Вольная Русь - Анатолий Спесивцев

«Ой-ёй-ёй! Знаменитым колдунам и атаманам уссыкаться не положено! Не поймёт здешний электорат таких сдвигов в детство. А это чревато крупными, скорее всего фатальными неприятностями. Ох уж эта демократия, одни неприятности от неё, даже если она не липовая, как в ХХ веке, а самая натуральная, прямого действия».

Под размышления, если это так можно назвать, на соответствующую тему, Москаль-чародей сбегал в отхожее место и затем уже смог уделить внимание другим, не таким неотложным проблемам. Например, весьма сильному вражескому артиллерийскому обстрелу крепости и укрепления, в котором его эта канонада застала. Первым делом он заказал кофе. Хотел было пошутить, произнеся замогильным голосом: «Поднимите мне веки!», однако вовремя притормозил. Гоголя здесь никто не читал и вряд ли сможет прочитать, зато повод к дурным мыслям вышел бы знатный. Аркадий почаще старался себе напоминать, что здесь нередко атаманов забаллотируют кистеньком по голове, с необратимыми для бывшего руководителя последствиями.

Грохот осадных орудий сопровождался нередкими попаданиями ядер в бастион. Земляная насыпь смягчала удары, однако некоторое сотрясение внутри наблюдалось — будто в старом доме, когда рядом по проложенному бог знает, когда пути проезжает трамвай. Вроде и несерьёзно трясёт, а неприятно.

То вдыхая аромат любимого напитка, то старательно дуя на него — пить горячее он и в ХХ веке не любил, а при здешнем состоянии стоматологии прекратил совсем — попытался рассмотреть, сколько пушек стреляет и откуда они палят?

На великое казачье счастье разместить артиллерию на окружающих высотах враги не смогли — их крупные орудия по-прежнему использовали каменные ядра, что исключало возможность стрельбы издали. Пушки поставили там, где ожидалось — в строившихся всё время короткой осады укреплениях.

«Однако этой ночью не пришлось спать и райя и топчи (пушкарям) и топ-арабаджи (перевозчикам пушек). Это же какой объём работы они за ночь проделали… хоть снимай шляпу из уважения. Но вот бочонки с порохом ставить на виду — испытывать терпение судьбы. А наши-то в ответ стреляют?»

Знакомый грохот вблизи и светло-серое облако, подымающееся вверх, сразу ответили на его последний вопрос. Артиллерия осаждённых приказа спавшего наказного атамана ждать не стала и активно отвечала на вражеский огонь. Аркадий допил кофе, понаблюдал за артиллерийской дуэлью из разных бойниц и отметив, что пороховой дым поднимается вверх почти вертикально, решил перебазироваться на наблюдательную вышку, с которой в своё время наблюдал приближение гиреевского войска.

Спускаясь привычным для себя темпом по лестнице — местные считали, что он носится, будто на пожар — Аркадий чуть не налетел на группу запорожцев тащивших вниз, во двор, тело товарища. То, что это было именно тело, а не раненый, бросалось в глаза — не бывает у живых таких дырок в голове. Пришлось притормозить и последовать за процессией. Наконец, и казаки, нёсшие погибшего друга, и Аркадий с сопровождением преодолели неудобную для переноски трупов лестницу.

Уже на улице Москаль-чародей заметил, что на грязной и латаной свитке погибшего блестят два ордена святого Георгия, железный и медный.

«Вот он подосадовал, если бы мог — половину шляхетства выслужил, а тут эта пуля… судя по всему — залупа, значит, освоили таки османы, тьфу, теперь-то уже гиреи, в общем, турки нарезное оружие. А я-то грешным делом думал, что мы ещё несколько лет в этом будем над ними преимущество иметь. Недооценил их, недооценил, попьют сволочи ещё нашей кровушки».

Сечевики бережно положили тело на землю, и здесь стало заметно, каким высоким, мощным человеком он при жизни был, не случайно его вниз вдвоём тащили и упарились. Оба синхронно сняли свои бараньи шапки и, утерев со лба пот, перекрестились. Чуть отставая в темпе, наложил на себя крестное знамя и Аркадий.

— И як його звалы?

— Гнат Непыйпыво, батьку, — ответил в почтительном тоне старший из переносчиков, никак не моложе наказного атамана, а уж по виду — заметно более пожилой. Однако в патриархальном обществе главный начальник — почти отец родной, ответ был просто уважительным, а не льстивым. — И говорив же я йому, щоб прыхылявся (пригинался), колы ружжо заряджае, а вин тильки смиявся. Никого не боявся. Не народывся ще той турок, говорыв, що мене зможе перемогты (победить). А выявылося (оказалось) народывся. Бида. А так хотив уси (все) хресты выслужыты и шляхтичем зробытыся (сделаться), так хотив… не судилося.

