Мститель - Николай Петрович Марчук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потянулись томительные минуты ожидания. Чтобы не сидеть без дела, я оставил Серегу в засаде возле разрушенного сарая, а сам с Женевой принялся осматривать прилегающую к беседке территорию. Может, есть еще тайные выходы, о которых Лейла не знала?
Ничего интересного в саду мы так и не нашли, попался только старый турок с огромными садовыми ножницами, который прятался среди кипарисов. Его быстро допросили. Оказалось, что он местный садовник и в этом саду работает вот уже десять лет, причем начинал еще при деде нынешнего хозяина. На все щепетильные вопросы типа: «Где тайный лаз из подземелья?» – старик только отрицательно кивал головой и умолял не убивать его. Пнув его несколько раз для острастки, я приказал ему никуда не двигаться с этого места и сидеть здесь тихо, как мышь.
Прибежал керчанин и сообщил, что дверь сломали и попали внутрь. В убежище все мертвы: охранники Барака, видимо, поняв, что попали в ловушку, застрелили всех, кто там был, а потом подорвали себя. А еще в подвале очень много чего интересного, и мне обязательно надо на это взглянуть.
С крыши беседки открывался прекрасный вид не только на парк, но и на прилегающие к нему окрестности, поэтому, вооружив Серегу биноклем, оставили его здесь.
Тайное подземелье действительно поражало своими размерами и внутренним убранством. Это было похоже на полноценный дворец. Большое помещение соперничало по размерам с волейбольной площадкой, по периметру были установлены массивные колонны, отделанные мраморной плиткой и поддерживающие белоснежный свод, который из-за обилия ярких светильников казался намного выше. Посреди зала был расположен трехъярусный фонтан, вокруг него – пустые постаменты.
Сразу же возникла ассоциация с залом такой же конфигурации на вилле стоматолога, но там все было скромнее и меньше по размерам. У стоматолога вокруг фонтана стояли позолоченные фигуры, а здесь постаменты пустые, но зато намного массивнее, значит, и фигуры должны быть больше. Надо их найти! Хотя подобные пустые постаменты встречались и на поверхности, в парке. Это сколько же должно здесь храниться добра, чтобы заставить все пустующие постаменты? Кажись, мы сорвали джекпот!
– Вон там!
Керчь указал мне в дальний конец зала, где виднелась дверь. Возле двери лежали трупы. Мертвых тел было много, не меньше десятка, и это только перед дверью. В дверном проеме и дальше по коридору тоже мертвые тела, застывшие в разных позах. Мужчины, женщины, дети… много детей. И много, очень много крови. Она была повсюду: на белоснежном полу, на колоннах, на стенах.
То ли из-за освещения, то ли из-за так до сих пор и не осевшего дыма, но мне почему-то показалось, что детские тела золотистого цвета. К тому же дети были преимущественно голые, лишь некоторые из них были облачены в какие-то тряпки, обмотанные в основном вокруг талии. Трупы страшным ковром устилали длинный коридор, в конце которого виднелась ведущая наверх лестница, подсвеченная солнечным светом, бьющим через открытый прямоугольник лаза.
– Всех проверили? Живые есть? – враз осипшим голосом спросил я у Петровича.
– Все наглушняк, – скривился Хохол. – Ребятишек жалко. Интересно, откуда их здесь столько и почему они какой-то краской перемазаны?
– Они изображали статуи, – грустно сказала тихо подошедшая сзади Лейла. – Барак любил забавляться с детьми. Он вообще эстет. Все изображал из себя кого-то: то древнегреческого мыслителя, то римского патриция, то османского султана. Прямо здесь такие оргии закатывал, что вспоминать мерзко и противно. Все эти дети, – девушка указала на детские трупы, раскрашенные золотистой краской, – часами стояли на постаментах, изображая неподвижные статуи, а если кто-то из них шевелился, их били палками. Вот так-то!
– Охренеть! Вот пидла тварюка! – злобно прошипел Хохол. – Если вiн щэ жив, то неплохо было бы его на ремни покромсаты. Иваныч, ты тiлькi прикажи, и вiн в менэ будэ вмыраты мучительно и очень долго. За кажду дытынку вiдповысть!
– Его нельзя трогать, – еще более грустным голосом произнесла Лейла. – Степа с ним договорится о помощи в вызволении вашего генерала. У Барака везде свои люди и очень много друзей, он решит вашу проблему на раз.
– Нельзя его убивать, говоришь? – пробубнил я сам себе под нос. – Керчь, пойдем со мной, если что, оттащишь меня.
Я расстегнул защелки ременно-поясной системы, на которой держались подсумки, и сбросил свою сбрую на пол.
Стало понятно: жирдяй Барак – садист и извращенец. В прежние времена он, скорее всего, тоже забавлялся чем-то подобным, но, конечно, не с таким размахом. Сколько бы у него ни было денег, подобные извращения с живыми статуями и массовыми оргиями он вряд ли бы мог устраивать постоянно: точно бы на чем-нибудь спалился. Тем более в Турции, где отношение к детям особенно трепетное и патриархальное.
Извращенец Барак заставлял малолетних детей изображать из себя статуи. Для этого их красили краской, и они должны были часами стоять на постаментах, не шевелясь, причем в этот момент никто на них и не смотрел. Они просто изображали статуи, украшали собой парковое пространство. Гребаный садист! Убью!
Садизм – крайняя степень жестокости, агрессивность характера, при которой человек совершает насилие не для того, чтобы добиться каких-то целей – скорее оно является самоцелью, средством получения функционального наслаждения. Следовательно, садист – это такой человек, который получает удовольствие, причиняя страдания другому человеку. И поскольку агрессия является источником удовольствия для такого человека, садист причиняет страдания другим людям, обесценивая и дискредитируя их, подавляя их достоинство и гордость.
Садизм создает иллюзию всесилия. Многим людям, особенно тем, чья жизнь непродуктивна, кажется, будто садисты преодолевают ограниченность пределов человеческих возможностей – так, о Наполеоне говорили, что он «раздвинул границы славы». Но при этом они не замечают, что мотивация садизма – низкого уровня, в ней нет сублимации. Потребности многих садистов тривиальны. Это люди, которые пытаются преобразовать свое чувство бессилия в чувство всемогущества.
В истории садиста всегда присутствует болезненное переживание бесполезности и никчемности собственной жизни. Именно оно заставляет его ненавидеть жизнь и все хорошее в ней. Пожалуй, можно покопаться в прошлом садиста и понять, почему он таким стал, но оно мне надо? Зачем мне оправдывать тварь, которая насилует и мучает детей? Я же не адвокат и не врач-психотерапевт. Я – каратель!
В голову ударила ярость, глаза мгновенно заволокло кровавым дымом, а сердце так сильно забилось в груди, что казалось, выпрыгнет наружу. В мозгу пульсировала только одна мысль: нельзя такое зверство прощать! Надо как следует наказать эту
