Голд, или Не хуже золота - Джозеф Хеллер

Гарриет достигла совершенства в выпечке, а потому, приезжая с двумя-тремя своими творожными пудингами, шоколадными тортами или тертыми пирогами, была навечно обречена приходить в негодование при виде купленных в магазине фруктового пирога в глубокой форме, пирожных или шоколадного торта со взбитыми сливками или — у Мьюриел или Иды — двух изготовленных на заказ тортов Сен Оноре, рядом с которыми все остальное, безусловно, бледнело. Эстер специализировалась на фаршированных шейках и лапшевнике; овдовев, она освоила еще картофельные оладьи и творожники и экспериментировала с другими блюдами, кроме шейки, вовсе не думая о том, что с печеночным паштетом и фаршированной капустой вторгается в исконные территории Иды, а рубленой селедкой нарушает экстерриториальность Розы, которой в семье не было равных в искусстве приготовления даров моря, а также супов и самых разнообразных клецек. Роза переносила эти неумышленные обиды молча, Ида заявляла о своих во всеуслышание, Эстер вздрагивала от раскаяния. Никто не мог соперничать с Белл в изготовлении торта из мороженого. Не было для них большего унижения, чем в ответ на телефонное предложение принести что-то, услышать, что это уже поручено другой. Мьюриел, младшая из оставшихся на востоке сестер, сосредоточила свои усилия на совершенствовании традиционных, иногда с применением консервированных продуктов, американских блюд — тунца в тесте в виде пиццы или тушенки, куриного салата с каперсами и пряностями, лососевого мусса; фирменным ее блюдом, к которому пока еще только привыкали, да и то с опаской, было рагу из солонины по-еврейски, почти без картошки, приготовленное не из солонины, а из мяса для гамбургеров, с томатами; даже и без кетчупа, на добавлении которого Мьюриел категорически настаивала, это блюдо было похоже на безобразную алую колбасу. В покупные салаты и шинкованную капусту Мьюриел часто добавляла рубленые анчоусы. Ида ненавидела анчоусы и уверяла, что ее от них может вырвать. Мьюриел в ответ на это предлагала ей не стесняться. Мьюриел часто вслух размышляла о том, перекрывают ли совокупные доходы Иды и Ирва доход Виктора, и поскольку это как бы само собой разумелось, оставалось заключить, что Ида просто задается перед ней. Дети Иды готовились к поступлению в колледж, дочери Мьюриел — нет, но зато они прекрасно ориентировались в модных товарах — модельной обуви, сумочках и чемоданах. Характерно, что именно Ида первая заметила: все свои блюда Мьюриел готовила либо из самых дешевых продуктов, либо из достававшихся ей бесплатно через Виктора. Но нужно было всем им отдать справедливость, Голд это признавал, за то, что они ни разу не пытались подать ему фаршированную телячью грудинку. В семье считалось, что у Розы лучший из них всех характер, что Эстер тугодумка, Гарриет стала очень необщительной, Ида — привереда, Белл — самая надежная, а Мьюриел — законченная эгоистка. Джоанни была самой красивой, хотя говорили об этом редко. Мьюриел, на которой были броские браслеты и кольца, привезла очередные свои алые колбаски из солонины по-еврейски, вдобавок к индейке и ростбифам, уже стоявшим на столе. И всем, кроме мачехи Голда, предстояло теперь с восторженными возгласами отведать этих колбасок, дабы не спровоцировать Мьюриел на пренебрежительное фырканье по поводу лапшевника Эстер или тефтелек по-шведски Иды и на новые обвинения в кознях, которые вечно строят против нее остальные члены семейства. В родственном сэндвиче между старшей по сравнению с ней и удачливой Идой и младшим и удачливым Голдом оказалась Мьюриел, которая так недолго пользовалась привилегиями младшей в семьей, что и не догадывалась об их существовании.

— Обед, — сказала Дина.

— А я ничего не принесла, — сокрушалась Роза.

— Сегодня у тебя праздник, — утешал ее Макс.

— Мы решили сделать тебе сюрприз, — проворчала Ида.

В ГОСТИНОЙ Голда ждал еще один удар, потому что Белл дала Эстер несколько экземпляров либермановского журнала, и Эстер только что закончила раскладывать их у каждой второй тарелки, раскрывая на странице, где крупным шрифтом было набрано: «Сокрушительные успехи, или Все, что намечено, не сбудется» и где была помещена его отвратительная темная фотография, которой Либерман всегда предварял его статьи, потому что купил ее много лет назад у какого-то пьяного ханыги-фотографа всего за двенадцать долларов и восемьдесят пять центов. Увидев журналы, Голд понял, что в буквальном смысле означает желание провалиться сквозь землю. Голова у него закружилась, и он обеими руками ухватился за спинку стула, потому что почувствовал, как у него подгибаются ноги. Ах уж эта Эстер, бедная, темная дурочка, горестно подумал он с жалостью и снисходительностью. Когда беспокойные перешептывания достигли его ушей, он отвел глаза от ее счастливого лица и седых волос.

