Сожженные мосты - Вязовский Алексей

– Gut, gut. Es ist ein russischer Geist zu spüren. Jetzt verstehe ich Nikolaus![2]

Я понял с пятого на десятое, Вильгельм же с удовольствием разглядывал мой необычный наряд. Круглые темные очки, посох, большой серебряный крест поверх черной шелковой куртки.

– Чай не в зоосаду, чтоб меня как слона разглядывали, – громко, по-русски произнес я, ничего не стесняясь.

К Вильгельму наклонился пухлый статский чиновник с залысинами на круглой голове. Начал переводить на ухо.

– Я, я, – кивнул кайзер, поприветствовал меня через переводчика: – Добро пожаловать в Königliches Schloss! Друзья моего кузена – мои друзья.

Оно и ясно. Несмотря на то, что мы уже несколько лет как строим союз с Антантой, Германия не воспринимает его всерьез. Авторитет России подорван Русско-японской войной, престиж династии тоже не на высоком уровне. «Младший партнер» и «куда они от нас денутся», особенно если учесть, что большая часть денег царской семьи сейчас хранится в Берлине. Кстати, во многом благодаря Полякову.

Я попросил приватной аудиенции, и она мне была дадена. Никого, кроме переводчика, на ней не было – говорили обо всем и ни о чем. О единстве германской нации. Которая превыше всего. О здоровье царской семьи. Кайзер сильно интересовался, как удалось вылечить Алексея. Что царевича я не вылечил, а просто облегчил его состояние – говорить не стал. Намекнул на горние силы, мощь русской молитвы. Ну и на тибетские практики, которых нахватался в Сибири. Этот поворот заинтересовал Вильгельма, он начал вдаваться в подробности. Я уклонялся от конкретики как мог, но затем посоветовал обратить внимание на иглоукалывание. При этом скосил глаза на сухую руку Гогенцоллерна.

Подействовало. Кайзер задумался, кивнул переводчику. Тот быстро что-то записал на бумаге.

Я понял, что пришло подходящее время, подсунул Вильгельму прошение, составленное на немецком фон Шольцем.

– Что это?

– Был я тут намедни в Берлинской обсерватории…

– Вы увлекаетесь астрономией? – удивился кайзер.

– На звезды люблю смотреть… – Я снял очки, посмотрел в глаза Вильгельму. – Божье творение меня восхищает!

– И что же?

– Хочу выделывать на Руси таковые приборы – телескопы, да прочее для ученых. Дабы народ был ближе к Богу, разглядывая горнее.

Переводчику пришлось тяжко. Но справился.

– И что же именно вы хотите? – кайзер все еще пребывал в недоумении.

– Да завод купить в Германии. Целиком, телескопы энти делать.

Никакие звезды меня особо не интересовали. А волновало, как русские офицеры будут разглядывать немецкие позиции в бинокли и стереотрубы, которые в Российской империи банально не производятся. Все есть. Заводы винтовок в Туле и Сестрорецке, пушки свои делаем, Соколов на орудийном заводе Платонова клепает пулеметы Максима по лицензии. Все это масштабируется, лишь бы были деньги. И они будут. А вот своей оптики нормальной у страны нет. Надо озаботиться.

Император шевельнул знаменитыми усами, пришлось внутренне собраться, уж больно смешно это выглядело. Вот же мода – неужели он не понимает, что выглядит дурацки? Хотя о чем это я… Стоит посмотреть в зеркало, чтобы увидеть собственную растрепанную бородищу и полубезумные глаза. А зеркал тут много.

– Ну что же, рад, что у моего кузена такой молитвенник, не чуждый веяниям науки, – прищурился на меня кайзер, позвонил в колокольчик. Зашли адъютанты.

Меня даром что не подхватили под руки и довольно быстро выставили из дворца. Ни фига себе, сходил на аудиенцию, хорошо хоть пинка под зад не дали.

Весь день до вечера я размышлял: «И как это понимать?», пытаясь разобраться, а не слишком ли я зарвался. А то вдруг я наломал дров в международной политике и теперь кирдык – одно дело Аликс с Ники мозги пудрить, и совсем другое Вилли нашему Гогенцоллерну.

Так я и самокопался часа два-три, пока снизу не доложили, что меня ожидают. Хотел было послать всех подальше, потому как никого не ждал, но выбор был невелик – либо так и перебирать события, либо отвлечься. Так что позвал Елену переводить и вниз.

Рослый малый лет сорока, с веселыми глазами, тяжелым подбородком и гладким пробором ровно посередине головы поднялся мне навстречу с дивана в вестибюле и доброжелательно представился, глядя на меня сверху:

– Макс цу Фюрстенберг, – поочередно поклонился он мне и Лене.

