Кит на пляже - Винко Мёдерндорфер

Папа мне сказал, что это старинная обидная кличка из-за особенностей их лица. Так люди представляли себе монголов. О синдроме Дауна знали мало. Боялись любого человека, который не похож на других. Сейчас их никто так не называет.

Да, у моего брата синдром Дауна.

Большое, но детское тело. Руки висят вдоль туловища; короткие, толстые пальцы. У него маленькая голова, плоский нос, выпуклый лоб, косые, широко поставленные глаза. Это мой брат Игорь, и это его синдром.

Ну вот. Такие дела.

– Это Игорь, – говорит папа.

– Наш Игорь, – добавляет мама и встаёт рядом с ними, как будто предлагает всем их сфотографировать.

Я не говорю ничего. Молчу. Наверное, я вся красная как помидор. Голове жарко. Чувствую себя как испорченный красный светофор на перекрёстке, на который все смотрят и ждут, когда же он сменится на зелёный, но этого так и не происходит.

– Это твой брат? – спрашивает Барбка. Петра, Матевж, Милан и Йошко смотрят на неё с изумлением. Барбка заговорила! Скорее всего, потому что телефон у неё выпал из рук и она не успела набрать ни одного сообщения, но изумлена так, что забыла, как редко подаёт голос.

Я киваю.

– Да. Мой брат Игорь.

– Брат, брат, брат, – несколько раз повторяет Игорь, подходит ко мне, обнимает своими неловкими руками и целует в лицо с громким чмоканьем. Слюнявит меня. Один, два, три раза.

– Я брат. Игорь. Брат, брат, брат, – повторяет он. Когда он обнимает и целует старшую сестру, это сопровождается звуками, которые при большом воображении можно считать похожими на какой-то смех.

Я вижу полное изумление на лице Петры. Милан и Матевж так и не смогли пока закрыть рты. Бульдог Йошко, который тоже от других собак сильно отличается, так испугался, что начал бешено лаять, как будто защищает мир от таинственных инопланетных пришельцев.

– Ай, ай… у-у-у-у-у! Кусает, кусает, меня собака кусает! – начинает испуганно кричать Игорь, отступая от лающего Йошко, который вовсе не злится, просто испуган. Он тоже, наверное, впервые видит такого мальчика.

Папа обнимает Игоря, успокаивает его:

– Нет, нет, собачка добрая. Всё в порядке. Всё в порядке.

– Лает, лает. Лает, потом укусит, укусит! – повторяет Игорь, но постепенно в отцовских объятиях успокаивается. Милан между тем схватил Йошко, притянул к себе, начал его гладить.

– Йошко, тихо! Никин брат тебя не укусит, эй, – говорит Милан, не отдавая себе отчёт в том, что говорит. Пёс тоже постепенно успокаивается.

Красота! На одном конце комнаты успокаивают и гладят собаку, на другом – моего брата. А друг на друга они посматривают испуганно и недоверчиво.

Мама опять садится на канапе напротив моих одноклассников. Скрещивает ноги. Ей тоже было неловко, когда она увидела, как Игорь всех удивил. Когда она устраивается поудобнее, она бросает на меня вопросительный взгляд. «Ты им не говорила? – спрашивают меня её глаза. – Как ты могла им не сказать? Почему?» Я отворачиваюсь.

– Как у вас дела в школе? – с наигранной весёлостью спрашивает мама. – Всё в порядке? Вы уже знаете, куда пойдёте после девятого класса? – Но вообще-то моим одноклассникам сейчас не до разговоров. Они не могут и не хотят оторвать взгляд от Игоря, который сейчас им просто улыбается.

Папа и Игорь садятся рядом с мамой, я присаживаюсь на край стула между этими двумя группами. Я готова в любой момент вскочить и убежать, но не знаю ещё куда. Больше всего мне хочется убежать в себя. Запереться в самом тёмном углу собственного тела, где-нибудь под пяткой, где-то под стопой, и остаться там навсегда.

