Идеже хощет Бог. Жизнь и чудеса старца Порфирия - Анаргирос Калиацос

Но опять ничего не почувствовал. Затем я повторял "опыт" еще и еще раз, даже с закрытыми глазами, — и все безрезультатно.

Я был крайне огорчен. Отец Порфирий понял это и пытался сгладить мое огорчение. Однако, что бы он ни говорил, что бы ни делал, я все равно ничего не чувствовал. Этого и следовало ожидать. В тот момент я ощутил всю свою греховность, все недостатки и всю нищету моей христианской жизни, оказавшись лицом к лицу с моим духовным отцом.

Все происходящее вызывало у меня стыд и страх. Стыд потому, что я упал в глазах Батюшки, так как при нем обнаружилось мое недостоинство называться его духовным чадом. Страх же я испытывал потому, что убедился, на какой ступени святости находится отец Порфирий и как далек от него я.

Нас с ним разделяла такая пропасть, что мне не суждено, видимо, никогда перекинуть через нее мост. Я говорю "никогда", потому что именно в тот момент явилась возможность сопоставить нас, двух столь противоположных, столь непохожих друг на друга людей.

На одном краю пропасти находился отец Порфирий, то есть святой, с его глубочайшим смиренномудрием, незлобием, любовью к ближним и верою во Христа!

А на другом был я, молодой человек, каким я был тогда, обремененный непомерным эгоизмом, надменный и развращенный, не имеющий должного уважения к Богу, к тому же маловер, что уж никак не подобало сыну священника.

Итак, когда в ту минуту я сопоставил нас, двух столь разных людей, я испытал такое потрясение, что с трудом мог удержаться на ногах.

Батюшка же, который всегда проявлял понимание и доброту и находил решение там, где, казалось, его не могло быть, как только заметил мое отчаяние, сразу поспешил ко мне на помощь. Он погладил меня по голове и сказал:

- Не расстраивайся, чадо мое. Ты такой же легкоранимый и чувствительный, как твой отец. У тебя хорошая душа. То, что тебе не удалось здесь, удастся дома. Вот, сейчас я сделаю для тебя нечто такое, чего ни для кого другого никогда бы не сделал. Я дам тебе Крест с Честным Древом. Ты возьмешь его домой и будешь держать у себя, сколько захочешь. Постепенно тебе удастся сделать то, что не удалось теперь. Только прошу тебя, будь осторожен, не потеряй его, ибо это то, что не продается и не покупается! Того, чего стоит этот Крест, не стоит весь мир! Но чтобы ты знал, как я тебя люблю, я тебе его даю. И я уверен, что уже сегодня вечером ты почувствуешь то, что чувствую я, и воспримешь его благодать.

Я не верил ушам своим! Чтобы я взял Крест к себе домой? И чтобы я держал его, сколько захочу?! Матерь Божия, что я слышу? Я стоял в растерянности. Когда же пришел в себя, схватил батюшкины руки и покрыл их поцелуями. Я еще много раз горячо благодарил его, целовал его руки и его самого, наконец попросил благословения и бегом побежал домой.

Если бы меня спросили, что я чувствовал по дороге домой, я бы не в силах был ответить. Думаю, что и никто другой, находясь на моем месте, не смог бы описать свои чувства. Я в этом уверен. Переживания были слишком сильны, а чувства — в полном смятении.

С одной стороны, я парил в небесах, потому что держал в своих грешных руках Древо Жизни! Весь мир! Самого Бога, как точно сказал отец Порфирий. И мог оставить эту святыню у себя не на несколько минут, но на много дней!

С другой стороны, меня охватывал неописуемый страх, как только я представлял, что этот драгоценный Божий дар может каким-либо образом оказаться в чужих руках. Как я тогда оправдаюсь перед Батюшкой? К тому же он наказывал мне хранить его как зеницу ока, ибо это нечто такое, что не продается и не покупается.

Обуреваемый подобными мыслями и чувствами, я дошел до дома, крепко держа сверток с бесценным сокровищем. Я сразу же прошел в свою комнату и заперся там. Затем поставил Крест на ровную поверхность стола. Встал на колени и начал горячо молиться. Молился я довольно долго, и единственное, о чем я просил Господа, — чтобы Он дал мне почувствовать то, что ощущал Батюшка, когда вдыхал в себя Честное Древо.

Закончив молитву, я был уверен, что просьба моя услышана. В этом мне, конечно же, помогла и батюшкина молитва, и его обещание: "Дома ты добьешься того, что здесь тебе не удалось!".

Итак, веря в действенность своих и батюшкиных молитв и в его предвидение, я перекрестился и приступил к "опыту". И чудо произошло! С первым же вдохом я ощутил, как в мою гортань влилось животворное дыхание, которое, охватив мои легкие, далее распространилось по всему телу. Я внезапно почувствовал такой прилив сил и здоровья, какого раньше никогда не ощущал. Это было нечто сверхъестественное, нечто такое, что, признаюсь, у меня нет слов описать.

Преисполненный радости, волнения и страха Божия, еще более укрепленный в своей вере, я продолжал делать "опыты". И что удивительно, с каждым разом благодать Божия ощущалась все сильней. В конце концов я так и заснул с Крестом в руках.

На следующее утро, едва проснувшись, я отправился к отцу Порфирию. Увидев меня, он сказал:

- Видишь теперь, что ты напрасно расстраивался? Разве я тебе не говорил, что то, что тебе не удалось здесь, удастся дома? Ты почувствовал…

И он стал описывать мне именно то состояние, которое я пережил, и посоветовал мне повторять "опыт" ежедневно.

С тех пор Крест сопровождал меня повсюду. Исходящая от него благодать помогала мне на экзаменах, которые я в то время держал в институте, во всех моих делах и начинаниях, охраняя меня к тому же от множества опасностей.

Каждый раз, когда Батюшка просил, чтобы я вернул ему Крест, я находил какие-то доводы, чтобы его задержать. И он, зная о том, как я нуждался в благодати святого Креста, все время давал мне отсрочку…

Так шли дни, недели, месяцы. И как знать, если бы я проявил бóльшую настойчивость, Крест, может, и теперь находился бы в моих руках… Но как только он от меня ушел, я вновь обессилел,