Не помню, кто говорил, что истинный аристократ со всеми общается на равных – вот как раз такой случай.

– Кайзер поручил мне составить вам компанию на время пребывания в Берлине, развлечь. Он также передал, что срочное завершение аудиенции было вызвано неотложными государственными делами.

Ну хоть так. Лена, запинаясь, переводила, означенный Макс стрелял на нее глазами, пытаясь понять, кто она такая и какие нас отношения связывают. Уговорились прокатиться по городу, а потом поужинать. Под конец Макс малость замялся и спросил, не будут ли дорогие гости возражать, если его тоже будет сопровождать дама.

Видать, не жена, но нам-то что за дело? Согласились, этот «цу» сразу повеселел и доверительно шепнул Лене, что его подруга тоже знает русский. Набрал номер от портье, замершего в почтительном ужасе, бросил в трубку пару слов и пригласил нас в коляску.

Где-то в центре экипаж остановился, и к нашей компании присоединился четвертый персонаж. Молодая дама с веером и прогулочным зонтиком.

Пассия Фюрстенберга оказалась фигуристой блондинкой в муаровом платье, скрывавшей лицо под вуалеткой. Я пригляделся, женщина заметила мое внимание, улыбнулась. Ну же… Гюльчетай, покажи личико!

Макс представил нас. Анна Леопольдовна Чернышева.

– Русская?? – удивился я.

– Да, мой прадедушка, генерал-майор князь Александр Иванович Чернышев в 1813 году брал Берлин.

Вот это номер!

– У него был роман в столице, с немкой, моей прабабушкой… – Анна замялась. – Родился отец. Семья дедушки не приняла бастарда, он жил и воспитывался в немецкой семье. В России никогда не был.

Чернышева подняла вуалетку, на нас глянули зелёные глубокие глаза. Будто в омут нырнул. На лице отражается сила характера. Хороша! Породистый нос, тонкие губы… Лена, завидев мою реакцию, наступила мне на ногу.

– Дай Бог, побываешь на Родине дедушки, – произнес я. – Буду молиться о том.

Катались по Унтер-дер-Линден, где же еще? Макс, как культурный человек, предложил отправиться на Музейный остров, посмотреть коллекции античного искусства. Но где Распутин, а где Древняя Греция? Пришлось в рамках выбранной роли воротить нос и ехать в Тиргартен.

Аллеи, статуи, публика фланирует… красота. Дамы отправились пудрить носики, а Макс показывал мне аллею, уставленную памятниками. Ткнет в рыцаря с мечом: «Отто дер Цвайтер фон Бранденбург!», я ему: «Кайзер?», он мне: «Найн, маркграф дер Бранденбург», ткнет в чувака с посохом и в треуголке: «Фридрих Вильхельм дер Дритте!» – «Маркграф?» – «Найн, кениг фон Пройсен унд курфюрст фон Бранденбург!» и еще что-то по-немецки. Обстоятельно поговорили – там этих кенигов-маркграфов штук пятьдесят понатыкано. А тут и дамы подоспели, причем Макс с Анной перемигнулся, и они ловко так поменялись парами – Чернышева меня подхватила, а Макс – Елену. И обратно по аллее, в нескольких шагах друг от друга.

Анечка тут же начала расспрашивать меня о царице, что да как. А на меня нашло, и я прям в лоб спросил:

– А Макс тебе кто?

Чернышева запнулась, покраснела малость и после паузы выдала:

– Друг.

– Сердешный?

Тут уж она надолго замолчала. А потом, видимо, решила, что терять нечего, все равно на виду всего Берлина с сибирским мужиком фланирует, и пустилась в объяснения:

– Да. Он хороший. Очень старая семья, настоящий фюрст, князь то есть.

– Богатый, небось? Поместий много?

Терять уже нечего, Чернышева фактически признала, что любовница, так что стала нахваливать Макса, и по всему выходило, что цу Фюрстенберг непрост, ой как непрост. Одно имя чего стоит – Максимилиан Эгон Кристиан Карл Алоиз Эмиль и еще что-то, и такой же лес титулов, фон, дер и цу. И что землевладелец первейший – имения в Австрии, Венгрии, Вюртемберге, Бадене и Пруссии, причем в трех последних владения такие, что он там в ихней палате херров заседал, а в Прусском парламенте даже был вторым лицом. И что бывший кавалергард. И что… тут Аня чуть было не замолчала, но сгорел сарай – гори и хата! Прямо сказала, что Макс – друг Вильгельма.