Узники Бастилии - Сергей Цветков

Когда он познакомился с герцогиней де Шеврез, ему было пятьдесят лет. В этом возрасте страсть к тридцатилетним женщинам обычно оказывается для мужчины роковой; случай Шатонефа не стал исключением из общего правила. Полюбив герцогиню, канцлер естественным образом очутился в лагере Анны Австрийской и по ее просьбе вступил в тайную переписку с иностранными дворами.

Ришелье недолго оставался в неведении о двойной измене своего протеже: политической и любовной. Его отношение к Шатонефу окончательно изменилось в конце 1632 года, когда канцлер позволил себе чересчур увлечься танцами на балу во дворце, в то время как кардинал, прикованный к постели одной из своих многочисленных болезней, с минуты на минуту ожидал смерти и диктовал завещание.

В феврале 1632 года Шатонеф был арестован, все его бумаги опечатали. В архиве канцлера Ришелье обнаружил множество писем опального герцога Вандома, командора де Жара, других вельмож, находившихся в оппозиции к кардиналу, а также английской королевы. Но больше всего его взбесили пятьдесят два письма госпожи де Шеврез, полных насмешек в его адрес и объяснений в любви к Шатонефу. Влюбленные использовали нехитрый цифровой шифр, который нетрудно было разгадать. Вот образец этой преступной корреспонденции:

«28 (госпожа де Шеврез) жалуется 38 (Шатонефу) на своего слугу, который так мало уверен в великодушии и дружбе своего господина, что спрашивает, уж не пренебрегает ли им 28 ради 22 (Ришелье)? Напрасно вам пришла в голову такая мысль; душа 28 не способна к таким низким чувствам. Я обращаю внимания на благорасположение 22 не более, чем на его могущество…»

«Жестокость 22 с минуты на минуту увеличивается. Он злобствует и приходит в ярость, потому что 28 не хочет его посетить. Мне кажется, что милости 23 (короля) до последней степени раздули его гордость. Он думает испугать 28 своим гневом и уверен, что 28 употребляет все усилия для его смягчения; но 28 желает лучше погибнуть, нежели покориться 22» и т. д.

Шатонефа заключили в Ангулемскую тюрьму, а госпожу де Шеврез кардинал отправил в ссылку в Дампьер – он щадил ее в надежде на примирение.

Весь свой гнев кардинал выместил на командоре де Жаре.

Командор примкнул к партии королевы по той же причине, что и канцлер, – его привлекла красота госпожи де Шеврез. Кажется, она сильно кокетничала с ним; во всяком случае, де Жара не покидала надежда на взаимность.

Он был арестован зимой 1633 года в тот день, когда намеревался последовать за своей возлюбленной в место ее ссылки. Его бросили в самый ужасный каземат Бастилии, где он провел одиннадцать месяцев. Комендант Трамбле не позволял узнику менять белье, платье и морил его голодом; ногти и волосы командора отросли до чудовищных размеров, одежда на нем истлела и едва прикрывала его изможденное, полуобнаженное тело. Глядя на де Жара, трудно было поверить в то, что это еще совсем молодой человек.

Командор переносил лишения с удивительной твердостью, тюремщики не слышали от него ни одной жалобы. Де Жара поддерживала мысль, что он страдает за свою возлюбленную; любовь сделала из этого светского щеголя стоика.

Ришелье поручил вести расследование по его делу опытному чиновнику – интенданту[22] Шампани де Ла Феймасу. Этого человека называли «палачом кардинала», так как Ришелье использовал его для исполнения самых грязных и жестоких поручений. Кардинал уполномочил Феймаса действовать по своему усмотрению и во что бы то ни стало вырвать у командора признание в существовании заговора с участием королевы, Шатонефа и госпожи де Шеврез.

Феймас начал с того, что облегчил условия содержания де Жара и постарался сблизиться с ним, но эта уловка ему не удалась. Тогда он надел личину сострадательного судьи, побуждая командора сознаться для облегчения своей участи, – бесполезно. Угрозы тяжелого наказания также оставили де Жара равнодушным.

Всего Феймас учинил командору 24 (!) допроса, но тот ни одним словом не выдал ни себя, ни герцогиню де Шеврез, ни королеву.

Наконец его предали суду, на котором председательствовал сам Ла Феймас. После вынесения приговора интендант пришел в тюрьму к де Жару, чтобы лично сообщить ему решение суда: смертная казнь. Командор остался невозмутим, ни один мускул не дрогнул на его лице. Его отвели в пыточную и показали ужасные орудия и приспособления, с помощью которых Ла Феймас клялся выудить у него правду. На губах командора играла улыбка. Взбешенный Ла Феймас завопил:

– Через час вы будете обезглавлены!

Де Жар пожал плечами. Его отвели обратно в камеру.

Когда явился палач, Де Жар спокойно дал связать себе руки, обстричь волосы и последовал за стражей. Он поднялся на эшафот без посторонней помощи и, последний раз взглянув на небо, бросил палачу:

– Я готов.

После этого он встал на колено и положил голову на плаху. В то мгновение, когда палач занес топор, рядом с эшафотом раздался возглас:

– Остановитесь! Король милует!

