Учение толтеков. Том 2 - Теун Марез

Проводя немало времени в обществе Филиппа, Саймон вскоре обнаружил, что, несмотря на страх, этот человек начинает ему нравиться. Оказалось, что Филипп был внимательным слушателем и приятным собеседником, и Саймон заметил, что он действительно наслаждается обществом другого чувствительного мужчины. В то же время это понимание вызывало в Саймоне растущую тревогу. Тем не менее, отказавшись поддаться своему страху, он упорно продолжал развивать дружеские отношения с Филиппом. Стараясь быть открытым с Филиппом, Саймон доверился ему, рассказав о своих натянутых отношениях с сыном и о том, как это негативно влияет на его брак.

Благодаря своей чувствительности Филипп смог ощутить неуверенность Саймона в собственной гетеросексуальности, и, не зная, что Саймон применяет технику не-делания, Филипп сразу же пришел к собственным выводам. Решив, что Саймон просто боится признаться, что он гомосексуалист, Филипп стал использовать каждый удобный случай, чтобы склонить Саймона к сексуальным отношениям. Саймон же, напротив, теперь был уже не просто испуган – он понимал, что, несмотря на то отвращение, которое вызывали в нем предложения Филиппа, он каким-то странно непостижимым образом чувствовал влечение к этому мужчине, и Саймон начал паниковать. Хотя он чувствовал, что это влечение возникло лишь потому, что Филипп проявлял бесконечное терпение к нему и его проблемам, Саймон по-прежнему не мог избавиться от ужасного подозрения, что, в конце концов, он может оказаться гомосексуалистом. Прежде у него никогда не было такого терпеливого друга, и дилемма Саймона усугубилась еще больше, когда он начал чувствовать вину в том, что просто использовал Филиппа в своих целях, чтобы попрактиковаться в технике не-делании. Это ощущение вины, конечно же, только усугубило всю проблему, и в результате очень скоро Саймон был не только ужасно испуган, но и пришел в страшное замешательство в отношении своей дружбы с Филиппом.

Тем не менее, Саймон оставался твердым в решимости продолжать свою битву, неоднократно отказываясь поддаться своему страху. В результате, когда однажды Филипп вдруг положил ему руку на плечо, Саймон удивился тому, что не отреагировал на это агрессивно, как обычно поступал в прошлом. Решив по-дружески откликнуться на этот жест, Саймон тепло обнял Филиппа за талию, прежде чем мягко, но твердо от него отстраниться. Однако этот случай только подтвердил Филиппу, что он действительно прав в своем представлении о сексуальной ориентации Саймона, и вскоре Саймону пришлось отражать физические атаки Филиппа, заходившие намного дальше простой дружбы.

К тому времени Саймон был уже почти вне себя от страха. Вынужденный признаться себе в том, что он стал ценить дружбу с Филиппом, Саймон пришел в ужас, признавая, что флиртовать с другим мужчиной было гораздо отвратительнее, чем он себе представлял. Воздействие страха быстро достигало непреодолимой величины, и Саймону пришлось с непреклонной решимостью сражаться за то, чтобы сохранить последние крупицы своего мужества.

Однажды Саймон, его сын и Филипп отправились побродить по горам. Во время прогулки мальчик сорвался со скалы и сломал руку. Саймон немедля бросился ему на помощь и, упав на колени перед кричащим ребенком, бережно взял его на руки. Не задумываясь о том, что делает, Саймон утешал сына, целуя в лоб и успокаивая его с давно забытой нежностью. Затем он уговорил сына сесть на камень, чтобы осмотреть его руку. Увидев, что рука сломана, Саймон снял с себя рубашку и сделал из нее повязку.

В своей заботе о раненном сыне он на время забыл о присутствии Филиппа, но когда Саймон надежно закрепил руку мальчика в повязке, то вспомнил о своем друге. Повернувшись сказать Филиппу, что они должны как можно скорее доставить мальчика в больницу, Саймон онемел, увидев с каким нескрываемым интересом смотрел на него Филипп. Годы, проведенные Саймоном на боксерском ринге, добавили привлекательную гибкость его от природы мускулистому телу, и теперь впервые в своей жизни он почувствовал смущение, краснея под оценивающим взглядом другого мужчины. Видя явное одобрение в глазах друга, Саймон испытал вполне реальную панику, от которой чаще забилось его сердце. Но потом паника вдруг исчезла так же быстро, как возникла, и Саймон вдруг расхохотался над своим собственным смущением.

