Каменный плот - Жозе Сарамаго

А меж тем уже темнеет, вспыхивают первые огни. Поехали, говорит Жозе Анайсо. Педро Орсе двинется в путь на заднем сидении, молча, печально, с закрытыми глазами, и опять же как никогда приспело время вспомнить припев португальской песенки — Ты куда? На праздник, Ты откуда? С праздника — и даже без восклицательных знаков и многоточий сразу чувствуется разница между нетерпеливой радостью первого ответа и усталой печалью второго, это в напечатанном виде они отличаются лишь предлогами. Во весь путь были произнесены всего два слова: Поужинаем вместе, и произнесли их, как велит долг гостеприимства, уста Педро Орсе. Жоакин Сасса и Жозе Анайсо не сочли нужным что-то на это отвечать, но тот, кто счел бы это невоспитанностью, слабо разбирается в природе человеческой, ибо более сведущий поклялся бы, что просто эти трое стали друзьями.

И уже глубокой ночью они въезжают в Орсе. В такой час пустынные улицы его погружены во мрак и безмолвие. Парагнедых можно оставить у дверей аптеки, ему надо передохнуть перед дальней дорогой — завтра снова рысить, носить на себе троих седоков, как решено было за этим вот столом, уставленным немудрящей снедью, поскольку Педро Орсе, во первых, живет один, а, во-вторых, об эту пору не до кулинарных изысков. Включили телевизор, новости теперь передают каждый час, и увидели Гибралтар, уже не просто отделившийся, но и порядочно отдалившийся от Испании, оставшийся, бедняга, затерянным в океане островком, превратившийся в гору, в сахарную голову, и тысячам его орудийных стволов нечего брать на прицел и проку в них никакого. Можно, разумеется, для услады имперского сознания развернуть их на север или выстроить там новые форты, но все равно это будет зряшный труд, деньги, выброшенные не на ветер, так в воду. Сильное впечатление произвели эти кадры, но разве сравнишь их с теми, что были засняты со спутника, и свидетельствовали о неуклонном и постоянном расширении пролива между Иберийским полуостровом и Францией, вот от этого и вправду волосы дыбом, мороз по коже, когда глянешь на это несчастье, с которым людям не совладать — пролив уже никакой не пролив, а просто-таки открытое море, и там на воле плавают суда, никогда прежде так далеко не забиравшиеся. Ясно, что заснятое с космической высоты перемещение не увидеть, невооруженный глаз скорость в семьсот пятьдесят метров в час не воспринимает, но телезрителям просто казалось, будто дрейфует каменная громада прямо у них в голове, отчего голова эта шла кругом — самые слабонервные готовы были упасть в обморок, да и те, что покрепче, жаловались на дурноту. Велась съемка и с неутомимых вертолетов — показали гигантский, отвесный, как ножом срезанный, пиренейский утес, и разворошенный человеческий муравейник, обитатели которого, как во времена исхода, двигались на юг лишь затем, чтобы увидеть — проплывает мимо Гибралтар — не веря глазам своим, и правильно делая, ибо это обман зрения: Гибралтар на месте стоит, это мы от него уплываем, а в качестве живописной и любопытной подробности под конец репортажа, целой тучей, заслонившей объектив камеры, появилась многотысячная стая скворцов: Даже птицы разделяют наше смятение, сказал в этом месте диктор, хотя естествознание учит нас, что у птиц свои резоны и мотивы лететь, куда им надо или охота, не помышляя ни о вас, ни о нас, а разве только о некоем Жозе Анайсо, а тот, неблагодарный, восклицает в этот миг: Я и забыл про них.

Передали и репортаж из Португалии — на побережье, где атлантические валы бьют о скалы или ворошат песок, стояло множество людей, вглядываясь в горизонт с тем трагическим видом, какой бывает у тех, кто уже много веков ждет появления неведомого, опасаясь при этом, что оно так и не появится, а если и появится, то будет обыденным и банальным. И вот, как сказал Унамуно, смуглые щеки ладонями стиснув, взор свой вперяешь в ту точку, где солнце садится, но, впрочем, во всех странах, омываемых морем с запада, поступают точно так же, правда, у этого народа — смуглые щеки и плавал он много, вот и все отличие. Португальцы, с лирической слезой в голосе декламирует диктор, стоят на своих золотых пляжах, бывших когда-то лучшими в Европе, да, бывших и переставших быть таковыми, ибо мы покинули европейскую гавань и снова пустились бороздить простор Атлантики, не ведая, какой адмирал ведет нас, какой порт ждет, и тут камера выхватила маленького мальчика, пускавшего по воде камешек так, чтобы он несколько раз отскочил от воды, прежде чем погрузиться в неё — этим искусством люди быстро овладевают, ему не учат, и Жоакин Сасса сказал: Вот, он забросил камень, насколько силы ему позволили, и не дальше, однако Пиренейский полуостров — или кто он там теперь? — словно бы наддал, прибавил хода, проворней устремился к волнующемуся, каким спокон века бывает оно в это время года, морю. А последнюю в выпуске новость диктор сообщил мимоходом, видно, не придавая ей особенного значения: Отмечается большая, чем обычно, склонность населения к перемещению, причем не только в Андалузии, где причина этого явления известна, и мы, полагая, что наши граждане устремляются в приморские районы из чистого и понятного любопытства, заверяем наших телезрителей, что ничего интересного там не происходит, в чем вы могли убедиться и сами, посмотрев наш репортаж об этих португальцах, которые смотрят-смотрят, да все ничего не высмотрят, так не будем же уподобляться им. В эту минуту и сказал Педро Орсе: Найдется у вас место для меня?