Палач отбросил топор, поднял с колен командора и развязал ему глаза. Оглушенный, ослепленный де Жар ничего не понимал. Оказалось, что смертный приговор был последней уловкой Ла Феймаса, чтобы выудить у командора признание. Дело в том, что судьи вначале признали де Жара невиновным, и Ла Феймас доложил об этом кардиналу. Ришелье приказал осудить командора на смерть, с тем чтобы помиловать его на эшафоте. Судьи выполнили распоряжение кардинала, но на этот раз история Галигай не повторилась.

Однако помилование не означало обретения свободы. Де Жара вновь заключили в Бастилию, хотя значительно улучшили его содержание, – Ришелье словно почувствовал к нему уважение. Он действительно пытался склонить де Жара на свою сторону различными блестящими предложениями, но тот отверг их.

Через несколько лет де Жар был выпущен из тюрьмы и получил разрешение жить в Италии. Кроме того, с него взяли обещание, что он не станет разыскивать герцогиню де Шеврез, которая к тому времени возвратилась во Францию и жила в Туре.

Ришелье простил человека, обвиненного в государственной измене, но не простил своего соперника в любви.

Де Жару удалось оказать еще одну услугу госпоже де Шеврез и королеве, причем находясь в Бастилии.

С 1633 по 1637 год госпожа де Шеврез жила в Туре и вела обширную переписку с Анной Австрийской, а также с испанским и английским дворами. Письма проходили через придворного камердинера Ла Порта, доверенное лицо королевы, который в свою очередь вручал их своим людям для доставки по адресу. Один из этих агентов и выдал тайну переписки кардиналу.

Ла Порта отправили в Бастилию, где ему учинили несколько строгих допросов. Над головой Анны Австрийской сгустились тучи. На основании перехваченного письма кардинал обвинил ее в тайных сношениях с маркизом Мирабелем, испанским послом. «На эти сношения посмотрели как на государственную измену, – говорит Ларошфуко, – и королева почувствовала себя как бы подследственной, чего еще никогда не испытывала. Некоторые из ее слуг были арестованы, шкатулки с бумагами отобраны; канцлер (Пьер Сегье. – С.Ц) допросил ее, как простую подсудимую; предполагалось заточить ее в Гавре, расторгнуть ее брак с королем, дав ей развод».

Своим спасением на этот раз Анна Австрийская была обязана верным Ла Порту и де Жару. Вот что сообщает об этом деле госпожа де Мотвиль:

«Королева, чтобы получить прощение, была вынуждена подписать собственной рукой признание себя виновною во всех пунктах, которые ей предлагали, и просила у короля прощения с видом унижения и глубокой покорности… Но все были убеждены в ее невиновности. Действительно, она была невиновна в отношении к королю и, напротив, была виновна в том (если только за это можно ее обвинять), что писала к испанскому королю, своему брату, и к госпоже де Шеврез. Обо всех подробностях этого дела мне рассказывал сам Ла Порт, слуга королевы… Он был арестован как передатчик всех писем королевы к испанскому королю и госпоже де Шеврез. Ла Потери (следователь. – С.Ц) допрашивал его три раза в Бастилии. Кардинал хотел лично допрашивать его в присутствии канцлера, призвал его в свою комнату и с угрозами предлагал ему вопросы о таких вещах, которые могли бы послужить к обвинению королевы; но Ла Порт постоянно оставался непреклонным и ни в чем не сознавался, отказываясь от денег и наград, которые ему обещали, и объявив, что скорее умрет, нежели обвинит королеву в таких поступках, в которых считает ее совершенно невиновною. Кардинал Ришелье, удивленный такой преданностью и вполне убежденный, что Ла Порт скрывает правду, хотел во что бы то ни стало приобрести себе такого верного человека. Между тем перехватили еще одно письмо, написанное королевой цифрами, и показали ей. Она не могла отринуть улики; необходимо было об этом сообщить Ла Порту для избежания разногласий (при допросах. – С.Ц.). В этих-то обстоятельствах госпожа де Отфор[23] решилась добровольно собою пожертвовать за королеву и, переодевшись служанкой, отправилась в Бастилию для передачи письма Ла Порту. Это удалось, хотя и с величайшими трудностями и опасностью, благодаря искусству командора де Жара, который тогда еще сидел в Бастилии. Будучи приверженцем королевы, он увлек в ее пользу многих из тамошних людей (т. е. тюремщиков. – С.Ц.) и мог через них доставить письмо Ла Порту. В этом письме извещали его о том, в чем призналась королева. Ла Порт, вновь допрошенный Ла Феймасом, страшась обыкновенной и необыкновенной пытки, показал притворный вид испуганного и сказал, что откроет все, о чем знает, если к нему пришлют одного из доверенных чиновников королевы. Ла Феймас тотчас вообразил себе, что склонил его на свою сторону, и отвечал ему позволением выбрать, кого он хочет, и обещанием исполнить его желание. Ла Порт назвал одного из чиновников королевы и друзей Ла Феймаса, по имени Ларивьер, человека, о котором он был дурного мнения, чья кандидатура и была принята Ла Феймасом с величайшим удовольствием. Король и кардинал велели позвать Ларивьера. Ему было приказано, не заходя к королеве, отправиться к Ла Порту. Подкупленный различными обещаниями, он взялся за все, что им было угодно. Пришедши в Бастилию, он требовал от имени королевы, чтобы Ла Порт рассказал все, что знает о ее действиях. Ла Порт притворился, будто верит приказанию королевы, и, после продолжительного молчания, передал то же самое, что показала королева, прибавив, что более ничего не знает.