Raw поrно - Татьяна Недзвецкая

— Норочка! Я так рад. По-настоящему рад!

— Значит, все в порядке?

— Да, почти все.

— Что значит почти?

— Знаешь, это уже при встрече. Давай встретимся в нашем любимом кафе.

В тот вечер Влад преподнес мне букет белых лилий. С нескрываемым почти что восхищением он показывал мне выписку о моих и его анализах. Все нормально, но он по опыту знает, что бывают какие-то расхождения во флоре, потому, прежде чем я вступлю с ним в половую связь, мне следует неделю засовывать в себя антибактериальные вагинальные свечки. Это будет замечательная неделя, за которую мы друг к другу привыкнем, между нами установится неплохая эмоциональная взаимосвязь, которую мы закрепим нашим плотским союзом.

Мне хочется воскликнуть: «Какой ужас! Терпеть тебя еще неделю!»

На прощание Влад меня поцеловал в губы. Язык его — маленький и юркий, словно ящерка. Пугливый поцелуй: будто что-то проверяя, скользнул по деснам, потом опять и опять. Дурацкий поцелуй как следствие очередной моей дурацкой затеи…

В ожидании свидания с Владом мне было тошнотворно грустно. Тело мое молодое, изголодавшееся по любви, не знало куда ему и приткнуться, то и дело я бестолково натыкалась на предметы и набивала синяки.

Налила воды в ванну. Вспенила три колпачка пены с коричным ароматом. Легла в приятную и теплую воду. Смотрела, как мои сосцы, точно две любопытные кожистые зверюшки, забавно торчали из воды. Не успела полностью расслабиться, как услышала, что звонит домашний телефон. Оставляя мокрые следы от босых ног, шлепала по холодному полу.

— Алло!

— Как же я по тебе соскучился, — услышала я голос из полузабытого прошлого.

— Марк! — я почувствовала, как на мои глаза навернулись слезы.

— Как ты, девочка моя?

— Я? Да никак. Сейчас вот в ванной сидела.

— Маленькая моя…

— Хочешь, приезжай…

Марк ласково и пошло коверкает мое имя и сообщает, что сегодня он — не может. Только завтра.

— Завтра? Завтра ко мне может тетка Лиля нагрянуть, — зачем-то соврала я.

Марк рассмеялся:

— Разве отсутствие места было когда-то помехой для наших встреч?

— Да. Даже странно, чего это я вдруг спросила… А ты что — развелся?

— Надо же, время проходит, а вопрос остается таким же.

— Можешь не волноваться, это я так, для проформы, по старой привычке спросила. Знаю, знаю: ни мне ни тебе этого не надо.

— У меня к тебе есть одно неплохое дельце. Давай действительно завтра встретимся.

— Ну завтра, так завтра…

«Мужчины тоже стареют», — была моя первая мысль, когда я увидела Марка. За три года, что мы не виделись, в нем произошли непоправимые изменения. То, что когда-то меня манило, — бесследно исчезло. Да какие там три года! Три — года это точка отсчета нашего знакомства. Не видела же я его месяцев семь. Не более. Какие-то жалкие семь месяцев, а поди ж ты, как может за это время измениться человек. На просвет ясного осеннего дня мне видны невесть откуда-то взявшиеся мешки под его грустными карими глазами. Такие грузные, такие некрасивые мешки, а еще поредевшие на макушке волосы, пожелтевшие зубы, морщины на лбу, казавшиеся раньше такими благородными, углубились на сотые доли миллиметра, казалось бы, сколь ничтожно это измерение, но эти самые морщины, выглядевшие теперь такими глубокими, были отвратительны.

Я смотрела налицо Марка, и мне, словно пророчице, виделись все новые и новые изменения, которые неизменно появятся на этом, некогда столь привлекавшем и бывшем любимом, лице. «Маска распада. Зачем он позвал меня?» — думала я. Мы шли вдоль аллеи молча.

— Куда мы идем? — наконец-то спросила я.

— Сейчас узнаешь, — сказал Марк и через несколько шагов взял меня за локоть.

Оказывается, мы шли в пустую, оставленную его другом квартиру. «Как-то все это противно», — думала я, наблюдая как трясущимися от нетерпения, руками Марк ищет ключ и столь же нервно вставляет его в замочную скважину.

— Проходи, — скомандовал он, наконец-то справившись с замком и распахнув дверь.

Холодная чужая квартира. Посреди чужой спальни — чужая двуспальная кровать, мятые и явно несвежие простыни. «Да что я совсем что ли одурела?» — думаю я, когда Марк, повалив меня на кровать, начинает настойчиво добиваться ответного поцелуя и не менее настойчиво расстегивает молнию моих джинсов.

Запрокинув голову, я смотрю на отражающееся в громадном стенном зеркале свое красивое, гибкое и молодое тело, над которым склоняется не гибкое, не красивое и не молодое тело Марка.

«Яйца у него маленькие, с обвисшей кожицей, все в пупырышках и неровных седых волосках. Всегда они такие у него были или недавно приобрели соответствующую безобразность?» — проносится у меня в голове.

Меня ужасно раздражают самодовольство и бахвальство Марка. Каждое его движение говорит: «Сейчас я тебе покажу высший класс, девочка!» Меня раздражает, казавшийся ранее таким соблазнительным, шепот, которым Марк произносил свои сомнительные комплименты и высказывал свои неприличные желания. Раньше я включалась в эту игру и охотно отвечала тем же, теперь, стиснув зубы, молчу.

Прикосновения Марка кажутся холодными. Они не приятны и не возбуждающи. Они просто никакие, я чувствую лишь то, что мне очень холодно быть голой в неотапливаемой квартире: «Наверное, то же самое чувствуют проститутки, когда ложатся со всякими неприятными типами», — думаю я.

Увлеченная рассматриванием копошения наших тел, я не сразу отвечаю на вопрос Марка:

— Можно сегодня в попочку? — настойчиво в третий или четвертый раз повторяет он. «Щас прям, козел, размечтался!» — думаю я, а вслух не без раздражения отвечаю:

— Попочка сегодня для тебя закрыта.

— Почему, мой ангел? — игриво обиженно спрашивает Марк.

«Потому что, ты — старый козел», — думаю я, но вслух ничего не говорю.

Меня бесит его непритворное желание. Меня раздражает то, что он, вероятно, в эти минуты ужасно горд собой. Наверняка, мнит себя великим любовником, таким, что сам Казанова с ним не сравнится. Марк с неподдельной страстью елозит руками по моему телу и покрывает частыми поцелуями. Он цепляется к моему оргазму.

— Сейчас ты у меня кончишь! Ох, как ты кончишь! — шепчет он и с остервенением трет мой клитор.

«Старый козел!» — с завидной частотой крутится в моей башке одна и та же мысль. И лишь давняя, уже остывшая благодарность к Марку за минувшую поддержку в моменты упадка духа, благодарность за неподдельное, бывшее когда-то таким настоящим влечение к нему, благодарность за бывшую в него влюбленность не дает мне резко встать и не менее резко уйти.