Взгляд Медузы - Торкиль Дамхауг

Мириам стояла чуть в сторонке от перрона. На ней были велосипедки, черная куртка, шлем и солнечные очки.

— Давно ждешь? — спросил Аксель.

Вокруг них суетилось множество людей, как и они, приехавших на прогулку. Непохоже, чтобы их отпугнули газетные заголовки или мысли о том, что может таиться в глубине леса. Он легонько сжал ее руку повыше локтя:

— Крутой велик.

Она села в седло:

— Я его вчера купила.

Он приостановился подождать ее на вершине холма над озером Бланк-ванн. Когда Мириам наконец нагнала его, он кивнул в сторону лесной опушки:

— Вон там оставим велосипеды.

— А ты уверен, что по лесу бродить безопасно? — спросила она.

Он рассмеялся в ответ:

— Тот медведь давно уже убежал, можешь не сомневаться. Здесь уж столько потоптались, что наверняка напугали его так, что он драпал до самого Валдреса, а не то и до Трёнделага. А ты знаешь, сколько миль бурый медведь может пройти за неделю?

Он подошел ближе, снял с нее шлем. Ее волосы были заплетены в две косички и сзади закреплены заколкой.

— Или, может, ты чего-то другого боишься? — спросил он.

Когда они добрались до горного озерца, небо заволокло тучами. Аксель сбросил рюкзак возле вытащенной на берег и перевернутой вверх килем лодки, достал из него белую полотняную салфетку и разостлал на земле, поставил на нее термос, две чашки и пакетик из кондитерской Брюна.

— Ты и скатерть с собой взял?

Он развел руками:

— Нужно же выдерживать стиль! Я ее свистнул из процедурного кабинета. Она нестерильная, но чистая наверняка.

Мириам засмеялась, он протянул руку и дотронулся до ее уха, до почти невидимого пуха по краю мочки.

— Пусть это будет завершением нашей истории, — сказал он. — Я поэтому пригласил тебя на пикник.

— Что ты имеешь в виду?

— На следующей неделе меня не будет в городе, уезжаю на семинар. — Он забыл сказать ей об этом раньше, все время откладывал. — Те дни, что еще остались у тебя от практики, тобой будет заниматься Ингер Беата.

Аксель вскочил на большой валун, оглядел расстилавшуюся впереди зеркальную поверхность воды.

— Кто последний, тот и трус! — крикнул он и стащил с себя футболку, а потом разом брюки и трусы вместе. И, не мешкая, бросился в воду.

Она была холоднее, чем две недели тому назад. Он нырнул и сделал пару гребков под водой, потом снова вынырнул и повернул назад. Она стояла возле камня и выглядела расстроенной.

— Не думай о том, что сейчас осень, — подбодрил он ее.

— У меня же только что была ангина.

— Тем лучше — это гораздо более эффективное оздоровительное средство, чем съедать по яблоку в день.

Она начала стягивать тесные велосипедки. Пока она снимала остальное, он не сводил с нее взгляда. Она постояла немного на берегу в резком сероватом свете, не решаясь зайти в воду. Не для этого он привел ее сюда с собой. Но вот он стоял там в холодной воде, разглядывал ее нагое тело и чувствовал, что скоро это обязательно произойдет. Как-то незаметно для себя он оказался к этому готов. Не было уже той границы, которую оставалось пересечь, он оказался по ту сторону. «Это неизбежно», — сказал он себе.

В рюкзаке у него было полотенце. Он протянул его ей, когда она торопливо выбежала из воды, сам вытерся футболкой. После того как они покончили с багетом и допили кофе, он сказал:

— Ты все еще дрожишь. Нужно согреться.

На салфетку упало несколько капелек дождя. Он взял ее за руку и помог подняться.

— Бегом марш, пять минут! — приказал он.

И бросился вперед вокруг озера, вверх на горку, подождал, пока она его не нагонит. Капли дождя стали большими и тяжелыми. Она бросила озабоченный взгляд в гущу деревьев.

— Надо найти укрытие от дождя, — сказал Аксель, успокоительно взяв ее за руку.

За горушкой все так же прятался шалаш из еловых лап. На первый взгляд в нем ничего не изменилось с тех пор, как он был там в последний раз, но пустые бутылки не валялись. И маленькой буддистской библии он тоже не увидел.

— Вот где ты живешь, — улыбнулась Мириам.

Он заполз внутрь.

— Ночами в полнолуние я перебираюсь в лес, — ответил он и потянул ее за собой.

— Постель, надо же! — воскликнула она. — Как ты о нем узнал?

Он прижал ее к себе.

— Мириам, — сказал он еле слышно, — я перепробовал все, даже холодное купание не помогает.

— Совсем не помогает, — согласилась она.

— Я уже больше не могу терпеть.

— И я тоже не могу.

