Местечко Сегельфосс - Кнут Гамсун

А с осени стали появляться первые постояльцы. Первым явился один с почтового парохода, он пожаловал в Буа с шубой под мышкой и с образцами в ручном саквояже. За ним – другой, этот был еще больше похож на коммивояжера, у него было по саквояжу в обеих руках, и Юлий помог ему снести их. А вскоре появились и настоящие коммерсанты с окованными железом сундуками, эти не могли раскладываться в Буа, им нужна была гостиница, большая зала. С этого времени Юлий сделался настоящим содержателем гостиницы, он приставил своего отца носильщиком, а себя возвел в администраторы. В мертвые же летние и зимние месяцы Юлий был всем, чем угодно, высматривал себе кусок насущного хлеба, как ворон, даже работал на сушке рыбы у Теодора из Буа, когда не было другого заработка.

Итак, Юлию и всем детям Ларса Мануэльсена жилось хорошо. У Даверданы был собственный дом и верный доход; изредка и она приходила помогать в гостиницу, когда постояльцев набиралось много. Трое других жили тоже самостоятельно, сестра была замужем в Тронгейме, одного брата пастор Лассен пристроил в управление маяками, а другого, который вышел незадачливым, он отправил в Америку. В общем, надо сказать, брат Лассен сделал для семьи, что мог, сам же он был важным человеком, могущим кое-что сделать! Но он делал не больше того, что мог себе позволить. Например, Юлий задумал соорудить дешевым манером у себя на гостинице вывеску; приказчик Корнелиус из Буа брался написать ее на железной полосе, и Юлий написал брату, прося его разрешения написать на вывеске «Гостиница Лассена». Это не прошло, нет, как и можно было ожидать, – пастор Лассен ни в коем случае не желал, чтобы его имя фигурировало на гостиничной вывеске. «Напиши: «Гостиница Ларсена», —ответил он, – а я остановлюсь у тебя, когда поеду на север». Дальше он спрашивал, ведет ли господин Хольменгро свое большое мельничное дело, и так же ли он богат, и, наконец, писал, что мельком встретил раза два в Христиании Марианну и что она стала очаровательна, – поклонись ей от меня!

– Ларс дурака валяет! – сказал Юлий и захохотал без зазрения совести.

Вошедший отец вразумил его, что Лассен не такой человек, чтоб над ним смеяться.

– А мне плевать на него, – сказал Юлий.– Что там еще в письме?

Давердана, призванная для прочтения письма, закончила так:

«Не забудь, брат Юлий, следующее: постояльцы в гостиницах часто возят с собой книги и бросают их по прочтении; будь добр, сохрани такие книги, если тебе попадутся, и пришли мне, а я включу их в свою библиотеку и спасу от уничтожения».

– Ох, господи, Ларс и – книги! – пробормотала мать, качая головой.

– Очень-то мне нужно! – язвительно сказал Юлий.– Он не говорит, сколько мне за это заплатит.

– Постыдился бы ты, нехристь!– воскликнул Ларс Мануэльсен.– Там в зале валяются две книжки, я схожу за ними.

– Я уважаю Ларса не больше своего сапога, – заявил Юлий.

Ларс Мануэльсен вернулся с книгами и сказал:

– Если ты не хочешь, то я буду прятать их для Лассена.

Давердана прочла заглавие: «Поджог в Тетервике» и «По горячим следам» и сказала:

– Можно мне взять их?

– Выйдут две славные книжки, если их переплести, – сказал Юлий, дразня отца. – Я не отдам их и за две кроны, так и напиши Ларсу.

Вдруг смех сбежал с его лица, – он увидел в окно ленсмана.

Юлий не во всех делах вел себя так честно, как следовало бы, и не любил, когда ленсман заходил в гостиницу. Он был дерзок со всеми, но еще в детстве лицо у него менялось и вытягивалось как раз тогда, когда надо было проявить мужество. А тут – ленсман, в фуражке с золотым кантом и с сумкой через плечо.

– Здравствуйте! – сказал ленсман.

Более мирного человека нельзя было найти. Приходил ли он, когда надо было описывать имущество Ларса Мануэльсена, или когда Ларс Мануэльсен привлекался к суду за кражу овец с дальнего поля, – всегда говорил он, приходя, «здравствуйте» и, уходя – «мир вам». К Юлию он приходил по поводу весьма злостной мены часов с Аслаком на мельнице; Аслак требовал возврата часов и наказания, но ленсман ограничился только тем, что заставил вернуть часы и примирил противников. Вот каков был ленсман из Ура.

Он садится, говорит с хозяевами о том, о сем и только после этого переходит к своему делу:

– Тут у меня счетах с аукциона, Юлий. Не знаю только, ко времени ли он тебе?

Юлий плохой человек, он не выносит кротости. Так как речь идет только о незначительном просроченном долге по аукциону, он становится груб и заносчив:

– Вам не стоило из-за этого беспокоиться, – отвечает он, – я и сам пришел бы в контору и заплатил.

