, и я очень этому рад.

Я, разумеется, знал, что его остановило, но промолчал. Эмброуз сел на постель и дружески взял меня за плечо.

— Стивен, я очень рад, что ты приехал. Только прошу тебя, если я начну говорить что-то странное или даже обидное, умоляю, не обращай на меня внимания. Мне иногда кажется, что я не в себе.

— Ты просто переутомился.

— Возможно.

Он поднял голову; при свете луны было хорошо видно его лицо — усталое, изможденное; Эмброуз опять к чему-то прислушивался.

— Нет, — сказал он, — нет. Это не ветер шумит в ветвях, и даже не звезды перекликаются, это где-то гораздо дальше — за Пределом, Стивен. Неужели ты не слышишь?

— Я ничего не слышу, — мягко сказал я, — а ты, если поспишь, тоже перестанешь слышать.

— Дело не в сне, — прошептал он, словно боялся, что нас подслушивают. — Спать еще хуже.

Я вылез из постели, подошел к окну и распахнул его настежь.

— Иди сюда, послушай, — сказал я.

Эмброуз подошел ко мне и прислонился к подоконнику.

— Ветер качает деревья, больше ничего.

Он вздохнул.

— Я все расскажу тебе завтра — если смогу.

— Расскажешь, когда сочтешь нужным. Однако почему не сейчас, если тебе этого хочется?

— Сейчас? — переспросил Эмброуз, испуганно оглядываясь. — Сейчас? — хрипло повторил он.

И вдруг торопливо заговорил:

— Чем занимался Элайджа в башне? Как он уговаривал камни? Как взывал к холмам или небесам? Я этого не знаю. И кто может таиться у какого-то порога?

Он замолчал, а затем, взглянув мне в глаза, покачал головой и тихо сказал:

— И ты не знаешь. Этого никто не знает. И все же здесь что-то происходит; поверишь ли, мне иногда кажется, что все это вызвал я, правда, не знаю как.

С этими словами он повернулся и, пробормотав: «Спокойной ночи, Стивен», вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь.