Приключения слов - Борис Казанский

Наиболее часто чума вспыхивала в Италии, потому что она была в эту эпоху как бы посредницей торгового обмена между Востоком и Европой. Венеция и Генуя были главными портами Италии, их торговые и военные флоты господствовали в Средиземном море. Естественно, что здесь впервые возникла идея карантина. Кстати сказать, карантин происходит от итальянского quarantina, что значит сорок: подразумевается сорок дней изоляции; так что, когда мы говорим о двухнедельном карантине, то буквальный смысл получается довольно нелепый. Учреждение первого карантинного поста принадлежит Венеции. Здесь к началу XV века на островке Святой Марии Назаретской (названном так по находившейся на нем церкви этого названия) был устроен первый чумной госпиталь, который и стал родоначальником всех подобных больниц. Но популярность святого Лазаря и имя его как обозначение нищего, больного, прокаженного были гораздо шире распространены, чем святая Мария Назаретская, известная только в Венеции. И вот вместо «назаретского» дома или убежища появился «лазаретский»; разница была в одной букве, и переход произошел легко и был всем понятен.

Таким образом слово лазарет возникло благодаря ряду последовательных и притом ошибочных осмыслений образа евангельского Лазаря и, в конце концов, в результате путаницы в именах. Лазарет, таким образом, оказался, хотя это звучит забавно, порождением двух святых: Лазаря и Марии Назаретской.

Античная мифология

Влияние античной литературы и мифологии также оставило прочные следы в европейских языках, в том числе и в русском.

Некоторые имена мифологических героев получили нарицательное значение вследствие частого употребления в переносном смысле, в виде сравнения. Древнегреческий Богатырь Геркулес стал означать силача, трехголовый пес Цербер, охраняющий вход в преисподнюю, означает теперь свирепую сторожевую собаку и бдительного стража; древнегреческое божество мести Мегера (буквально это имя значило приносящая несчастье, завистливая) стала синонимом сварливой старухи. Фаэтон – сын Солнца (по-гречески буквально пылающий), который однажды, в отсутствие отца, решил сам поехать на солнечной колеснице не таким размеренным шагом, как всегда правил отец, а действительно лихо, и погиб. Имя этого неудачного заместителя Солнца стало первоначально означать возницу, а затем и вид экипажа. Первоначально так назывался легкий открытый экипаж для прогулок, на высоких колесах, с двумя сиденьями, расположенными друг против друга; теперь такой экипаж называется шарабан (char a banсs), что по-французски значит буквально повозка (char) со скамейками (banсs). А фаэтоном стали потом именовать вообще изящную пролетку.

Пигмеями древние греки называли крошечных людей, которые будто бы обитают в далеких южных странах и ведут войну с птицами. Буквально пигмей (pugmaios) значит величиной с кулак. Знания древних в области географии и этнографии были ограничены. Они знали только берега Средиземного моря, а о том, что находилось подальше вглубь страны, они узнавали только со слов прибрежных жителей, которые сами обычно знали только своих непосредственных соседей, а о более далеких областях передавали из третьих рук самые фантастические сведения. Неудивительно, что они рассказывали об одноглазых людях, о людях с песьими головами, о великанах и карликах. Может быть, впрочем, в их рассказах о пигмеях можно угадать отголосок сведений о карликовом племени «акка», открытом только в XIX столетии в центре Африки: люди этого племени стояли на низшей ступени культуры.

В настоящее время пигмеем называется не столько человек очень маленького роста, сколько малорослая, карликовая разновидность животного или растительного мира. Впрочем, пигмеем называют и человека, но не по его росту, а по моральным или умственным качествам, в смысле ничтожная личность.

Паника означает теперь стихийное смятение, при котором люди теряют голову и не способны под влиянием овладевшего ими страха ни соображать, ни действовать сознательно и целесообразно. Отсюда панический ужас, паническое бегство. В этих выражениях еще сохранился оттенок смысла чего-то непонятного, безотчетного, причина которого неясна.

Паника – слово очень древнее и имеет интересное происхождение. Оно выросло из старинного пастушеского быта. Крупный скот был редок в гористой и лесистой Греции, преобладали козы и овцы, и божеством этого мелкого скота считался Пан, которого древние греки представляли в образе получеловека-полукозла, вроде римского Фавна. Это был демон горных зарослей и полян, то есть того ландшафта, в котором и протекала большей частью жизнь пастуха, пасшего козье или овечье стада. От расположения этого демона, по суеверному представлению древних, многое зависело для пастуха и его стада. Отобьется овца от стада – не так-то легко ее разыскать, когда быстро, как это типично для южных стран, падает темнота, а не разыщется, удастся ли ей за ночь избежать зубов голодного волка? Останутся, пожалуй, от козлика рожки да ножки. Тут многое зависит от случая, скажем мы, а греки говорили: от доброй воли Пана.

В общем, Пан – славный малый. Для пастухов он – свой брат, не то что Зевс, Аполлон, Посейдон, Деметра и прочие высшие Боги, восседающие далеко на Олимпе. Пан находится тут же, он бродит по этим самым горам и рощам, он их хозяин, и понятно, что он заботится о стадах, пасущихся в его владениях, о своих в этом отношении стадах. И не раз пастуху кажется, что он ощущает присутствие Пана совсем ясно, совсем близко. Упавшая ветка хрустнет, как будто под невидимой ногой, где-то свистнет или ухнет что-то, внезапный порыв ветра прошелестит по листве, или птицы вдруг испуганно сорвутся с ветвей, хотя никакой причины испуга не видно.

Ну, значит, это Пан обходит свои владения.

Случается, что необъяснимый испуг охватывает и стадо. И козы с овцами идут, как слепые, за своим вожаком – козлом или бараном. И вот вдруг как будто что-то укусило одну козу или овцу: она шарахается в сторону со всех ног, и тотчас же все стадо приходит в смятение: косматый вожак теряет свою важность и опрометью скачет прочь, куда попало, а за ним вслепую, теснясь и толкая друг друга, мчится все перепуганное стадо. Напрасно пастух дудит в свирель, кричит им вслед, а их и след простыл. Что за притча? «Никто, как Пан», – думает он. И невольно жуткое чувство охватывает его, оставшегося одного в безлюдном месте. Невольно шепчет он молитву или, вернее, привет и просьбу Пану о покровительстве.

Этот внезапный, непонятный для пастуха перепуг в его стаде получил поэтому название панический, буквально пановский. Но такие стадные страхи бывали и у людей, в особенности на войне, когда вдруг идущему ночью отряду что-то послышится, привидится, почудится, внезапная робость охватывает всех, и без рассуждения, вслепую, они бегут, увлекая за собой более хладнокровных. Не раз подобное безотчетное смятение охватывало людей и в бою, без всякого, казалось бы, основания, и люди бежали, поддаваясь паническому страху, которого ни тогда, ни потом объяснить себе не могли, когда со стыдом и досадой вспоминали о своем малодушии. Отсюда паника – слово, которое передает подобные настроения.

Сирена

Всякий знает теперь, что такое сирена, – хотя бы понаслышке: это можно сказать в буквальном смысле, потому что только глухой не слышал ее своеобразного воя. Сиреной называется особого рода гудок, производящий длительный, гулкий, завывающий звук, слышный на далекое расстояние и применяемый в особенности на судах для сигнализации. Но в этом значении сирена появилась лишь недавно, так как и самый гудок изобретен был только в XX столетии. Однако, слово сирена существовало давно во всех европейских языках в совершенно другом значении. Оно появилось во Франции первоначально как поэтическое выражение и применялось в качестве комплимента, в смысле очаровательная, обольстительная женщина, но вскоре приобрело отрицательное значение. Сиреной стали называть женщину, завлекающую мужчин всеми приемами кокетства из корыстных или других подобных расчетов.

Этот переход значения от комплимента к обидному объясняется положением женщины в обществе того времени, когда девушка или женщина буржуазного или дворянского круга не имела ни службы, ни занятия, ни дела и стремилась только стать женой или возлюбленной мужчины. Но девушка без состояния или знатной родни имела мало шансов выйти замуж. Да и выйдя замуж, женщина была ограничена в своих интересах только детьми, домашним хозяйством и церковью. А в больших городах, особенно в Париже, где жизнь кипела ключом, у девушки и женщины легко пробуждались новые, более широкие интересы, тем более что жизнь ее протекала здесь далеко не так однообразно и замкнуто, как в провинции. Театры, карусели, балы, приемы гостей позволяли гораздо шире общаться с мужчинами. Легко себе представить, что девушка или женщина, более предприимчивая и смелая, охотно решалась вести самостоятельную жизнь, рассчитывая исключительно только на свою красоту, ум и другие качества. Такая жизнь представляла, конечно, много опасностей для подобной искательницы приключений. Но и сама искательница приключений бывала опасной для людей, становившихся жертвами ее чар и искусства.