Таящийся у порога - Говард Лавкрафт

Ценой невероятного физического и умственного напряжения Дьюарт заставил себя сесть в машину, доехал до Аркхема, зашел на почту и сам отправил письмо, не доверив его почтовому ящику города, чьи старинные мансардные крыши и наглухо закрытые ставнями окна, казалось, униженно приседали перед ним, чтобы затем насмешливо ухмыльнуться ему вслед.

2

Рукопись Стивена Бейтса

Встревоженный посланием моего кузена, Эмброуза Дьюарта, в котором он умолял меня срочно приехать, я уже через неделю входил в старый дом Биллингтонов. Вслед за моим приездом произошел ряд событий, которые, начавшись с одного весьма незначительного эпизода, привели к обстоятельствам, вынудившим меня описать все, что произошло в доме, чтобы внести ясность в несколько хаотичные записи, сделанные рукой Эмброуза.

Как я уже говорил, события эти начались весьма прозаически; впрочем, здесь я не совсем прав — они были вполне прозаическими по сравнению с тем, что позднее произошло в Биллингтонском лесу, недалеко от старой усадьбы. Хотя на первый взгляд те события могли показаться незначительными и случайными, на самом деле, как я убедился впоследствии, они были тесно связаны между собой, независимо от места и времени. Но поначалу, заметив странности в поведении моего кузена, я решил, что у него просто стали проявляться признаки шизофрении; к сожалению, как выяснилось позднее, все было намного сложнее и ужаснее.

Двойственный характер личности Эмброуза значительно затруднял мои наблюдения за ним, ибо, с одной стороны, в нем чувствовалась искренняя доброжелательность, но с другой — скрытая, настороженная враждебность. Это начало проявляться с первых минут нашей встречи: человек, отправивший мне отчаянное письмо, по какой-то неведомой причине остро нуждался в моей помощи, однако человек, встретивший меня в Аркхеме, держался холодно, отчужденно и очень сдержанно, неоднократно дав мне понять, что мой визит не должен продлиться более двух недель, а может быть, и того меньше. Хотя в целом Эмброуз был приветлив и любезен, в нем чувствовалась какая-то отстраненность, совершенно не вязавшаяся с тоном полученного мною призыва о помощи.

— Когда я получил твою телеграмму, то понял, что моего второго письма ты не получал, — сказал он, когда мы встретились на станции в Аркхеме.

— Не знаю, я ничего не получал.

Он пожал плечами и сказал, чтобы я не придавал особого значения первому письму. Таким образом, он сразу дал мне понять, что способен сам решить свои проблемы, хотя рад моему приезду и надеется, что я не стану винить его за столь срочный вызов.

Не знаю почему, но от этих слов у меня появилось почти физическое ощущение фальши; казалось, кузен искренне верит в то, что говорит, и вместе с тем что-то здесь было не так. Я ответил, что счастлив узнать о разрешении неприятной ситуации, в которую он попал. По-видимому, мой ответ его удовлетворил, и он слегка расслабился, после чего сделал вскользь несколько замечаний о характере местности, расположенной в районе Эйлсбери-Пайк; эти замечания меня несколько удивили, поскольку я знал, что Эмброуз поселился в Массачусетсе совсем недавно и не может знать всех подробностей истории края, в котором живет, — края необычного, освоенного поселенцами раньше многих прочих областей Новой Англии; края, где находился загадочный Аркхем, эта Мекка знатоков старинной архитектуры с его мансардными крышами, арочными дверями и еще более старинными домами в георгианском и новогреческом стилях, расположенными вдоль тенистых и узких улочек; Аркхем, окруженный дикими, пустынными долинами и заброшенными, убогими селениями вроде Данвича, недалеко от которого лежал проклятый город — морской порт Инсмут; край, откуда приходили страшные слухи об убийствах, загадочных исчезновениях, таинственных обрядах и преступлениях, замешанных на полной деградации личности, о чем власти предпочитали поскорее забыть, нежели заниматься их расследованием, дабы не вытаскивать на свет божий такие вещи, о которых лучше никому не знать.

Так, мирно беседуя, мы наконец добрались до дома, который отлично сохранился с тех пор, как я видел его в последний раз, а было это два десятилетия назад. Надо сказать, этот дом вообще мало изменился с тех пор, как я увидел его впервые, а до меня — моя матушка; время и отсутствие хозяев сказывались на нем гораздо меньше, чем на сотнях других домов, значительно более новых и обжитых. Конечно, Эмброуз его отремонтировал и обновил обстановку, однако фасад дома, всего лишь покрытый новым слоем краски, все так же гордо, как и сто лет назад, демонстрировал свои четыре встроенные колонны и массивную дверь, отделанную чудеснейшей старинной резьбой. Внутреннее убранство дома ничем не уступало внешнему; Эмброуз сумел сохранить изначальный стиль, в результате чего дом, как я и предполагал, выглядел великолепно.

Повсюду виднелись следы нового увлечения моего кузена, о котором раньше я не подозревал, — его интереса к генеалогии; в кабинете валялись кипы старинных документов и стояли стопки снятых с полок древних фолиантов, в которых кузен, по-видимому, что-то искал.

Когда мы вошли в кабинет, я обратил внимание на одну любопытную деталь, которая в дальнейшем сильно повлияла на ход моего расследования. Я заметил, что время от времени Эмброуз опасливо поглядывает на мозаичное окно, расположенное высоко под потолком; когда он отвернулся, я заметил на его лице выражение надежды и в то же время разочарования. Мне стало как-то не по себе, но я промолчал, решив выяснить причину его поведения чуть позже — может быть, через сутки, а то и через неделю; во всяком случае, следовало дождаться того момента, когда Эмброуз вновь придет в то состояние, которое заставило его написать мне отчаянное письмо.

Это состояние наступило у него раньше, чем я ожидал.

В тот вечер мы беседовали; вскоре я заметил, что Эмброуз выглядит очень усталым и из последних сил старается не уснуть. Сославшись на собственную усталость, я спросил его разрешения уйти в свою комнату. Но я вовсе не устал; вместо того чтобы лечь в постель, я решил почитать книгу. Когда роман мне наскучил, я потушил лампу, сделав это раньше, чем рассчитывал изначально, ибо мне оказалось нелегко привыкнуть к старомодному стилю освещения в доме моего кузена. Сейчас, когда я вспоминаю те события, мне кажется, что было около полуночи. Я разделся в полумраке; комнату освещал лунный свет, струившийся через окно.

Я уже собрался лечь, когда внезапно услышал что-то похожее на короткий вопль. Я знал, что во всем доме нас только двое — мой кузен и я — и что больше он никого не ждет. То есть кричал либо мой кузен, либо кто-то другой, а это значило, в дом забрался посторонний. Не раздумывая, я выскочил из комнаты и побежал в гостиную. Впереди по лестнице спускалась какая-то фигура в белых одеждах; я бросился за ней.