Во власти теней - Жюльетта Бенцони

Раздосадованный неожиданной задержкой, солдат с беспокойством оглянулся вокруг, потом наклонился к старой даме и быстро прошептал:

– Она знает этого человека? Это ее друг?

– Да, но что вам за дело до этого?

– Не беспокойтесь! Скажите ей, что я постараюсь ему чем-нибудь помочь. Пусть она вспоминает сержанта Мартена Венана. А теперь идите к ней. Нам надо двигаться дальше!

Десятки услужливых рук помогли снять Фьору с мула и отнести в трактир на улице Ле-Карруа, где только что они ужинали. Флоран, обезумевший от тревоги, сжимал ее похолодевшую руку. Сержант отдавал распоряжения, и Леонарда, обернувшись к нему, спросила:

– Куда вы везете этого человека?

– В крепость Де-Лош! Да хранит вас господь!

Леонарда ничего не ответила на адресованное ей пожелание. Она уже направлялась к трактиру, где Фьору уложили на скамью, подложив ей под голову подушечку. Хозяйка трактира шлепала ее по рукам, а Флоран смачивал ей виски уксусом, но ничего не помогало, нос ее заострился, щеки побелели, а глаза были закрыты – молодая женщина ни на что не реагировала. Дышала она с большим трудом. Только благодаря этому можно было догадаться, что она все еще жива.

Несмотря на терзавший ее страх, Леонарда пыталась сохранять спокойствие. Она ощупала руки и ноги Фьоры – они были совершенно ледяными, потом приказала:

– Принесите водки и разогрейте кирпич, чтобы положить ей в ноги! