Лорна Дун - Ричард Блэкмор

Кое-кто из наших соседей считал, что при моей физической мощи и умении стрелять я бы мог давно разобраться с Дунами и показать им, чего я стою. Но в то время я был еще слишком скромным, вздрагивал, когда меня окликали и краснел, как девушка. Я не был еще достаточно силен для своего роста. И, хотя я по-прежнему горячо любил покойного отца, мне оставалось непонятным, как бы я смог ему помочь, нанося увечья другим. Есть такие люди, которые веками культивируют кровную месть, и ради видимости удовлетворения готовы убивать и разрушать чужие судьбы. Я сомневаюсь, что истинный англичанин способен на такое. Правда, это не касается женщин, потому что если у женщины жизнь не сложилась, она, по-моему, готова мстить всем.

Но не будем об этом. Я не люблю рассуждать о вещах, в которых плохо разбираюсь. Тем не менее, если бы я встретил именно того из Дунов, который убил моего отца, я, несомненно, избил бы его до полусмерти (если бы у меня хватило сил), но стрелять бы стал только в случае, если бы он начал игру с оружием первым, если бы он обидел кого-то из моей семьи или просто оскорбил женщину. Энни и мать придерживались того же мнения, зато Элиза иногда ругала нас за нерешительность и, фыркая, вообще отказывалась разговаривать.

Зимой, когда мне исполнился двадцать один год, в наших местах случилось нечто непонятное, что напугало всю округу, и даже я чувствовал себя довольно неуютно. Ничего дурного, разумеется, ни с кем не произошло, но явление было настолько таинственным и непонятным, что никаким логическим объяснениям не поддавалось, а приписывалось исключительно нечистой силе. Зима выдалась на редкость теплой, снег так и не выпал, а если изредка и выпадал, то лежал на земле не более часа, а потом все равно таял, даже на самых высоких вершинах Экзмура. Такого мне не приходилось наблюдать за всю жизнь. По ночам было темно, как будто звезды исчезли с неба, зато днем долины наполнял такой густой туман, словно вся наша местность превратилась в прачечную, полную пара и пены. На болотах было полно бекасов и чирков, они летали, свистели и громко хлопали крыльями, вороны кружились над павшими овцами, однако кулики и ржанки куда-то исчезли, и когда по ночам раздавался одинокий крик коростеля, тем не менее никто его при этом не видел.

Выходить на охоту становилось и неприятно, и небезопасно (а я как раз полюбил стрелять дичь именно зимой) из-за густого тумана, отчего даже выстрелы стали звучать по-другому. Из-за плохой видимости можно было запросто сбиться с пути и забрести в непролазные топи или упасть в ущелье.

Тем не менее я выходил из дому, поскольку, во-первых, был еще юным и неопытным, а, во-вторых, я стыдился собственного страха. К тому же, кроме победы над этой слабостью, меня манил туман и еще кое-что, а именно — тайна и неизвестность, перед которой склоняют головы даже сильные и мудрые.

Моя мать, думавшая обо мне куда чаще, чем о себе самой, очень волновалась за меня. Правда, я мог учуять запах ужина за целую милю и никогда бы не заплутал в родных местах даже в таком тумане, тем не менее мать приказала повесить большой колокол перед сараем и велела бить в него каждые десять минут. Это немного омрачило мои прогулки, потому что звук колокола напоминал мне занятия в Блюнделе, и каждый раз, слыша ненавистный звон, я с ужасом вспоминал школу.

Самое печальное занятие во время сильного тумана (а он не спадал в течение двух месяцев) — это стоять возле моря и наблюдать за волнами. Слишком тяжело сознавать, какие они огромные и могучие, а видеть только часть их, слышать мощный гул валов и не иметь возможности созерцать всю картину бескрайних просторов.

В Линмауте жил один старик, объездивший полсвета, но вернувшийся сюда, чтобы быть похороненным на родине. Он выстроил себе домик около моря и рассказывал много интересного. Так вот, этот старик Уилл Уотком говорил, что такая необычная зима произошла из-за некоего Гольфстрима, который неожиданно повернул к нам. Он утверждал, что есть такое теплое течение, причем вода там настолько горячая, что ее можно использовать для бритья. Эта вода вытесняет нашу холодную воду, отчего страдает в первую очередь рыба во время нереста, и после этого надо ожидать холодную весну.

Я любил навещать Линмаут по воскресеньям и слушать рассказы старика, и, хотя он большей частью был молчалив, но почему-то ко мне проникся доверием и поведал много занимательного. Он говорил, что это могучее течение заглядывает в наши края не так уж и часто, один раз в десять лет, а бывает, что и раз в полвека, и только Господь Бог знает, зачем это нужно. Но вместе с течением приходит тепло, облака, туман и сырость и, соответственно, богатый урожай, особенно орехов. Говоря об орехах, старик весело подмигивал, но тогда я его не понял, а позже выяснил, что вместе с течением к нашим берегам заносило какие-то заморские орехи с винными ядрами. Никогда еще столько иностранного спиртного не причаливало к нашим берегам.