— Царство йому небесне и земля пухом.

— Царство небесне! — уже вразброд поддержали атамана казаки. И тут же опять одновременно, будто тренировались, надели шапки на лысины, заменявшие им оселедцы.

«Зато усы у обоих всем на зависть, по три раза минимум вокруг ушей обмотаны, если не четыре. Да… настоящие сечевики. Как и погибший. Если Бог определяет души в рай по конфессиональным заслугам, ему туда — прямая дорога, ведь в бою с иноверцами погиб. Только… н-да, есть у меня по-прежнему сомнения по этому поводу, проклятое интеллигентское воспитание сказывается. И никак погибшего вспомнить не могу, хотя фамилия-то звучная. Да… теперь уж точно ему пиво пить не суждено. И в шляхтичи не выбиться, хоть все ведь знают, что ни поляки, ни шведы такого шляхетства не признают. В ближайшие годы, может, не признают, а потом ни одна собака оспаривать благородное происхождение их детей или внуков не посмеет».

Обернувшись к первому же из попавшихся на глаза джур, Аркадий озадачил его: — Левко, друже, сбегай-ка по валам и бастионам, попроси атаманов уточнить, какие именно пули убили или ранили казаков в этом бою — круглые, грибы или залупы. Скажи им, что Москалю важно это знать.

— Слухаюсь, пан атаман! — отрапортовал парень, вытянувшись в струнку и с места рванул, будто нацелился на рекорд по скорости.

Среди своих охранников и джур попаданец завёл вполне армейские порядки, невозможные среди казацкой вольницы. Это, кстати, никак не отпугивало желающих в окружение знаменитого колдуна попасть. Скорее, привлекало ещё больше — другие атаманы также начали заводить нечто похожее. Конкурс на место при Москале-чародее был не меньше, если не больше, чем в свиту самого гетмана. Многие из его помощников первого призыва — несмотря на молодость — заняли весьма солидные посты в промышленности и нарождавшихся управленческих аппаратах, как гетманщины, так и Всевеликого войска Донского. Среди претендентов встречались и выходцы из самых знатных шляхетских семей, институт джур в чём-то походил на институт оруженосцев в рыцарском обществе. Даже барончику или графёнку не зазорно поучиться у авторитетного знатного человека, а в знатном происхождении попаданца не сомневался никто. Правда, титулованных — в связи с шляхетской политикой Речи Посполитой — не имелось, но княжеские родственники встречались.

«Вот странно-таки! Я ведь ни разу, нигде, ни трезвый, ни укушанный в дупель, не утверждал, что имею знатных предков. Наоборот! Помнится, два-три раза говорил об обратном, а и самые мои злейшие враги почему-то свято уверены в моём фон-баронстве или, скорее, в чём-то куда более титулованном. Чудны твои дела, Господи…»

Ради справедливости стоит отметить, что отрицая знатность, говоря о своём «хрестьянском» происхождении, Аркадий улыбался или подмигивал, что неизбежно приводило собеседников к убеждению, что он шутит. Уж очень не вязалась его манера поведения с привычным образом выходца из низших классов. Не только селяне, купцы, кроме самых богатых, таких вольностей в общении со знатью себе не позволяли — ибо это было чревато самыми неприятными последствиями, вплоть до фатальных. Стремительное, фактически мгновенное возвышение его в иерархии пиратского братства Северного Причерноморья также говорило, нет, кричало о непростом происхождении. Человек из народа мог попасть в атаманскую верхушку, только совершив множество славных и громких дел, разве что князьям случалось перепрыгнуть все ступеньки к власти.

На вышку полезли небольшой компанией — помимо свиты, следовавшей за Москалём-чародеем практически везде, оглядеть окрестности вместе с начальством захотел и полковник Бугаенко. Подошёл у вышки, поздоровался, пристроился за спиной наказного атамана как старший, среди присутствующих по чину.

«И кой чёрт его принёс? Не дай бог обиделся на совет жениться на вдове… аж неуютно чувствовать за спиной такого бугая. Стукнет в голову, пихнёт от души и привет. Причём, скорее всего, не апостол Пётр, а… кто там, в аду, души грешников встречает?.. не помню. Таким как я обычным котлом или сковородкой не отделаться, что-нибудь особенное уже ждёт. Н-да… давно ждёт, с регулярной модернизацией, наверное — в связи с накоплением грехов. «На кладбище прогулы пишут» — именно о нас, лыцарях удачи писано. Как там, на Дону говорят: «Душа на ниточке»… или… что-то меня в депрессуху потянуло, хотя радоваться полагается. Вражеский штурм-то отбили!»