Расследование - Алексей Иванников

«Привёт, ты новенький?» – «Нет, я не учусь, я пришёл по делу.» – «Какая разница? Выручить сможешь?» – Я осмотрел поле и собравшихся в середине студентов, которые внимательно смотрели в нашу сторону. Все они казались такими же рослыми и сильными, как и те, кто бегал непонятно зачем по коридору, против таких лосей вряд ли я смог бы показать что-то приличное, но для сбора информации надо было использовать и эту возможность. – «Если только на воротах: я давно не играл. Кстати: вы на актёрском?» – «Да, второй курс.» – Мы пошли к центру поля, где один из игроков – возможно, самый умелый – пинал мячик и жонглировал им в воздухе. – «Всё нормально: он встанет на ворота.» – «Но я ненадолго.» – «Ладно, до конца занятия немного осталось.» – Он показал мне ворота, которые надо было защищать, и я рысцой побежал к ним, пока все стояли и ждали продолжения.

Игра пошла дальше: мои нападавшие выглядели сильнее, и с самого начала заперли соперников на их половине; с интересом смотрел я, как они наседают на противоположные ворота, а соперник с трудом защищается. Если бы ворота были немного больше, то тяжело пришлось бы всей команде, но вратарь пока справлялся: несколько ударов он отбил руками и всем, чем только можно, и пока разыгрывались угловые, я мог спокойно отдыхать. Наконец вратарь не справился; мы теперь вели, а мяч вернули к центру, и соперники, почти как в настоящем футболе, возобновили игру. Их атака сразу захлебнулась, мяч был перехвачен: сразу же удался прорыв, и самый быстрый из нападающих вышел на вратаря и почти без помех вколотил мяч в верхний угол.

Соперники явно не ожидали такого подвоха от тех, кто только что – хотя и в меньшинстве – почти всё время защищался. Я увидел, как недовольно говорит что-то вратарь – высокий блондин: безусловно, это было связано с провалами в защите, но, похоже, не только защита стала поводом: игроки собрались в центре, и судя по жестикуляции и новой расстановке, теперь произошла замена. Тот, кто меня пригласил, и ещё один – очень высокий и худоватый – остались со мной, а вместо четвёртого – забившего гол – к нам попал игрок послабее. Это сразу же сказалось на результате: теперь пошла борьба в середине поля, и минуты две никто не мог подойти близко к воротам, пока наконец наш бывший партнёр не шлёпнул издали. Удар был приличный, но мяч кого-то задел, и ко мне он подлетел уже на излёте, почти потеряв скорость. Я бросил его далеко вперёд, в сторону высокого игрока, и сразу вся игра ушла к другим воротам, а я снова стоял и смотрел, как упорно и настойчиво нападающие пытаются одолеть защиту и забить ещё один гол.

Но так продолжалось недолго: они всё-таки отбились, и теперь уже на меня неслась могучая и быстрая лавина: бывший партнёр летел слева, почти обгоняя и обходя защитника, а по центру выворачивал напрямик ещё один нападающий. Безусловно напрашивался пас в центр, и когда до ворот оставалось метров пять, он всё-таки сделал его, а я выскочил вперёд и опередил второго игрока: я подставил ногу, и мяч отскочил к центру, и пошла уже атака вдвоём на одного защитника и вратаря.

Игра шла ещё несколько минут, и я ещё два раза спасал ворота, что было непросто против мощных и сильных игроков: однажды они устроили осаду, решив непременно отквитать хоть один гол, и с огромным трудом я три раза отбивал тяжёлые могучие удары, звук от которых разносился по всему залу. Я так и не пропустил, и когда преподаватель фехтования завершил занятие, недовольные соперники хмуро ушли в раздевалку, и только один из моих напарников подошёл ко мне. – «А ты неплохо стоишь.» – «В классе я был лучшим вратарём, и в университете в группе – тоже.» – «Приходи, если будет время – можно после занятий.» – «Я вообще-то по делу. А к вам я случайно.» – «И что за дело такое?» – «Я журналист, и собираю сейчас материалы по Р.» – «Это ты про нашего Р. говоришь?» – «Ну да, он же кончал ваш институт.» – Он сморщился. – «Да вроде было дело. И что тебя интересует?» – «Насколько я понимаю, здесь есть педагоги, учившие его, и потом: память о таких людях должна сохраняться надолго, и было бы логично, если бы у вас существовало что-то вроде музея: не обязательно Р., но лучших выпускников за все годы.» – «Это ты загнул, старик. Какой музей? Кому это надо? Нет здесь ничего такого… А старикашки те – небось давно на кладбище: где им ещё быть?» – Он немного подумал. – «Или страдают таким выпадением памяти, что вряд ли помнят свои собственные имя и фамилию… Спасибо, что выручил. А сейчас извини: у нас занятие.» – Он хлопнул меня по плечу и побежал к раздевалке, откуда уже выходили его однокурсники: никто не стал бы дожидаться его, и опоздание на самом деле было бы неприятно.

Я вышел в коридор: здесь уже бродили те, кто до того страдал и мучился в плотных аудиториях, и как оказалось, таких людей было здесь очень много. Не спеша я лавировал среди мелких кучек и скоплений будущих артистов и звёзд, выискивая преподавателей, желательно постарше; кто другой мог бы ещё помочь мне, но вокруг были по виду только студенты, и никому явно не перевалило ещё даже за сорок. Одни открыто курили, явно игнорируя общие правила, но остальным это было, похоже, безразлично, и они весело трепались, обсуждая дела. Так я прошёл половину коридора – почти до входной двери, и только здесь заметил человека, выглядящего достаточно строго и солидно: ему было около сорока, и он вполне мог оказаться преподавателем, тем более что других подходящих кандидатур вокруг видно не было.

