Каменный пояс, 1983 - Анатолий Баландин

Утром, как и ожидалось, экипаж получил задание вылететь на разведку мест сосредоточения вражеских войск, направлявшихся к фронту.

Перед вылетом Лунев и Вороненко еще раз напомнили задачу разведки. Следовало установить все, что касалось войск противника, сфотографировать их и отбомбиться по наиболее важному в своем значении объекту. Летали не менее трех раз в день, и стрелок-радист Бравков продолжал изучать тактику вражеских летчиков-истребителей. Он заметил: сколько бы фашистских самолетов не было на один наш бомбардировщик, они всегда нападали по одному — один за другим — и только с хвоста. Бравков знал, что на счету у каждого из гитлеровских асов немало сбитых самолетов разных стран Западной Европы. Чего только не было намалевано на бортах фашистских истребителей: тузы, дамы и короли игральных карт, огнедышащие драконы, львы, тигры и другие представители зверья. Все эти атрибуты должны были внушать противнику страх, однако баловни легких побед скоро убедились, что бои на Западе не могли идти ни в какое сравнение с боями на Восточном фронте. Отвага и самоотверженность советских летчиков поубавили спеси у гитлеровских воздушных пиратов, несмотря на численное превосходство их авиации.

В одном из вылетов на разведку железнодорожной станции в тылу врага самолет Когтева попал под сильный зенитный обстрел. Высота была четыре тысячи двести метров, но немцы удачно нащупали ее и были близки к попаданию. Один снаряд разорвался в опасной близости под самолетом, встряхнув его взрывной волной. В момент взрыва Бравков почувствовал сильный толчок в правую пятку, но не придал этому значения. А когда ощутил какую-то странную неустойчивость каблука, посмотрел, подняв правую ступню на левое колено, и увидел застрявший в каблуке осколок с рваными заостренными гранями.

— Вот гады! Так ведь и человека поранить можно, — проворчал Бравков.

— Что там у тебя, Иван? — спросил Когтев, услышав бормотание стрелка-радиста.

— Фрицы сапоги уродуют и фюзеляж вон продырявили.

При осмотре самолета на земле насчитали больше сотни пробоин. Особенно много было их в задней части фюзеляжа. Кто-то досужий вытащил из кабины Бравкова парашют и принес на обозрение любопытным, собравшимся у самолета. В парашюте оказалось двадцать дырок с застрявшими в них осколками.

— Это что же, братцы, получается? — запричитал Бравков, указывая на парашют. — Выходит, если бы не парашют, то мой зад превратился бы в решето.

Пришел Лунев. Посмотрел, подивился вместе со всеми необычному случаю и приказал приступить к ремонту самолета.

В боевой жизни экипажа Когтева не было дня без происшествий в воздухе, нередко грозивших трагическим исходом. Отбивались, уходили, прятались в облаках, если они были поблизости. Наиболее каверзными, опасными были вылеты на разведку аэродромов, тем более истребительных. К аэродрому подходили на высоте пяти-шести тысяч метров. Если истребителей в воздухе не было, то разведчик успевал спокойно сделать свое дело и вовремя уйти. На тот случай, что истребители все же могут подняться, уходили от аэродрома с принижением, развивая скорость, почти равную скорости «мессеров». Бывало и так, что к приходу разведчика истребители находились в воздухе. Времени хватало только на бомбежку. А потом начиналась сумасшедшая гонка, продолжительность которой определялась запасом горючего у истребителей.

Однажды, возвращаясь из разведки, Когтев увидел впереди немецкого корректировщика, летевшего тем же курсом.

— Впереди справа под нами вижу противника, — оповестил Когтев экипаж.

— К линии фронта идет. Наводить огонь будет, — определил Заблоцкий.

— Давай проверим, командир, боится он щекотки или нет, — загорелся Бравков.

— А достанешь? — спросил Когтев.

— Раз плюнуть! — не раздумывая, заверил тот, еще не зная, как он будет «доставать». — Ты только подведи метров на пятьсот, чтобы он не успел драпануть, и скорость сбавь.

— Ну ладно, приготовься.

Когтев сократил боковое расстояние, приблизился по высоте к самолету, сбавил скорость и крикнул:

— Иван, принимай!

— Спокойно, снимаю! — оставаясь верен своей беспечности, Бравков дал одну за другой две длинных очереди, ориентируясь на огненную нитку трассирующих пуль и наводя ее на кабину пилота. Вражеский самолет дернулся в правый разворот, но, словно раздумав разворачиваться, встал в прежнее положение и тут же повалился на левое крыло. Из самолета вырвался хвост дыма, а сам он, выписывая немыслимые вензеля, устремился к земле.