– У меня здесь были кстати дела.

– Но сегодня мне это некстати, – говорит Юлий.– Я приду как-нибудь на днях.

– Дело в том, что банк требует к сроку, – возражает ленсман.– Адвокат опять прислал мне напоминание.

Юлий становится еще резче:

– Сколько там? Есть о чем толковать! А впрочем, я желаю знать, заплатили ли другие?

– Нет, – говорит ленсман.– Большинство отвечает, как ты, что придут попозже.

– Попробую зайти нынче вечером, – заявляет Юлий, – займу у кого-нибудь эти гроши.

Когда ленсман уходит, Юлий пыжится и фанфаронит:

– Ну, уж этот – плевать мне на него! У лоцманов тоже золотой кант на фуражке.

– Зачем ты обещал принести деньги нынче вечером, – говорит мать.– Откуда ты их достанешь?

Юлий не удостаивается ее ответом. Вместо этого он развивает явившуюся у него идею:

– Я куплю шесть маленьких сливочников, чтоб у каждого постояльца был свой. Когда ставишь один большой, то первый, кто садится за стол, выливает сразу весь сливочник, а следующему остается только постучать по столу – давай еще! Нет, благодарю покорно!

– Да, это верно! – соглашается мать.

– Этого больше не будет! – говорит Юлий.– Книги – куда девались книги, Давердана?

Отец отложил книги в сторону, Юлий разыскивает их и не выпускает больше из рук. И тут Юлий настолько уже оправился, что опять начинает поддразнивать отца:

– Когда я их переплету, Ларс может их купить.

– Скотина ты! – говорит Ларс Мануэльсен.

– Хе-хе-хе – «поклонись ей от меня»! Пусть и не воображает! Не понимаю, по-моему, так он просто глуп.

– Кто глуп?

– Да Ларс же. Да, так оно и есть. А ты как думаешь, отец?

– А ты просто болтун и ругатель!

– Хе-хе-хе. Может, ты сам сходишь передать ей поклон. Скажите пожалуйста, Ларс сидит и думает о книжках, которые постояльцы бросают у печки! Разве это не замечательно?

Давердана вмешивается:

– Наверное, ты отдашь книги Полине?

– Полине? А хоть бы и так?

И не затевай лучше. Она не хочет тебя знать. Это попало в цель, Юлий разозлился:

– Черт с ней, с Полиной! Все бабы – дрянь, что ты воображаешь, очень они мне нужны? Но уж ты-то, Давердана, книг не получишь.

– Я и не нуждаюсь.

– Никогда в жизни не получишь, – сказал Юлий.

– Да-да, ты стал теперь такой важный. Но все-таки, без меня тебе не обойтись.

– Ни на что ты мне нужна. Зачем это ты можешь мне понадобиться? Я выпишу себе экономку из города, и она все будет делать. Как думаешь, мать? Тогда ты можешь уйти домой.

Мать заплакала:

– Ну, что ж, господь до сих пор милостиво питал меня своими крохами, авось он позаботится обо мне и дальше.

– Да, – говорит и Ларс Мануэльсен, – господь поможет нам, старикам– родителям, и дальше, как помогал до сих пор.

– А Ларс-то! – издевается Юлий.– Великий Лассен!– издевается он.

Ларс Мануэльсен возмущенно встает и отвечает веско:

– Ноги моей больше не будет в этом доме, так ты и знай! Сын мой Лассен – святой человек, а ты – если бы ты мог так же верно рассчитывать попасть в царство небесное, как он!

– А что он послал тебе? – спрашивает Юлий.– Вы оба сидели бы в богадельне, не будь меня.

Мать плачет, Ларс Мануэльсен стоит, держась за дверную ручку. Все это была одна из мелких ссор, оканчивающихся миром – Давердана обиделась на заявление о новой экономке:

– Вот как, ты выпишешь экономку из города?

– А хоть бы и так?

– И шесть сливочников, – ты все больше и больше зазнаешься!

– Шесть сливочников, – подтверждает Юлий.– Куплю нынче же вечером.

– Да ведь ты же не мог заплатить ленсману.

– Не суй свое рыло! – крикнул Юлий.– Я не мог заплатить ленсману? Если бы он вынул счет из сумки, я заплатил бы, не сходя с места.

Давердана засмеялась, засмеялись и старики. Юлий выхватил бумажник и стал вытаскивать кредитки, – денег было много, он отсчитывал их громко и хвастливо, клал каждую бумажку со стуком на стол, а когда дошел до последней, хватил по ней изо всей силы кулаком.

– Не мог я заплатить ленсману? Как по-вашему? Он обвел глазами всех, все лишились языка. Этакий черт, этот Юлий, нагреб-таки денег, носит их на груди, он богат. Давердана притворилась, будто денег немного, вовсе не так много, она покосилась на них и сказала:

– Воображаешь, есть чем хвастаться? Я однажды видела целых три тысячи.