Гори ясным пламенем (СИ) - Амур Ника

От секретера Вероника перешла к прикроватной тумбе. Там она поживилась несколькими фотографиями Леопольда. Изольда Карловна заключила их в рамку из чистого серебра и хранила поближе к себе. Вероника представила, как старушка смотрит на фото перед сном, вспоминая сына. От мысли, что схожее будущее ждет и ее, вспотели ладони, и она едва не выронила рамку. Родители не могут жить дольше детей. Ни один грех не должен наказываться столь сурово.

Полная сочувствия к Изольде Карловне Вероника приступила к изучению комода. Но и здесь ее ждало разочарование. Ничего кроме вороха старых писем найти не удалось. Увы, все они содержали официальную переписку по работе фабрики. Та давно перестала существовать, но здесь – в изолированном мирке Изольды Карловны – она по-прежнему являлась частью реальности.

Взгляд на часы дал понять, что ее время истекло. Пора было покидать комнату старушки, пока та не вернулась. Как только Вероника выскользнула в коридор, со стороны лестницы донеслись характерные звуки: Изольда Карловна возвращалась в свои владения.

Вероника укрылась в спальне, чтобы не столкнуться со старушкой. Слишком велик был соблазн попробовать разузнать, отчего та соврала о происхождении Леопольда. Неужели причина в банальном стыде? Молодая женщина на фотографиях не походила на скромницу. Объектив фотоаппарата четко уловил и навеки запечатлел огонь страсти в ее глазах. Такие люди не привыкли подчиняться. Они скорее изменят мир вокруг себя, чем поменяются сами. Вероятно, смерть мужа подкосила Изольду Карловну сильнее, чем можно представить. Вероника не заметила в пожилой женщине этого огонька. Он давно потух.

Поиграв с сыном, Вероника вышла в сад, поделиться с Сергеем результатами обыска, а точнее их полным отсутствием. Мужчина сразу обратил внимание на ее мрачный вид и спросил:

— Не повезло?

— Не то слово. Там работы непочатый край. Надо завтра будет повторить все еще раз.

— Не выйдет, — покачал он головой. — В последний раз Изольда Карловна была на улице около года назад. Еще до инсульта. Если будем усердствовать, она быстро догадается, что дело нечисто.

В словах Сергея было разумное звено. Но Вероника не имела права сдаваться.

— Речь идет о жизни моего сына. Я не могу ждать год, прежде чем вернуться в комнату.

— Ему пока только семь. У тебя в запасе минимум лет двадцать.

От возмущения Вероника не нашлась с ответом. Осознав, что сказал глупость, Сергей пошел на попятную:

— Ну, хорошо. Я попробую. Завтра в это же время.

На следующий день все повторилось. Снова Сергей забрал Изольду Карловну на прогулку, а Вероника пробралась к ней в комнату. На этот раз она первым делом разобрала стопку бумаг на подоконнике. Желтые от времени страницы были исписаны аккуратным почерком. Буквы с завитушками жались одна к другой ровными рядами, хотя листы не были разлинованы. Почерк оказался прост для понимая. Пробежав глазами пару страниц, Вероника поняла, что ей в руки попал дневник Изольды Карловны или, по крайней мере, его часть. Записи шли не по порядку и без обозначения дат.

Увлеченная чтением, Вероника присела в кресло. Она полностью погрузилась в текст, позабыв о времени. Окружающие звуки отошли на второй план. Жизнь Изольды Карловны была полна удивительных событий и переживаний.

Но спустя пару листов характер записей резко изменился. Из беззаботного он стал мрачным, полным безнадежности. Это был тот период, когда повесился Арнольд. Вина буквально сочилась из текста, хлестала через край. Изольда Карловна обвиняла себя пусть в косвенном, но все же убийстве.

Вероника с трудом сдерживала слезы, так растрогало ее содержание дневника. По всему выходило, что Изольда Карловна любила мужа. Только поняла это слишком поздно.

В тот самый момент, когда Вероника, хлюпая носом, перевернула очередную страницу, дверь отворилась, и в спальню вкатилось инвалидное кресло.

Вероника обомлела. Ее застукали на месте преступления: в комнате, где ее не должно быть, да еще с чужим дневником в руках.