Люди поговаривали, что Уотком прекрасно знал места, куда прибивает этот «товар». Но наш мировой судья де Уичехальз уверял, что никакой контрабанды здесь нет. Некоторые работники даже рыли специальные ямы для хранения таких «орехов». Правда, доказательств этого тоже нет, поэтому я не буду слишком строг и не стану судить тех, кто, возможно, увлекался спиртным и после прихода в наши места теплого течения сам становился «тепленьким».

Но не огромное количество запасов заморского спиртного испугало и удивило нас и даже не очертания парусника в тумане, появляющегося в утреннем тумане. Нас страшил непонятный таинственный звук, от которого мурашки ползли по коже, мы жались друг другу и закрывались одеялом с головой.

Как только на землю спускались сумерки и в небе не оставалось ни отблеска красного заката, долины прорезал долгий стон, сопровождаемый топотом человеческих ног. Неважно, где бы вы ни находились в это время — на болотах, в горах или в лесу — звук словно шел из сердца земли. А потом этот топот прерывался еще более странным звуком, напоминающим скорее всего истошный хохот, от чего сердце уходило в пятки и человек тихо сходил с ума.

Но даже я, тупой и невежественный, не мог поверить в то, что наш Создатель позволил бы злу вырваться наружу и овладеть нами, хотя, после того как я сам все это слышал три вечера подряд, я предпочитал сидеть дома и не доходить даже до конюшни, и пламя маленькой свечи мне было куда приятнее костра даже в хорошей компании.

Разные истории рассказывали по этому поводу. В основном сходились на том, что это стонет призрак какой-то женщины, а за ней гонятся бесы. Правда, я не очень-то верил в подобные байки, но на всякий случай после заката всегда закрывал дверь на засов.

Глава 13

Приезд господина Гекабека

Господин Рубен Гекабек был дядюшкой моей матери и весьма уважаемым человеком в Дулвертоне. Он владел самым большим магазином тканей в городе. Особенно хорошо дела шли у него перед Рождеством, когда ему удавалось продать огромные партии товара к празднику. Мы были его единственными родственниками (если не считать его собственной внучки Руфи, о которой, кроме него, никто не заботился), и поэтому мать нежно и по-христиански любила дядюшку. Люди в Дулвертоне все как один утверждали, что господин Гекабек по праву считается самым богатым человеком в городе, он мог бы скупить половину всех земель в округе, если, конечно, захотел бы.

Итак, этот уважаемый джентльмен (ибо именно так к нему обращались горожане за его толстый кошелек — а я видел и негодяев, которых называли «уважаемый») должен был навестить нас в канун Нового года. Не потому, что ему очень хотелось (он терпеть не мог деревенской жизни), но мать уговорила его приехать в гости и даже заставила дать честное слово, что он приедет. Наш дядюшка славился тем, что всегда сдерживал обещания, во всяком случае, с тех пор как открыл собственное дело.

Богу было угодно, чтобы в этом году (несмотря на густой туман) дядюшке удалось доставить в Дулвертон в целости и сохранности несколько вьючных лошадей, груженых тюками с ценными тканями. Итак, подведя итоги года и разослав исковые жалобы на банкротов, как и полагается истинному христианину перед Рождеством, он оседлал коня и, надев лучшую шубу, отправился в Оар, оставив помощнику немного еды, массу поручений и свою внучку для присмотра.

Мы договорились, что он приедет в последний день декабря около полудня, надеясь, что Дуны, как и все нечестные люди, любят поваляться в постели подольше, и поэтому для дядюшки будет безопаснее приехать к нам по возможности раньше. Правда, тут мы немного просчитались, поскольку эти разбойники, как оказалось, веселились всю ночь накануне и решили вовсе не ложиться спать, а прямо с утра уже разъезжали по округе, но, возможно, не с целью грабежа, а просто в поисках приключений.

Мы отложили обед до часу дня (что меня, разумеется, не слишком обрадовало) и наметили праздничный предновогодний ужин на шесть вечера. Певцы с фонарями должны были появиться под окнами примерно в это же время. Мы обязаны были их напоить допьяна и хорошенько угостить. И хотя в нашей семье уже не было церковного старосты, по обычаю считалось, что это право тем не менее принадлежит только нам. Пока что на эту должность по рекомендации матери избрали Николаса Сноу, но он плохо справлялся со своими обязанностями, и все в приходе ждали, когда подрастет еще один Рид, то есть, я. Тем не менее, Николас был приглашен к нам со своими тремя симпатичными дочерьми, работавшими на маслобойне. Глупец Фрэй зачем-то разнес по всему приходу сплетню о том, что я тайно влюблен во всех троих, хотя, честно говоря, меня не привлекала ни одна из девушек. Сноу должны были прийти к нам по двум причинам. Во-первых, дядюшка обожал общество юных девиц, а, во-вторых, только Николас во всей округе умел курить трубку.