Сегодня – позавчера - Виталий Храмов

— Между первой и второй — чтоб пуля не пролетела.

Подняли по второй. Дай-ка, я скажу:

— За Победу! Она неотвратима, как рассвет. Но, нам надо её приблизить.

— За Победу!

Закусить. Хороший закусь. В голове зашумело. Да, сильно! У-у! Я поплыл. Уже?

— Ребят, что-то меня уносит, — сказал я, — Натан, поменее наливай. Что-то меня сильно цепляет.

— И мне поменьше, — попросил политрук Серёжа, — я третьи сутки на ногах.

— Третья. — это я сказал, — Я вспомнил — третья не чёкаясь. За тех, кого с нами нет. И не будет. И стоя.

Мы встали.

— За батю твоего, Серёжа! Что за человек был. Золотой, — это Натан.

— За моих бойцов, — это сказал, тихо, комбат, — Простите, что не смог вас всех домой вернуть.

Политрук ничего не сказал, лишь в глазах слёзы, да жевлаки ходят пол кожей.

Выпили. Молча закусили. Меня разморило. Чтобы сбить опьянение, усиленно ел. А Натан мне рассказывал об отце политрука — батальонном коммисаре Гапове Анатолии Павловиче, на которого третьего дня получили похоронку. Поэтому и отпустили Гапова Сергея Анатольевича в бригаду. Судя по их рассказу, человек был хороший. Стало грустно:

Чёрный воронЧто ж ты вьешьсяНад моею головойТы добычи не дождёшьсяЧерный ворон, я не твой!

Вот так и спели. Хором. Потом ещё несколько песен, которых я не знал, но тянул. А потом я им спел:

Нас извлекут из-под обломков,Поднимут на руки каркасИ залпы башенных орудийВ последний путь проводят нас

Пить я не любил. И петь. Но приходилось. А когда пьют мужики, без этой песни не обходиться.

И молодая не узнаетКакой танкиста был конец.

А потом я спел, не в тему, но тоже грустную:

Где-то мы рассталисьНе помню, в каких городахПомню, это было в апреле…

Они внимательно слушали, а умом понимал, что меня, как Остапа «несёт», но остановиться я уже не мог. «Палюсь»:

Девочка с глазамиИз самого синего льдаТает под огнём пулемёта

Скоро рассвет. Выхода нет.Ключ поверни и полетели.Нужно вписать в чью-то тетрадьКровью, как в метрополитене:«Выхода нет»,

Выхода нет.

— Вить, ну признайся, ты ведь сам это придумываешь.

— Отстань, Натан! Я — попугай. Услышал, запомнил — спел. Не умею я песни сочинять.

— О, младший политрук окуклился. Надо его уложить, чтоб не мучился.

Ага, легко сказать. Я был пьян, на двоих с комбатом — две руки. Но, ничего, с Натановой помощью, застелили в казарме матрасом и подушкой кровать, снесли туда Сергея, разули и накрыли шерстяным одеялом. Натан постоял над спящим, потом сказал мне:

— Я ведь его с такого возраста помню, — он показал расстояние до пола, — хороший мальчик. И воспитан правильно. Жаль отца. И сам на фронт рвётся. Если и на него похоронка придёт, Зина не переживёт.

— Старшина, — позвал меня комбат из каптёрки, — давай, облачайся! Сказал же — привести себя в надлежащий вид, нет, ты всё в больничном! Точно выговор внесу, как ты говоришь, в личное тело.

— Слушаюсь.

Одежда была, правда, очень странная. О чём я и сказал.

— Почему?

— Лето же. Зачем двое штанов? А это что за шаровары?

Мои комментарии, оказалось, сильно их забавляли, потом они вообще рассмеялись:

— У вас что, несбыточная мечта — ляхи иметь здоровые? Зачем эти излишества?

— Почему излишества?

— Материала много напрасно уходит.

— А какие же должны быть? Как у Суворовских солдат — лосины?

— Не лосины, но не настолько же? Как воевать в этом? Это что за камуфляж? Синие — для маскировки? На каком фоне? А как на пересечённой местности двигаться? По кустам? А колючая проволока? Кто придумывает это? Специально? Вредительство!

Натан и Андрей переглянулись. Смех пропал. Комбат даже перекосился. Я понял, что ляпнул что-то не то.

— Это комсоставское галифе.

— А у рядовых какое? Уже?

— Не намного. Но не синее.

— Это чтобы снайпера врага издали различали командиров и сразу обезглавливали подразделения? И петлицы красные? На рукавах тоже? Чтобы издалека отсвечивали? Да это что — заговор?

Комбат аж зубами заскрипел.

— А мы так и теряли комсостав, — в его голосе было столько горечи, — одели солдатские шинели и галифе, а комдив — не положено! «Бойцы должны издали различать своих командиров»! Сколько же надо потерять, пока дойдёт?

— А это — юбка? — я поднял подол гимнастёрки и покружил, как балерина, ну, ладно, изобразил неумело.

— А как, по-твоему, должно быть? — Натан смотрел на меня с любопытством.

— Прямые штаны…

— Да это — брюки.

— И что? Хоть как назови. Одежда военного должна быть практична и функции… циональна. Блин, Сатурну больше не наливать, он пьян. О чём я? А во! Ничего лишнего. Карманов мало. Боец всё своё носит с собой. Это должно быть предусмотрено. А где он мелкое имущество разместит? Здесь документы, здесь — курево. О, давай, угощай, покурим. А расчёска? Мыло? Нитка с иголкой? Письмо из дому? Да мало ли? Да хоть взрыватели.

— Взрыватели?

— От гранат. В гранатной сумке — опасно. В брюках? А сядет — сломает. В нагрудном? Там документы и курево. Натан, не жми. Дай папироску. Курю. С чего ты взял? Раньше не курил — сейчас курю. Ты раньше тоже, может быть был вьюношей восторженным, а сейчас — еврей! А чего курево зажал? А почему накладок нет на локтях и коленях? Ползать как? Протрётся сразу. Или доблестный красноармеец врага в полный рост встречает? Пулемётную пулю грудью ловит? Сейчас не наполеоновские войны. Расстояния не те. Не до красивостей. Красавчик — тот, кто живет дольше.

Комбат сплюнул, вскочил, выбежал, вернулся.

— Задел ты меня за живое, старшина. Сколько мы в своём кругу это обсуждали. Ну, мы-то, воевавшие. А ты, со стороны, в бою не был, да ещё и контуженный?

— Да что тут за секрет? Логически подумать.

— Да уж, наверное, тоже не дураки эту форму придумали.

— Может, не из тех условий исходили?

— Что?

— Это как в математике. Есть условия задачи, решение и ответ — результат. Ну, например. Как у Толстого, недавно прочел. Скорость пешехода — 4 км/ч. За десятичасовой марш батальон преодолеет 40 кэмэ? Нет?

— Нет.

— Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а нам по ним ещё идти. Пруссаки не дураки — план умный придумали, но условия неверные. У Наполеона не было плана — не успел придумать. Поэтому, он должен был проиграть. А ему победу преподнесли на блюдечке. И князь Балконский увидел небо Аустерлица. Армия разбита. По частям. Вот тебе и «первая колонна марширует». И далее по тексту.