Жоакин Сасса и Жозе Анайсо некоторое время молчали, силясь понять, с какой стати испанец, сию минуту получивший такой добрый и толковый совет, решил отправиться в Португалию. Вопрос был более чем уместным, и Жоакин Сасса на правах владельца Парагнедых задал его. Не хочу тут оставаться, отвечал Педро Орсе, земля трясется, а люди думают, что все это мои бредни. Но, может быть, и в Португалии так будет и то же вам скажут, возразил Жозе Анайсо, и к тому же нам с Жоакином надо приступать к своим обязанностям. Не бойтесь, я вас не обременю, довезите только до Лиссабона, я там никогда не бывал, побуду и вернусь. А как же семья, аптека? Я думал, вы уж давно поняли, что семьи у меня нет, я — последний в роду, а за аптекой присмотрит мой помощник, он справится. Тогда и говорить больше не о чем. Мы очень рады, что вы решили составить нам компанию, это сказал Жоакин Сасса. Плохо будет, если тебя сцапают на границе, напомнил ему Жозе Анайсо. А я скажу: был в Испании, не знал, что меня разыскивают, а теперь спешу предстать пред светлые очи гражданского губернатора, но, скорей всего, мне и не придется ничего объяснять, они присматриваются к тем, кто выезжает, а мы-то будем въезжать. Только через другой пост, вспомнив о скворцах, сказал Жозе Анайсо, с этими словами разложив на столе карту Иберийского полуострова, начерченную, раскрашенную и напечатанную в те времена, когда он ещё был частью европейской тверди, и костная мозоль Пиренеев ещё смиряла его тягу к бродяжничеству, и трое мужчин склонившись над ней, всматриваются в плоскую проекцию этой части света так внимательно, словно не узнают её. Страбон сказал когда-то, что полуостров очертаниями похож на бычью шкуру, тихо, но как-то слишком уж внятно проговорил Педро Орсе, и, хотя ночь стоит теплая, дрожь пробрала Жоакина Сассу и Жозе Анайсо, будто въяве увидевших перед собой исполинского зверя — освежевав, его принесли в жертву и подарили континенту, но льющаяся из туши кровь все хлещет и вовеки веков не иссякнет.

Разложенная карта показывает им две их отчизны — мозаичную, подвешенную в воздухе Португалию и Испанию с её отвалившейся на юге челюстью — со всеми их округами, провинциями, с галькой крупных городов и песком поселков и деревень, не всех, однако, ибо иную песчинку Вента-Мисену, например, — и в микроскоп не разглядеть. Шарящие по карте руки добираются до Алентежо, ползут к северу, гладя картон, как гладят лицо — от левой щеки к правой, как движутся стрелки на часах, и текут сами часы: обе провинции Бейра, а перед ними Рибатежо, а за ними — Траз-ос-Монтес и Миньо, Галисия, обе Астурии, Страна Басков и Наварра, Кастилия и Леон, Арагон, Каталония, Валенсия, Эстремадура, наша и ваша, Алгарве, Андалузия, где мы сейчас находимся, и Жозе Анайсо упер палец в устье Гуадины и сказал: Вот тут и въедем.

Памятуя о стрельбе на заставе Росаль-де-ла-Фронтера, наученные горьким и кровавым опытом скворцы, не желая вновь испытывать судьбу, благоразумно сделали порядочный крюк к северу и пересекли воздушную границу в безопасном месте, километрах примерно в трех от моста, который в описываемое нами время уже был построен. Португальские стражи не обратили ни малейшего внимания на то, что одного из троих путешественников зовут Жоакин Сасса, из чего со всей непреложностью можно заключить, что дух их был омрачен какими-то — и несравненно более важными — заботами, а какими именно, станет вам ясно из нижеследующего диалога. Куда едем? — спросил полицейский. В Лиссабон, ответствовал сидевший за рулем Жозе Анайсо, а что? На дорогах дальше будут пропускные пункты и блокпосты, так что попрошу неукоснительно следовать правилам, обязательно останавливаться и во избежание крупных неприятностей не предпринимать попыток протыриться в объезд. Что-нибудь стряслось? Смотря что понимать под этим словом. Только не говорите, что Алгарве тоже отделилась, хотя, случись такое, я бы не удивился — эта провинция всегда была наособицу. Да нет, тут дело посерьезней: народ захватывает отели, расселяется там, туристов, говорят, все равно нет, а нам нужна крыша над головой. А мы и не знали, когда же это началось? Вчера вечером. Вот это да, воскликнул тогда Жозе Анайсо, который, будь он французом, облек бы свое изумление в иную форму и сказал бы, например, «(а alors!», ибо у каждой нации свои междометия, вот и Педро Орсе высказался по этому поводу звучным «Карамба!», тогда как Жоакин Сасса отозвался ему чуть слышным эхом, помянув чью-то мать.