По-прежнему смеясь над собой, Саймон отвернулся от Филиппа, поднял на руки сына и начал спускаться с горы. Затем, охваченный внезапным порывом, он крикнул через плечо Филиппу, что тот может полюбоваться им, ведь в ближайшее время он вряд ли увидит такой красивый мужской торс.

Когда Саймон медленно спускался с горы, бережно держа на руках сына, он мог чувствовать, как с каждым шагом страх, испытываемый им так долго, чудесным образом рассеивался. Саймон знал, что, кроме практики техники не-делания, он не делал ничего другого, чтобы освободиться от своего страха, и теперь был заинтригован тем, как его страх вдруг исчез под воздействием откровенного восхищения Филиппа. Теперь, когда страх пропал, Саймон почувствовал настоящую любовь к сыну и приятный восторг от мысли, как прекрасно они с сыном будут проводить вместе время, после того как исчез его страх.

Думая о том, как он успокаивал сына после несчастного случая, Саймон понял, что впервые в своей жизни он держался свободно, не боясь своей чувствительности, и он почувствовал внутреннее спокойствие. Затем он услышал позади шаги Филиппа, и Саймону пришлось подавить озорной смех, когда он вспомнил, как в прошлом ему часто приходилось сдерживать себя, чтобы не дать Филиппу физический отпор, когда тот постоянно к нему приставал. Вспоминая свой ужасный дискомфорт и кипящий гнев, Саймон внутренне смеялся над тем, как в мыслях он часто мечтал о том, чтобы сбить на землю этого «противного гея» и пнуть в самое чувствительное место.

Теперь, когда он мог видеть, каким даром силы стал для него Филипп, ведь с его помощью Саймон смог преодолеть свой вызов, он больше не испытывал к Филиппу никакой враждебности; напротив, он почувствовал к нему тепло, которое должно быть между двумя друзьями. Позволив себе провести краткий рикапинг своих отношений с Филиппом, Саймон, как прежде, был поражен осознанием того, что, несмотря на свою многолетнюю агрессивность по отношению к гомосексуалистам, теперь он смог чувствовать себя искренне польщенным тем, что другой мужчина считает его привлекательным. Саймон знал, что теперь, примирившись со своей чувствительностью и больше не боясь ее как признака гомосексуальности, он всегда может наслаждаться обществом такого друга, как Филипп. Однако теперь Саймон также знал вне всяких сомнений, что у него нет никаких гомосексуальных наклонностей.

Испытывая к Филиппу благодарность, Саймон вдруг почувствовал к нему сострадание, понимая, что если для него их прошлые отношения были такими трудными, то они, должно быть, были такими же трудными и для его друга. В этот миг Саймон мог сопереживать Филиппу в тех многочисленных случаях, когда тот должен был чувствовать себя отвергнутым и смущенным поведением Саймона. Однако Филипп не раз пытался разрушить их дружбу, и теперь ему придется жить с разочарованием, что Саймон никогда не станет тем мужчиной, который ответит ему взаимностью. С грустью размышляя о своем друге, Саймон принял решение, что он всегда будет рядом, если Филиппу понадобится настоящий друг. Оглянувшись, чтобы улыбнуться идущему позади Филиппу, Саймон испытал глубокое благоговение перед непредсказуемыми причудами силы – как любой вызов в нашей жизни служит для того, чтобы заставить стать лучше не только нас самих, но и окружающих нас людей.

С того дня отношения между Саймоном и его сыном переросли во взаимную любовь и уважение, и его отношения с женой вскоре вновь стали такими же безоблачно счастливыми, каким был их брак прежде. Кроме того, Филипп, теперь полностью примирившийся с тем, что Саймон – женатый гетеросексуальный мужчина, счастливый в своем браке, стал вполне доволен тем, что был для Саймона не более, чем верным другом.

Саймон смог победить свой страх просто потому, что он был готов смотреть ему в лицо и неоднократно отказывался от него бежать. Даже в самые мучительные мгновения сомнений и подозрений относительно собственной сексуальной ориентации Саймон продолжал сражаться в своей битве так безупречно, как только мог, невзирая на то, что он знал – если он будет упорно продолжать свою битву, то на деле может убедиться в том, что он гомосексуалист. В те мрачные дни, когда захлестнувшая его паника часто угрожала полностью сокрушить его рассудок, от прекращения битвы Саймона удерживала только смутная мысль о том, что, по крайней мере, он должен быть достаточно мужественным, чтобы узнать о себе правду, даже если эта правда окажется именно тем, чего он так ужасно боялся.