Однако я ошибся: когда я подошёл и вежливо спросил, он небрежно отрицательно мотнул головой, и продолжать беседу явно не захотел, быстро уходя от меня по коридору. Я сразу потерял его из виду; но требовалось хотя бы выяснить, где здесь находится ректор и учебная часть. Ближе всего оказались два студента, о чём-то шептавшиеся. Разговор сразу распался: сверху вниз они рассматривали меня, как непонятное назойливое насекомое, пока я не повторил вопроса, и наконец один из них ткнул рукой вверх и коротко сказал: «на втором».

Я пока не спешил и решил пройтись до другого конца коридора; студенческая жизнь сама по себе была дорога и памятна мне. Я был уже спокоен и расслаблен: обстановка казалась знакомой и привычной, и только контингент выглядел нестандартно: как и до того, студенты были рослые и мужественные, а среди студенток навстречу мне попалась не одна пышная и томная красавица или претендентка на звание супермодели, хотя встречались, конечно, и исключения. Но все они выглядели слишком уж шикарно, и в этом смысле намного превосходили ту среду, где учился и обитал когда-то я.

Меня удивило это: неужели за три года условия жизни студентов так серьёзно изменились? Совершенно незаметна была такая тенденция в последние мои университетские годы, и я не имел представления, чем можно объяснить такое положение. Я почти добрался до конца коридора и лестницы, ведущей наверх; справа – там же, где спортивный зал – находилась столовая, сейчас почти пустая. Я не прочь был перекусить ещё раз, накануне встречи с кем-нибудь, как я надеялся, из руководства: сказывалась беготня по городу и недавняя игра в футбол. Но когда я подошёл к прилавку – заваленному всем, чем только можно – то сразу же опешил: сзади за обширной спиной продавщицы стояли десятки видов напитков, начиная с бормотухи и кончая лучшими видами коньяка, но цены не слишком соответствовали уровню обычной столовой: это был скорее уровень ночных баров и дискотек, неестественно раздутый и завышенный. Я не решился отдать немногое, лежавшее в кармане, за пару бутербродов со сморщенным сыром или колбасой, и тихо вышел снова в коридор и начал подниматься по лестнице.

Второй этаж оказался ухожен лучше первого, хотя и первый производил приятное впечатление: посередине здесь лежала ковровая дорожка, а из-за спин и голов торчали верхушки нескольких пальм. Здесь было такое же столпотворение, как внизу, но публика выглядела несколько иначе: почти сразу я увидел двоих мужчин среднего возраста, и дальше по коридору гуляло ещё несколько. Я сразу подошёл, чтобы выяснить расположение руководства; мне вежливо показали. Это оказалось рядом, как раз в середине коридора: ближе находился кабинет ректора, а следующей была дверь учебной части: небольшая толпа обложила её со всех сторон, и всё время кто-то входил внутрь и потом выскакивал оттуда, вкручиваясь в многолюдное шумное сборище.

Я не решился лезть в толпу: гораздо полезнее стало бы знакомство с высшим руководством института; дверь ректората была закрыта, и я вежливо постучал, но ответа так и не услышал. Тогда я быстро открыл её и зашёл внутрь, прислонившись сразу к ней спиной и оглядываясь.

Здесь находилась пока прихожая, в которой за большим столом сидела и прихорашивалась секретарша: она корчила мордочку, рассматривая своё отражение в зеркальце, и отреагировала на меня с заметным опозданием, когда я сделал шаг вперёд.

«Вы куда? Вам что, было назначено?» – Она бросила платок на стол и сразу стала старше лет на десять: теперь ей можно было дать под тридцать. – «Нет. Я, извините, журналист из одной серьёзной газеты, и пришёл по делу.» – «Для дел у нас есть приёмные часы: записывайтесь, и тогда приходите.» – «Нет, девушка, извините, но вы не понимаете: у меня разговор на тему, можно сказать, личную, но имеющую самое близкое отношение к вашему институту.» – «На личные темы у нас отводится по десять минут.» – «Значит, я могу сейчас пройти?» – Она окрысилась. – «Десять минут в приёмные часы. Если вам некуда девать своё время, то здесь люди работают по-другому.» – «А мне казалось, что здесь люди должны думать об искусстве, а время здесь совсем ни при чём.» – «Если это всё, то запишитесь и не мешайте работать.» – Она упаковала парфюмерию в сумочку и придвинула пишущую машинку, стараясь изобразить видимость работы: в каретку она всунула чистый лист и что-то начала шлёпать, сильно стукая по клавишам. Но не так-то просто было отвязаться от меня, и не напрасно я считался лучшим из молодых сотрудников газеты. – «А я, знаете ли, всё равно не уйду. У вас своя работа, а у меня своя, и так просто от меня ещё никто не отделывался… Хотя извините, – я улыбнулся, – зачем я говорю вам грубости, если дело можно решить проще. Давайте, я вам объясню, что мне надо, и не исключено, вы сами сможете мне помочь.» – Она перестала притворяться и уже доброжелательнее посмотрела на меня: на самом деле ей было около двадцати пяти, и такой уж особой злости и ненависти к посторонним не было и в помине: она оказалась достаточно красивой и приятной зеленоглазой брюнеткой, отличаясь от тех – кого я здесь видел – только маленьким ростом.