— Это новый рассказ Брюса, — отвечала Эстер на все похрюкивания любопытствующих.

Последовавшие аплодисменты могли бы быть бурными, если бы к хлопкам Эстер присоединился кто-нибудь еще. Рот ее подрагивал в каком-то необычном тике, который, казалось, снова и снова сотрясал ее нижнюю челюсть, придавая ее мертвенно-бледному лицу выражение необыкновенной застенчивости. Нижние ее зубы были в основном частью моста. Старый Милт поглядывал то на Голда, то на Эстер, и весь его вид явно свидетельствовал о том, что он в любое мгновение готов прийти к ней на помощь; наконец он занял оборонительную позицию рядом с ней.

— Чудно, правда? — Роза тоже захлопала в ладоши. Белл, перехватив взгляд Голда, только беспомощно пожала плечами. Дрянная девчонка Дина не спешила уходить к себе, как с ней было договорено.

— Еще один винтик потерялся, — объяснила мачеха Голда отцу Голда.

А ты, старая жопа, съехала еще на один шарик, подумал Голд. Некоторые из сидящих за столом уже успели перевернуть последнюю страницу и погрузились в объявления с призывами о сексуальной помощи в конце журнала.

— А после обеда, — сказала Эстер, — если мы попросим, он всем нам подпишет наши экземпляры.

— Прошу тебя, Эстер, — с мольбой в голосе сказал Голд. — Ты вгоняешь меня в краску.

— И тогда уж, — продолжала Эстер, усевшись, наконец, на стул, — все мы дома должны будем ее прочитать.

— Держи карман шире, — сказала Гарриет.

— Кто-нибудь передаст мне кусок индейки? — сказал Голд.

— Скоро нам всем придется купить еще по книжному шкафу, — сказала Мьюриел. — Где пепельница?

Ида снизу вверх бросила на Мьюриел сердитый взгляд и помахала рукой в воздухе, разгоняя табачный дым. — По крайней мере на сей раз его напечатали ближе к началу, — заметила она.

— За это больше платят? — спросил Ирв.

— За что? — Голд был немногословен.

— За то, что ближе к началу?

— Нет, — сказала Белл.

— А что, ему еще и платят? — спросил Виктор.

— Да, — сказала Белл. — Виктор, возьми ростбифа. Ешьте, пожалуйста. Прошу вас.

— На обоих концах стола есть все, — проинструктировала Ида. Под самым носом Голда она держала блюдо только что нарезанного ржаного хлеба, усыпанного черными зернышками. — Возьми хлеба, Брюси. Это твой любимый.

— Мне помнится, когда ему исполнился двадцать один год, ты нам запретила называть его Брюси, — поправила Иду Мьюриел.

Голд, покачав головой, отказался от хлеба, хотя призывный аромат этих поджаристых черных зернышек надрывал ему сердце. Придется ему воздержаться и от жареной картошки с желтоватыми маслянистыми бочками, чуть загоревшими на сковородке, с прилипшими к ним темными лоскутками сочного жареного жирного лука, впитавшего в себя все запахи острых приправ, смешанных в подливке к первосортной, редкого качества говядине. От самоограничения, как и от самоистязания бега трусцой, у него возникало ощущение собственной непорочности и чувство крайней раздражительности.

— Что-то я не понимаю, — сказал Макс в задумчивом сомнении. — Я имею в виду заглавие.

— Мне кажется, — отважилась Дина, — что это просто явная ошибка. — Она ела стоя. Целую неделю она твердила, что с этими людьми не собирается оставаться, а теперь явно не могла от них оторваться.

— Конечно, — сказал Милт. — Это ошибка. Я думаю, ты хотел сказать «сокрушительные поражения». Верно?

— Нет, — сказала Белл.

— Я хотел сказать, — сказал Голд, облачаясь в уютную плюшевую тогу нравоучающего профессора, — что только неудача в конечном счете обречена на успех. Если брать дальнюю перспективу, то единственное, что мы можем предсказать с уверенностью, так это неудачу.

— Я не могу брать дальнюю перспективу, — сказал его отец. — У меня маленький рост.

— Ты не мог бы развить это, профессор? — с набитым ртом попросил Сид.

— Если возьмешь на себя труд прочитать то, что я написал, — начал Голд, жуя.

— Господи, папа, — прервала его Дина, — никто это не будет читать.