Узники Бастилии - Сергей Цветков

Заговоры против Ришелье следовали непрерывной чередой, начиная с 1626 года и вплоть до его смерти. Неизменным тайным или явным вождем всех их был брат короля Гастон Орлеанский.

Слабое здоровье короля и отсутствие у него мужского потомства заставляло заблаговременно подумать о престолонаследии (будущий Людовик XIV появился на свет только в 1638 году). Поэтому в 1626 году восемнадцатилетний Гастон был официально объявлен дофином. Вокруг него сразу же сплотились все недовольные кардиналом. Инициаторами первого заговора – так называемого «заговора Шале» – были воспитатель принца маршал д'Орнано, сводные братья короля герцоги Вандомы, принц Конде, граф Суассон, Анна Австрийская и ее фаворитка герцогиня де Шеврез, бывшая жена Люиня. Заговорщики планировали убить Ришелье, удалить Людовика XIII в монастырь и возвести на престол Гастона Орлеанского; брак принца с Анной Австрийской должен был придать необходимую законность перевороту. В случае неудачи было решено призвать французскую знать к оружию и просить военной и денежной помощи у Испании, Англии, Австрии и Голландии.

Кардинал почувствовал угрожавшую ему опасность. Однако на первых порах он, видимо, просто считал, что воспитатель принца настраивает своего подопечного против него. Ришелье добился ареста д'Орнано, не подозревая, что этим шагом ускорил созревание заговора.

Встревоженные заговорщики решили поторопиться с исполнением своих планов. Герцогине де Шеврез удалось найти человека, согласившегося взять на себя наиболее ответственную часть заговора – убийство Ришелье: им был двадцатисемилетний граф де Шале, главный гардеробмейстер короля. Шале было поручено убить кардинала в его летней резиденции Флери, около Фонтенбло, во время визита Гастона Орлеанского. В случае успеха граф рассчитывал на головокружительную карьеру и благосклонность госпожи де Шеврез.

Этим радужным надеждам не суждено было сбыться из-за болтливости самого Шале. Он позволил себе излишнюю откровенность со своим дядей, командором де Балансе, который поспешил передать разговор с племянником кардиналу.

Убийство было назначено на 11 мая 1626 года. Шале, прибывший в Флери со своими сообщниками, был изумлен и растерян, увидев усиленные караулы, расставленные по всему дворцу, и самого кардинала в окружении отряда телохранителей (до сих пор у Ришелье не было охраны). Удрученный неожиданным препятствием и терзаемый страхом, что заговор раскрыт, Шале покинул Флери.

Ришелье немедленно отправился к Гастону Орлеанскому в Фонтенбло, где застал его еще в постели. Принц не выдержал допроса, сознался в существовании заговора и выдал всех его участников. Шале на этот раз был прощен[21], а в тюрьму вслед за маршалом д'Орнано отправились братья Вандомы. Их содержали в Венсенском замке, который считался как бы филиалом Бастилии.

С этого времени Ришелье получил королевское разрешение на создание своей гвардии. Пятьдесят мушкетеров кардинала (впоследствии их число было доведено до 300) носили красные плащи, цвета кардинальской мантии, с нашитыми серебряными крестами.

Еще одним влиятельным противником Ришелье была Мария Медичи, раздраженная тем, что ее бывший управляющий совсем не считается с ней в политических вопросах. Дважды королева-мать едва не добилась от сына отставки кардинала.

Первая схватка между ними произошла в 1630 году. Тогда Марии Медичи удалось убедить Людовика в том, что кардинал влюблен в его супругу, королеву Анну Австрийскую (справедливость этого обвинения до сих пор остается спорной). После истории с Бэкингемом король болезненно переживал малейшее сомнение в супружеской верности королевы. Некоторое время казалось, что он готов был прогнать кардинала; он даже спросил королеву-мать, кого можно было бы поставить вместо него во главе правительства. Однако этот вопрос застал Марию Медичи врасплох, и она ничего не ответила сыну. Ришелье сумел воспользоваться ее непростительным промахом, чтобы рассеять подозрения Людовика.

