Как убивали Сталина - Николай Добрюха

А началось всё с того, что рано повзрослевший Алёша (примерно в 1886–1888 гг.) стал переписывать наиболее захватившие его места из подпольной брошюры «Царь-Голод». Революционный народоволец Алексей Бах(1857–1946), судя по всему, изложил в ней экономическую теорию Маркса настолько захватывающе, что 18-летний Пешков не мог не втянуться в распространение крамольных книг и листовок, и таким образом быстро оказался в числе самых действующих начинающих марксистов. Уже в октябре 1889 года его арестовали. Этот первый в его жизни арест был связан со следствием в Нижнем Новгороде по делу Николая Федосеева (1871–1898). Несмотря на то, что был года на три младше, Федосеев так сильно влиял на Пешкова, словно наводил на него какой-то политический гипноз. (Кстати, он же помог «заразиться» марксизмом и Ленину!)

Начавшиеся вскоре странствия по просторам Российской империи мало-помалу научили Алексея всматриваться в жизнь повнимательней и, что самое важное, сравнивать то, что он видел, с тем, что он читал. В итоге — маятник его романтических взглядов на происходящее пошёл в обратную сторону. В 1892 году, попав в Тифлисе в коллектив рабочих железнодорожных мастерских, он ещё продолжает свою революционную закалку в качестве пропагандиста новых идей, но здесь же уже по-настоящему проявляет он и своё «я». В тифлисской газете «Кавказ» печатает свой первый рассказ «Макар Чудра», подписанный псевдонимом Максим Горький. И этот рассказ (о жизни цыган)… уже не вписывается в рамки марксистского видения мира. Дальше — больше!

Наступает 1897 год. Маятник назревавших сомнений достигает, очевидно, крайней точки. Горький, хотя ему ещё нет и 30-ти, уже страшно болен тяжёлой формой туберкулёза. Находясь на лечении в Крыму, в Алупке, он начинает ругать марксизм и всех, кто хоть сколько-нибудь с ним связан, так, словно марксизм — болезнь, подобная туберкулёзу…

Я не верил своим глазам, когда в попавшемся мне в архиве февральском письме вчерашнего марксиста-романтика в адрес критика Скабичевского читал накануне ещё невообразимые строки: «Я — не марксист и оным не буду во веки, ибо считаю стыдом исповедовать марксизм по-русски и по-немецки, ибо я знаю, что жизнь творят люди, а экономика только влияет на неё…

Пансион, о котором я писал вам не суть дело Водовозовой, барыни столь же честолюбивой, как и не умной. Водовозова только дала несколько денег на сей пансион. <…> От души желаю, чтобы 20 т. Водовозовой елико возможно скорее были затрачены. И процентов бы ей не принесли — это вылечило бы её от увлечения марксизмом, носящего у неё характер поминок о муже. Денег у неё 300 т., по её словам.

Здоровье моё очевидно намерено пойти на поправку — прибавился в весе на 21/2 фунта и не харкаю кровью вот уже 10 дней…

А. Пешков»

После таких откровений становится понятно, почему перед этим, в январе 1897 г., он писал из Алупки тому же Скабичевскому следующее:

«Марксистам я не сочувствую… Всё это взятое вместе — марксизм, Гарин, Садовская (В. Поссе) — до кровохарканья плохо, на мой взгляд».

Пройдёт год, выйдет двухтомник очерков и рассказов Горького, которые принесут ему первую славу. А изданный в 1899 году 3-й том придаст такой вес, что с ним станут считаться даже Толстой и Чехов. Редкий интерес к трёхтомнику критики объяснят тем, что, начитавшись Ницше, Горький под углом зрения его философии смог раскрыть мир так называемых босяков и сделать их носителями новой морали, «свободной от условностей окружавшего их больного мира».

Проще говоря, Горький стал исповедовать общечеловеческие ценности. Однако достаточно быстро понял, что мир до них ещё не дорос. И… маятник Горького снова двинулся в другую сторону. Тут его, попридержав, взял под своё влияние (и надолго!) Ленин, к тому периоду уже признанный политический теоретик. Впервые они встретились в Петербурге 27 ноября 1905 года в редакции газеты «Новая жизнь».

Газета, созданная при активном участии Горького, быстро переходит под контроль Ленина. Горький, как только может, работает на революцию. В дни декабрьского вооружённого восстания он предоставляет свою квартиру в распоряжение одного из опорных пунктов руководителей восстания. А перед этим, когда всё ещё только начиналось, после «кровавого воскресенья» 9 января 1905 года, он даже составил революционное воззвание, призывавшее к свержению самодержавия. Его арестовали и посадили в Петропавловскую крепость. Однако с успехом шедшие на Западе постановки пьесы «На дне» делают свое дело. Возмущение Европы и Америки заставляет царя освободить автора «Буревестника» и «Песни о Соколе».

