Военная контрразведка. Эпизоды борьбы - Анатолий Терещенко

Помню, в Белоруссии, в районе Молодечно у одной из деревень случилось ЧП. Отдел перемещался на новые позиции. Секретке выделили вездеход-амфибию. Машина мощная — готовая ездить по бездорожью и плавать по воде.

При подъезде к реке Уша «закипел», а потом и загорелся двигатель. Стали тушить пламя, но не тут-то было. Машина вспыхнула факелом

Взвод охраны стал срочно выгружать сейфы из полюбившегося нам вездехода. Побежала искать помощи. В одном доме веселилась компания. Среди офицеров я увидела знакомого корпусного прокурора. Он был пьян. Все равно я у него попросила помощи — секретные ведь документы, а немцы — на том берегу. Он что-то промямлил невразумительное. Тогда с командиром взвода мы решили задержать машину то ли его, то ли какого-то другого офицера и доставили документы в назначенный пункт.

В конце войны была направлена секретарем-шифровальщицей в отдел контрразведки Смерш 29-го танкового корпуса 5-й танковой армии.

Войска корпуса принимали активное участие на Курской дуге. Особенно запомнились бои во встречном сражении под Прохоровной. Наша 5-я армия, под руководством того же Ротмистрова, была на острие атак немцев. Как сейчас помню, в середине июля 1943 г. уперлись лбами две броневые силищи — немецкая и советская. Фашисты никак не могли захватить Прохоровку, прорвать оборону наших войск и выйти на оперативный простор, а нашим войскам не удавалось окружить группировку противника.

И вдруг это случилось 12 июля 1943 г. — земля заходила ходуном от артиллерийско-танкового огня с обеих сторон. В единоборстве встретились броневые машины. Они были похожи на громадных черепах, ползущих друг на друга и так же неуклюже, по-черепашьему переворачивающихся на свои броневые панцири. Горела сталь, как дерево. Сотни костров с густым черным и едким дымом заволокли пространство боя.

— А как действовали военные контрразведчики вашего отдела?

— В наш отдел Смерша 29-го танкового корпуса то и дело приезжали с докладами начальству оперативники. Получали инструктажи и тут же отправлялись на поле брани. Я замечала тогда, что все они были в пыли, чумазые, пропитанные пороховыми газами. Они сражались на передовой не только своим специфическим оружием, но и огневым.

— Были ли смертельные случаи со стороны ваших сотрудников?

— А как же, с любого сражения кто-то не возвращался — погибал. В том аду у нас погибло трое.

— А чем вы, Мария Ивановна, были загружены в тот период?

— Работы было много — тут и регистрация секретных документов, и отправка шифровок, и раскодирование входящих шифротелеграмм, и сохранность секретного делопроизводства. Гарантии не было, что мы не попадем в окружение. Но все-таки была уверенность, что после Сталинграда на Курской земле мы выстоим.

— После самой битвы какое впечатление оказали на вас детали и панорама этого грандиозного сражения?

— Впервые я почувствовала запах горелой стали, пылающей брони. До этого не было такого ощущения. Танки горели, как спички. Теперь, после боев, они стояли покореженные, перевернутые, с разорванными гусеницами и снесенными башнями, остывшие. Серо-грязные их тела с налетом пыли казали жуткое зрелище.

Вокруг валялись в неестественных позах застывшие наши и немецкие воины. Тошнотворный запах от разлагающихся трупов людей и лошадей не давал полной грудью вдохнуть воздух. Порой приходилось мочить носовой платок и через него дышать…

Поэтому мне казалось, — наверное, так оно и было — организм испытывает кислородное голодание. За сутки животы падших лошадей от жары раздувались до неимоверных размеров. Потом они лопались сами по себе, обдавая округу зловонием, если кто-либо из солдат не протыкал эти огромные пузыри штыком.

Не забыть мне Курскую битву никогда…

— А дальше, на каких баталиях вам пришлось побывать?

— Наша 5-я танковая армия и ее 29-й танковый корпус участвовали в Белгородско-Харьковской стратегической операции, вели бои по расширению плацдарма на реке Днепр юго-восточнее города Кременчуг, сражались в Корсунь-Шевченковской наступательной операции. Потом была Белоруссия, Литва и Восточная Пруссия.

Многие эпизоды забылись — сколько воды утекло!

В Белоруссии видела, как пострадало местное население от немцев. Одни печные трубы стояли по хуторам, деревням и селам. Домов нет, стен нет, а печи курятся вовсю. Возле них крутятся бабы да копошатся детки.

Видела, как из леса привели к нам в отдел те же бабы с вилами наперевес «пленного» полицая — местного предателя, прятавшегося в лесу от народного гнева. Привели поколоченного ими, но самосуда белорускам не дали мы осуществить.

Судили зверя на месте, военно-полевым судом — «шлепнули» его солдаты.

А в другом районе видела аналогичную картину. Того по

приговору правого и скоротечного суда вздёрнули — повесили. Это всё лики войны.

Помнится, на границе Белоруссии и Литвы наткнулись наши оперативники на логово «лесных братьев». Жестокие были националисты. Много нарубили «красной капусты» — так они называли свои жертвы из числа наших военнослужащих, советского и партийного актива, евреев.

Привели их тоже в отдел. Разные и они были. Одни переживали — просили пощадить, другие смотрели волками на нас.

Подключили следователя. Нашлось десятка два свидетелей. Наиболее кровожадных передали суду, а молодежь отпустили после профилактических бесед.

В Прибалтике наши оперативники постоянно участвовали в облавах против хорошо вооруженных лесных «литовских полицаев», ведущих, по существу, партизанскую борьбу. Особой страницей в деятельности литовской полиции являлось участие в Холокосте — уничтожении еврейского населения.

— Мария Ивановна, я недавно прочитал в одной из газет, что в годы Второй мировой войны на территории Литвы было уничтожено почти девяносто четыре процента литовских евреев. Правдоподобна ли эта цифра?

— Вполне. Причем уничтожение евреев литовские вооруженные формирования нередко осуществляли, не дожидаясь приказа немецкого военного командования, с целью первичного грабежа. Жертв тщательно обыскивали, забирали драгоценности, потом раздевали и уже нагими вели на расстрел.

Местом массовых казней евреев гитлеровцами и их литовскими пособниками были форты Каунаса, а также специально созданный для этих целей лагерь в местечке Поныри. Именно в этом лагере только за один день в апреле 1943 г. было уничтожено два эшелона советских граждан в количестве более 5 000 человек.

Я эту цифру хорошо запомнила, т. к. готовила и отправляла в ОКР Смерш армии шифровку год спустя после этой трагедии.