Бравков проводил его довольным взглядом.

— Готово!

— Что готово? — с нетерпением спросил Когтев.

— Кувыркается и дым пускает, — пояснил Бравков. Когтев заложил правый вираж, открывая Заблоцкому обзор назад.

— Смотри, командир, точно, горит! — подтвердил Заблоцкий.

— Молодца, Ванька! — довольно похвалил командир, разворачивая самолет на прежний курс.

К середине июля в полку осталось четырнадцать самолетов. Потеряла два самолета и третья эскадрилья. Пустота аэродрома, затишье на стоянках вызывали у людей уныние и чувство своей бесполезности. Все ждали каких-то перемен, но никто не знал, какие и когда наступят перемены. Ритм жизни не нарушался только у экипажа Когтева.

Семнадцатого июля разведчики, сделав два вылета, готовились к третьему. На стоянку к ним пришел Лунев. Вместе с очередным заданием он передал Когтеву приказание командующего: обратно на свой аэродром не возвращаться, а сесть на другом, находившемся ближе к линии фронта. Почему надо было садиться на другом аэродроме, Лунев не знал, а может, знал, да не хотел сказать. По заданию экипажу надо было разведать одну из главных дорог, по которой немцы обеспечивали фронт свежими силами.

Полет прошел благополучно. На обратном пути, как всегда в последнем вылете, дневное напряжение спадало, появлялось хорошее настроение. Между кабинами возникал оживленный разговор, шутили, смеялись. Когда пересекали Прут, Заблоцкий обнаружил переправу, почти доведенную до нашего левого берега. Переправа обращала на себя внимание тем, что была необычно широкая и строилась в том месте впервые.

На новом аэродроме самолетов не было. Вместо знака «Т» на старте стояли два человека. Взмахами рук они старались показать направление посадки. Скоро выяснилось, что на аэродроме стоял бомбардировочный полк, который днем раньше куда-то перебазировался, оставив здесь нескольких своих техников и штабников. Люди, встретившие самолет, не медля ни минуты, принялись его заряжать, подкатывать бомбы, подвешивать их. Узнав, что связь со штабом армии действует, Когтев побежал на КП доложить о результатах разведки и о переправе. Заблоцкий и Бравков, покончив дела с самолетом, принялись умываться, окатывая друг друга водой.

Вернулся Когтев, тоже поплескался водой, потом все пошли на ужин. До столовой дойти не успели. Из-за леса, стрекоча мотором, выскочил У-2 и пошел на посадку поперек взлетного поля.

— Во, как фигуряет, — качнул головой Бравков. — Не иначе начальство какое-то.

У-2 подрулил к стоянке самолета. Летчик, не выключая мотора, спустился на землю и быстрым шагом направился к экипажу.

— Командующий! — узнал Когтев Мерцалова и побежал к нему.

Генерал не стал выслушивать доклад Когтева.

— Зови хлопцев сюда, командир.

Когтев махнул рукой, подзывая Заблоцкого и Бравкова.

— Здравствуйте, товарищи! — поздоровался генерал с каждым за руку. — Я к вам прилетел, орлы мои, по очень важному и неотложному делу. Переправа, обнаруженная вами, имеет огромное значение. Немцы в ночь или утром пойдут на прорыв нашей обороны вдоль берега. Пехотная дивизия, которая сейчас обороняет подступы к нашему берегу, не в силах сдержать натиск врага. Мало людей, нет достаточного вооружения, не хватает боеприпасов. У бойцов и командования дивизии единственная надежда на вас. Понимаете?

Все согласно закивали головами.

— Выход один, товарищи, — переправа должна быть уничтожена. Поручаю это святое для Родины дело вам, орлы мои! Вы ближе всех других находитесь к линии фронта. Темнота наступит через два часа, вы же справитесь за час с небольшим. Посылаю вас, может быть, на смерть, но ваш подвиг не будет забыт никогда! Помните, переправа должна быть уничтожена, чего бы это ни стоило! В сопровождение даю вам три истребителя. Высота — не выше восьмисот метров. Приказываю и прошу переправу уничтожить!

— Все понятно, товарищ генерал, — козырнул Когтев.

— По-моему… А мне можно, товарищ генерал? — вызвался Бравков.

— Можно, старшина.

— Если переправа такая важная, то и охранять ее будут здорово. Трех истребителей мало, по-моему.

— Ты прав, старшина. Хорошо, вслед за вами я посылаю еще два. Желаю успеха, товарищи! Я надеюсь на вас! Истребители вас встретят, — сказал на прощание командующий.