Друзья, любовники, шоколад - Александр Маккол-Смит

– У вас не было выбора, – рассудила она. – Вы сделали все, что смогли. Мне кажется, что семья должна была согласиться на встречу с вами. Нужно было просить, чтобы они отказались от анонимности, так как вами движет одно только чувство – естественное желание выразить благодарность.

У Иана заблестели глаза.

– Считаете, что у меня есть право знать? Знать, кто он?

Заходить так далеко Изабелла не предполагала.

– Нет, я так не считаю. Но если б вы встретились с родственниками, то узнали бы это. У вас есть право – если это можно назвать правом – излить переполняющую вас благодарность. Пока вы лишены подобной возможности – нет, возможности сделать это так, как вам хочется.

– Да, понимаю, – ответил он, помолчав.

– Я вовсе не предлагаю вам добиваться встречи. – Изабелла начинала нервничать. – Я сама ни в чем до конца не уверена. Размышляю вслух, вот и всё.

Они замолчали. Это ли он хотел от нее услышать? Уж не надеялся ли, что она станет выслеживать семью донора? Если так, лучше прямо сказать, что этого она делать не будет.

– Я хочу, чтоб вы поняли одну вещь, – неуверенно начала она. – Что бы вам обо мне ни говорили, я никогда ничего не выискиваю и не выслеживаю. Если вы думали…

Он протестующе поднял руку:

– Нет-нет, речь не об этом. Если вы заподозрили… Но Изабелла перебила:

– Должна сказать, мне случалось, так сказать, ввязываться в чужие дела. Но сейчас я редактор журнала «Прикладная этика». И занимаюсь этим, и ничем больше.

– У меня в мыслях не было… – Он досадливо помотал головой. – Я просто чувствовал… Нет, буду откровенен. Одна из моих проблем – то, что мне не с кем поговорить о своих проблемах. Жена трясется за мое здоровье, и я не могу взвалить на нее дополнительный груз. Врачи всегда заняты и озабочены технической стороной дела: какие лекарства давать, в каких дозах и прочее.

Изабелле стало стыдно. Господи, ведь она вовсе не собиралась затыкать ему рот.

– Я слушаю вас с большим интересом, – поспешно сказала она. – Простите, если я показалась резкой.

Он молчал. Пока они разговаривали, он так и не притронулся к своей макрели. Теперь осторожно отделил вилкой кусочек.

– Видите ли, – заговорил он наконец, – со мной происходит что-то ужасно странное, а обсудить это не с кем. И очень хотелось рассказать человеку, способному увидеть философскую подоплеку дела. Вот поэтому я и накинулся на вас.

– Мало кто просит совета у философа, – с улыбкой ответила Изабелла. – Я польщена!

– Всю свою жизнь я был сугубым рационалистом, – продолжал он, и теперь голос звучал не так напряженно. – Верил в научные данные, в научный метод.

– Я тоже в них верю, – откликнулась Изабелла.

– Психологи и философы смотрят на мир практически одинаково, – кивнул он. – Так что и вы, и я, сталкиваясь с необъяснимым, сразу предполагаем, что наука просто еще не нашла ему адекватного объяснения, а это объяснение либо существует в рамках нынешнего понимания вещей, либо будет открыто в будущем.

Изабелла посмотрела в окно. Он многое упрощает, но в целом она согласна. И все-таки неужели он пригласил ее ради этого разговора? Дискуссии о том, как мы воспринимаем мир?

– Например, память, – продолжал Иан. – В общих чертах мы представляем себе, как работает ее механизм, знаем о существующих в мозгу бороздках. Знаем, где они в основном размещаются. Большей частью в гиппокампе, но и в мозжечке тоже.

– А главное, у лондонских таксистов, – вставила Изабелла.

– Это само собой, – рассмеялся Иан. – Обнаружено, что у них гиппокамп мощнее, чем у всех нас. Для получения лицензии им надо выучить назубок, как добраться до любой улицы.

– И в результате они действительно привозят куда надо, – подхватила Изабелла. – Это не всюду так. В Далласе мне пришлось всю дорогу руководить таксистом: смотреть на план, говорить, куда поворачивать. А ехала я к кузине, Мими Мак-Найт. Когда наконец добралась, Мими воскликнула: «Каждое общество имеет тех таксистов, каких заслуживает». Как вы думаете, она права? – И тут же сама ответила: – Нет, Штаты – хорошая страна. И заслуживает лучших таксистов.

– И лучших политиков?

– Безусловно.

Он снова положил в рот кусочек макрели, Изабелла прикончила свой картофельный салат.

– Но может ли память размещаться еще где-нибудь? – спросил Иан. – Что, если мы ошибаемся, настаивая на чисто физической природе этого феномена?

– Думаете, она может базироваться не только в мозгу?

– Полагаю, частично да.

– Весьма маловероятно.

– Почему? – спросил он, откидываясь на спинку стула. – Ведь иммунная система сохраняет память. Моя иммунная система, например. Черви, которых кормили кусочками тел других червей, приобретали свойства переваренных собратьев. Это явление носит название клеточной памяти.

– Но у вас вроде не появляется свойств макрели? – осведомилась Изабелла. – Или вы начинаете припоминать, как вести себя по-макрельи?

Он рассмеялся. Хотя мог бы отреагировать и иначе, подумала Изабелла. Мне нужно быть осторожнее.

Он ведет доверительный разговор, и игривость тут неуместна.

– Простите, – извинилась она. – Я сморозила глупость.

– Но получилось очень смешно, – махнул он рукой. – Последнее время я вращаюсь среди людей, которые всё понимают буквально. Разнообразие освежает. – Он замолчал и принялся разглядывать деревья Рутланд-сквер. Изабелла проследила направление его взгляда. Дул легкий ветерок, и зеленые кроны слегка раскачивались на фоне неба.

– А теперь перейду к сути дела, – сказал Иан. – Теория клеточной памяти (если можно так выразиться) с легкостью допускает предположение о том, что и сердце, возможно, своего рода вместилище памяти. Поэтому, получив сердце другого человека, я вполне мог заодно получить и его воспоминания.

Изабелла помолчала. Потом осторожно спросила:

– И это случилось?

Опустив глаза в стол, он теребил край скатерти.

– Не знаю, как и сказать. Моя спонтанная реакция рационально мыслящего ученого – нет, это невероятно, это глупости. Мне приходилось слышать массу историй о людях, приобретавших вместе с трансплантатом разные свойства доноров. Эту идею использовали в фильмах. Прежде я без сомнений отнес бы ее к разряду чистой фантазии.

– Прежде? – переспросила Изабелла.

Иан какое-то время смотрел на свою макрель. Потом отодвинул ее на край тарелки.

– Да. Прежде. Теперь я не так уверен. – Он помолчал, словно надеясь прочесть у нее на лице, что это нелепость. Она в свою очередь наблюдала за ним.

Было понятно, что он смущен, как смутился бы всякий здравомыслящий рационалист, вдруг оказавшийся перед лицом необъяснимого явления.