Он снял куртку и футболку, разостлал на земле; она снова стащила велосипедки, оставила только узенькие трусики. Прижалась лбом к его лбу и заглянула ему в глаза:

— Ты это серьезно говорил, Аксель? Что это наше прощание?

От ее кожи пахло озерной водой, потом, влажной землей и смолой еловых лап, служивших крышей. Он стянул с нее трусики, кивнул, словно в ответ на ее вопрос. Вдруг хрустнула ветка — он резко обернулся и посмотрел наверх. Снаружи маячила чья-то тень. А между ветками ели — глаз, пристально смотрящий вниз, на них. Он вздрогнул, высвободился из объятий Мириам и пополз к выходу.

— Что случилось, Аксель?

Он никого не увидел, постоял немного, вслушиваясь в звуки леса, потом наклонился над крышей шалаша. Между ветками в пластике была проделана щель. Через нее ему было видно Мириам.

— Ты хочешь напугать меня, что ли? — В ее голосе звучал страх.

И тут он вдруг осознал, что стоит в лесной глуши голый, наклонившись над чьим-то убежищем. Ее испуг отрезвил его, он просунул руку внутрь и нащупал свою одежду.

— Да нет, показалось, — успокоил он ее. — Ничего, просто медведь какой-нибудь.

Когда они шли назад к велосипедам, накрапывал дождик. Мириам держалась за его руку. «Если бы в шалаше произошло еще что-нибудь, — подумал он, — если бы произошло неизбежное, мы могли бы покончить со всем этим. А теперь она только стала мне ближе».

— Я тебе не рассказывал, что у меня есть брат? — спросил он вдруг.

— Да, близнец. Ты думал, что это его видела твоя пациентка в городе в тот день.

Прежде чем решиться, Аксель несколько раз вдохнул и выдохнул:

— Я, кажется, тоже видел его. В то утро, когда началась твоя практика у нас. — Он остановился и повернулся к ней лицом. — Бреде, можно сказать, больше не существовал для нас. Но в последние недели он не идет у меня из головы. Никак не могу избавиться от мыслей о нем. И вот сейчас, в шалаше, мне показалось, что он там стоял и пялился на нас. Я не хочу тебя втягивать в это…

Мириам прижалась к нему, обняла обеими руками:

— Я хочу быть втянутой. Я так рада узнавать все то, что ты рассказываешь о себе!

— В последний раз я видел Бреде лет двадцать тому назад, наверное. Его как раз вышвырнули из пивнушки в центре города, а я проходил мимо. Он на ногах не стоял. Я предложил проводить его домой или дать ему денег на такси. А он валялся на тротуаре и злобно смотрел на меня. «Ни хрена я не желаю брать у тебя! — заорал он. — Когда-нибудь я тебя уничтожу, точь-в-точь как ты меня уничтожил!»

22

Сесилия Давидсен домой не пошла. Она проделала пешком весь путь от больницы вверх до своего Виндерна. Теперь она продолжала подниматься выше. Склоны уже накрыла тень. Так она и бродила без цели несколько часов. Прошла мимо станций «Рис» и «Шлемдал», до самого «Воксеносена», потом опять двинулась вниз, в сторону пруда Холмен-даммен.

Сколько врачей озаботились бы тем, чтобы прийти к ней домой и лично рассказать о том, что случилось? Гленне был одним из немногих, кому было не все равно. Ему не было все равно, что она умрет. «Мама, не умирай!» Прошло девять дней. Он был совсем другим, чем в своем кабинете на Бугстад-вейен. Вообще-то, изначально она хотела, чтобы ее врачом оказалась женщина или пожилой мужчина. Аксель же Гленне был моложе ее. И все-таки, привыкнув к нему, она быстро поняла, как ей повезло. Он умел сделать так, чтобы она расслабилась. Он был высокий и сильный, казалось, ему все нипочем. Но на прошлой неделе, когда он пришел к ней домой, он вел себя неуверенно, чуть ли не растерянно. Он пришел потому, что хотел поговорить с ней сам, лицом к лицу. Он пришел рассказать, что она умрет. Она уже знала это. С того самого времени, как почувствовала, что шарик растет. И все же она никак не могла сообразить, зачем же он стоит здесь, у нее в дверях. А Бенедикта поняла. Прежде чем заснуть в тот вечер, она сказала: «Мама, не умирай!» И вместо того чтобы сказать: «Нет, маленькая моя, я не умру еще долго-долго», она заплакала. Бенедикта изо всех сил старалась утешить ее. Но когда позже вечером вернулся домой Хендрик, она сидела на диване, смотрела прямо перед собой и была не в силах сказать хоть что-нибудь. Не отваживалась. Будто если она сказала бы ему об этом, то все это обрело бы реальность. И она осознала бы, что это правда.