«Вскоре после этого, – сообщает Ларошфуко, – король занемог, и настолько опасно, что все сочли его болезнь безнадежной. Королева-мать, видя, что он на краю могилы, задумала опередить кардинала. Она приняла решение арестовать его, как только умрет король, и заточить в Пьер-Ансиз…»

Однако опасения за жизнь Людовика оказались преувеличенными. «После выздоровления короля, – продолжает Ларошфуко, – двор возвратился в Париж, и королева-мать, переоценив свое могущество, снова ополчилась на кардинала в День Одураченных (10 ноября 1630 году. – С.Ц.). Этот день получил такое название из-за произведенных им внезапных переворотов и притом тогда, когда влияние королевы [-матери] представлялось наиболее незыблемым и когда король, чтобы быть ближе к ней и уделять ей больше заботы, поместился в особняке чрезвычайных послов близ Люксембургского дворца. Однажды, когда король затворился наедине с королевою, она опять стала жаловаться на кардинала и объявила, что не может больше терпеть его у кормила государства. Понемногу оба собеседника начали горячиться, и вдруг вошел кардинал. Королева, увидев его, не могла сдержать своего раздражения: она принялась упрекать его в неблагодарности, в предательствах, которые он совершил по отношению к ней, и запретила ему показываться ей на глаза. Он пал к ее ногам и пытался смягчить ее своей покорностью и слезами. Но все было тщетно, и она осталась непреклонной в своей решимости».

Слух об опале Ришелье немедленно распространился при дворе. Его приемная опустела: придворные наперегонки устремились в Люксембургский дворец. Но вечером, когда стало известно, что король уехал в Версаль и что кардинал последовал за ним, толпа вельмож откочевала назад. «Королеве советовали сопровождать короля, – пишет все тот же автор, – и не оставлять его в таких обстоятельствах наедине с его собственной неуверенностью и лукавыми уловками кардинала, но боязнь томиться в Версале от скуки и жить там без привычных удобств оказалась для нее непреодолимым препятствием, и столь разумный совет был ею отвергнут».

Следствием этого странного сибаритства в тот момент, когда на карту было поставлено столь многое, было то, что Марии Медичи пришлось испытывать скуку и неудобства всю оставшуюся жизнь, скитаясь изгнанницей по городам Англии, Фландрии и Голландии. Последним ее пристанищем стал Кельн, где она и умерла в 1642 году.

День Одураченных привел в Бастилию братьев де Марийак, до конца державших сторону королевы-матери. Маршал Луи де Марийак, известный полководец, окончил свои дни на Гревской площади; его брат Мишель, советник Парижского парламента, член Королевского совета, управляющий финансами и хранитель печати, оставался в тюрьме до самой смерти.

Женщины вообще причиняли кардиналу немало хлопот. Помимо королевы-матери, в числе его врагов были Анна Австрийская и ее фаворитка герцогиня де Шеврез. Его отношения с последней добавляли к политическим неприятностям еще и любовные.

Мемуаристы той эпохи единодушны в том мнении, что Ришелье был неравнодушен к герцогине. «Этот министр, – пишет госпожа де Мотвиль, – никогда не испытывал к ней ненависти, несмотря на свои неприязненные с ней отношения. Ее красота пленила его». Действительно, если Анну Австрийскую называли первой красавицей Европы, то госпожу де Шеврез с полным правом можно назвать второй красавицей. Высокая, стройная, с голубыми глазами и роскошными светло-каштановыми волосами, она поражала мужчин каким-то неуловимым сочетанием живости, нежности, грации и страсти, запечатлевшимися в ее лице, голосе, фигуре – во всем ее очаровательном облике.

Многочисленность ее любовников и еще более значительное число ее поклонников не должны ставить под сомнение искренность ее чувств: полюбив, она стремилась целиком принадлежать своему избраннику, – вплоть до того, что усваивала его политические взгляды. Этим отчасти и объясняется частая смена ее возлюбленных – все они были врагами Ришелье и поэтому рано или поздно покидали герцогиню, чтобы отправиться на плаху, в тюрьму или в изгнание.

После заговора Шале госпожа де Шеврез оказалась вовлечена в заговор Шатонефа. Карл де л'Обепен, маркиз де Шатонеф, губернатор Турени, в 1630 году сменил арестованного Мишеля де Марийака на посту хранителя печати. Это была милость Ришелье, отметившего таким образом преданность Шатонефа, которую он до сих пор неизменно демонстрировал. Новый канцлер отличался чрезвычайной работоспособностью и решительным характером – качествами, чрезвычайно ценимыми кардиналом. Но Шатонефа погубили две вещи, одинаково недопустимые для политика: непомерно раздутое честолюбие и ослепление любовью.

Когда он познакомился с герцогиней де Шеврез, ему было пятьдесят лет. В этом возрасте страсть к тридцатилетним женщинам обычно оказывается для мужчины роковой; случай Шатонефа не стал исключением из общего правила. Полюбив герцогиню, канцлер естественным образом очутился в лагере Анны Австрийской и по ее просьбе вступил в тайную переписку с иностранными дворами.