Родители обмениваются с моими одноклассниками любезными взглядами, вежливыми словами, улыбками, одобрительными кивками. Одноклассники им отвечают односложно, в крайнем случае – одним словом. «Да. Нет. Возможно. Парикмахером. Гимназия. Угу». Смотрят они только на Игоря, который уставился на Петру и не спускает с неё взгляда. Разгар разговора – это когда Игорь говорит: «Эй, девочка, – и выставляет палец в сторону Петры, которая дёргается, как будто её укусила змея, – ты будешь моя любимая!» – и ржёт. Мама с папой тоже смеются. Одноклассники же ещё сильнее цепенеют. И Йошко отползает, как улитка в ракушку, под ноги к Милану и ещё глубже, куда-то под диван.

Потом возвращается Бреда. В руках у неё пакет с пирожными.

– Аж до центра пришлось идти, – говорит она и тут же обрадованно добавляет: – О-о-о, и мой Игорь дома!

Игорь неловко сползает с канапе, чуть не грохнувшись, и кое-как обнимает Бреду, целует её и говорит: «Любимая, любимая. Ты моя любимая?» Бреда смеётся. Папа смеётся. Мама смеётся. Одноклассники усмехаются. Петра говорит:

– Мило! – и сразу серьёзнеет, потому что Игорь мгновенно поворачивается к ней:

– Ты мила! Ты моя любимая мила!

Игорь хочет к Петре, которая мгновенно становится белой как мел. Папа спасает дело, потянув Игоря к себе на канапе. Игорь попутно обнимает и меня и в припадке воодушевления говорит:

– Ты моя любимая!

Мама поправляет его:

– Ника – твоя сестра!

И он обеими руками бьёт себя по голове, шумно и громко говорит:

– Я глупый! Ника – моя сестра! Не любимая! Сестра! Очень, очень, очень моя сестра! – И всё равно несколько раз слюняво целует меня.

Потом Бреда раздаёт пирожные и приносит горячий шоколад. Папа беседует с моими одноклассниками. Они помалкивают. Он рассказывает им про животных. Спрашивает, знают ли они, сколько видов животных находится на грани вымирания. Они молчат. Потом Матевж говорит, что ему пора домой, и они все вчетвером одновременно встают, как будто уже долго ждали этого сигнала, как будто все сидели на низком старте. Мама кивает. Я молчу. Бреда гладит Игоря, который обнимает её, а потом тихо и мирно сопит у неё на руках. Мама и папа провожают гостей до двери. Проходя мимо меня, они стараются не смотреть в мою сторону, как будто им неловко.

– Увидимся в школе, – едва слышно говорит Матевж.

А Милан:

– Да вообще было не так ужасно. – Когда он, как всегда слишком поздно, понимает, что сказал, он начинает оправдываться, и, разумеется, всё становится ещё хуже. – В смысле… отлично было, отлично… вообще не ужасно, в смысле, совершенно нормально…

Йошко изо всех сил тянет его вперёд, через порог, в сад и на улицу. Он тоже хочет как можно скорее сбежать.

Я стою в дверях, пока они не исчезают за углом. Я думала, они оглянутся, помашут мне на прощание. Но нет. Я сразу же бегу к себе в комнату. По дороге вижу, что Бреда моет тарелки, а Игорь в гостиной что-то невразумительно рассказывает маме. Мама его не слушает; она устало ложится на диван и включает телевизор.

Добравшись к себе, я запираюсь и некоторое время стою, прислонившись спиной к запертой двери. Что будет завтра, думаю я. Как всё будет завтра? Как они на меня будут смотреть? Скажут что-нибудь? Тут пищит телефон. Смотрю. Барбка шлёт мне сообщение. Читаю: «Прости. Мы просто решили зайти, и вот».

Я иду в ванную. Полчаса стою под душем. С закрытыми глазами. Вода течёт.