Позади кресла маячил Сергей. Он виновато развел руками, словно извиняясь. Наверняка он шумел, как мог, поднимая кресло наверх, но Вероника слишком увлеклась чтением.

Первой молчание нарушила Изольда Карловна:

— А я-то все думаю, с чего мне вдруг столько внимания уделяют.

Щеки Вероники запылали, как если бы к ним проложили раскаленные ложки. Старушка догадалась об их с Сергеем плане.

— Ступай, Сережа. У тебя много работы в саду. Дальше я сама.

Сергей не посмел ослушаться. Прежде чем оставить Веронику наедине с Изольдой Карловной, он послал ей полный сочувствия взгляд. «Крепись!», — означал тот. И она крепилась. Ничего другого ей не оставалось.

Дверь за садовником закрылась, и старушка подкатила инвалидное кресло на привычное место – прямо напротив Вероники. Изольда Карловна вытянула шею, заглядывая в бумаги, усмехнулась беззубым ртом и спросила:

— Интересно?

— Вам бы романы писать, — похвалила Вероника.

— Это чтобы ничего не забыть. С возрастом память притупляется.

— Вы написали это недавно? — поразилась Вероника. Она-то думала, что записи сделаны в те года, когда случились описанные в них события. Стало ясно, почему в дневнике отсутствуют числа. Старушка просто не помнила точные даты.

— После инсульта начала. Пусть хоть что-то от меня останется потомкам.

— Я должна извиниться, — пробормотала Вероника. — Я вломилась к вам в комнату, читала ваш дневник. Мне ужасно стыдно.

— Боишься за сына? — вместо ожидаемого порицания спросила Изольда Карловна.

Вероника кивнула.

— И правильно делаешь. Это мужчины пока гром не грянет, не перекрестятся, а мы – женщины – обо всем заранее думаем. Вдруг грозу миновать получится, тогда и креститься не придется.

— И все-таки я поступила некрасиво, — вздохнула Вероника.

— Согласна. Могла бы прийти ко мне и попросить, что тебе надо. Разве бы я отказала?

— Вы мне солгали! — обвинение сорвалось с языка против воли.

Изольда Карловна поджала губы. Глаза старушки полыхнули огнем, в котором Вероника углядели отголоски того пламени, что видела на фотографиях. Значит, есть еще порох в пороховницах!

Ни годы, ни тяготы, ни потери не уничтожили эту искру. Вероника невольно позавидовала старой женщине. В ней самой подобной искры отродясь не было. Она, как это принято говорить, была заурядной. Милой, симпатичной, но заурядной. Без изюминки. Причина крылась в интернате, где выросла Вероника. Там она усвоила одну простую истину: чем меньше на тебя обращают внимания, тем лучше.

— Я рассказала тебе все, что имело значение, — процедила Изольда Карловна.

— Про то, что Леопольд не сын вашего мужа вы умолчали. Будете утверждать, что это неважно?

Старушка отвернулась от Вероники. Она смотрела на лес, виднеющийся из окна спальни. Вероника заметила: та часто к нему обращалась, будто советовалась. Ей стало не по себе. Отчетливо вспомнился недавний кошмар: повешенный пристально глядит на нее. Она неосознанно окинула взглядом кромку леса. Убедилась: там никого нет.

— Буду, — наконец, проворчала старушка. — Это касается только меня и Арнольда.

— Но ведь сразу ясно, почему он проклял вас, ваших детей и внуков. Все потому, что сын не его!

— Он бы никогда так не поступил! — взвилась Изольда Карловна.

— Вы сами рассказали мне о проклятии. Вы верите в него. А когда я нашла ему объяснение, утверждаете, что я не права.

Старушка опустила голову и закрыла лицо руками. Жест был одновременно трогательным и виноватым. Вероника поняла, что давить бесполезно. Да и смысла нет. Своим поведением Изольда Карловна подтвердила слухи.

— Хотя бы скажите: он жив? Настоящий отец вашего сына.

— Нет, его уже давно нет.

Вероника тихонько встала с кресла, положив листы дневника обратно на подоконник. Она собиралась покинуть комнату, но Изольда Карловна схватила ее за руку. Вероника остановилась и оглянулась на старушку.

— Забудем обо всем. Я тебя простила. Позволь тебе помочь.