Тем не менее его всё-таки высылают из столицы и тем самым только революционизируют. Чтобы не дразнить царские власти, Горький едет в Америку и пытается там публичными выступлениями подзаработать денег на продолжение революции. Это толком не удаётся. Зато удаётся заработать новый литературно-политический капитал, который по ценности своего влияния превзошёл тогда все денежные затраты социал-демократов. Именно в Америке в 1906 г. рождается самая революционная книга Горького «Мать». Чего не смогли сделать самые умные и страстные речи вождей пролетариата — сделала эта книга. Его стали называть «великий пролетарский писатель».

Революция 1905 года в крестьянской России, не поддержанная широкими крестьянскими массами, терпела страшное поражение. Много ставившая на эту революцию интеллигенция впадала в упаднические настроения и теряла веру в тех, кто руководил восстанием против средневековья царских порядков. Горький всё больше встречал непонимание со стороны вчерашних единомышленников и товарищей по искусству, но сдаваться не хотел. Сомневался Шаляпин, бомбил чёрными письмами Леонид Андреев, а Горький упрямо твердил: «Я социал-демократ, потому что я — революционер, а социал-демократическое учение — суть наиболее революционное». Это из ответа Л. Андрееву 18 марта 1906 года. Серьёзность своего возвращения в марксизм и преданность ему он доказал в 1907 году участием в Лондоне в V съезде РСДРП на стороне большевиков.

Наступала пора невыносимых преследований и тюрем. Могли арестовать за одно слово против царя. Многие, в том числе и самые преданные поклонники, отошли тогда от Горького. И… Горький снова стал основательно задумываться. И маятник его сомнений в конце концов вырвал его из рук Ленина и медленно пошёл в прежнюю сторону. Шёл 1908 год. После амнистии 1913 года (в честь 300-летия Дома Романовых) Горький вернулся в Россию…

В итоге так разошёлся с Лениным во взглядах, что даже, говорили, не ответил ему, когда тот в январе 1916 года почти обречённо просил его выручить деньгами на жизнь… Вот те, напоминающие крики о помощи, слова: «В силу военного времени я крайне нуждаюсь в заработке и потому просил бы, если это возможно и не затруднит Вас чересчур, ускорить издание брошюры». Наверняка не просто так не помог: брошюра та, «Капитализм и земледелие в Соединённых Штатах Америки», — как писал ему Ленин, — могла стать «особенно пригодна для популяризации марксизма».

Такой откат Горького от марксизма не был случайным. Ещё более явным свидетельством отката служит письмо Горького Пятницкому (тому самому К. П. Пятницкому, с которым он занимался книгоиздательством и которому посвятил пьесу «На дне» — одно из лучших своих произведений). Это письмо, касающееся желания вождя напечатать в России утверждающий философию марксизма «Материализм и эмпириокритицизм», содержит безапелляционное указание: «Относительно издания книги Ленина: я против этого».

Дошло до того, что они стали чуть ли не врагами. После Февральской революции Горький обратился к Временному правительству со словами поддержки. Ленин, как мало кто понимавший несостоятельность этого правительства, не знал, что делать?! Учитывая огромное влияние, которое Горький имел тогда в обществе (в том числе и среди рабочих), Ленин пытается хоть как-то нейтрализовать это обращение «главного певца революции» к Временному правительству. Для этого он обнародует то, в чём сам Горький признавался ему на Капри: «Я знаю, что я плохой марксист. И потом, все мы, художники, немного невменяемые люди».

После рассекречивания нелицеприятных для «великого пролетарского писателя» слов следовал раздражённый ленинский комментарий: «Нелегко спорить против этого. Нет сомнений, что Горький — громадный художественный талант, который принёс и принесёт много пользы всемирному пролетарскому движению. Но зачем же Горькому браться за политику?»

«Великий пролетарский писатель» в долгу не остался. Он стал писать в газете «Новая жизнь» против большевиков такое, что, наверное, Ленин до сих пор по ночам в гробу ворочается… Уже на 13-й день после «революции, о необходимости которой всё время говорили большевики», Горький написал:

«…Ленин и соратники его считают возможным совершать все преступления, вроде бойни под Петербургом, разгрома Москвы, уничтожения свободы слова, бессмысленных арестов — все мерзости, которые делали Плеве и Столыпин… Вот куда ведёт пролетариат его сегодняшний вождь, и надо понять, что Ленин не всемогущий чародей, а хладнокровный фокусник, не жалеющий ни чести, ни жизни пролетариата».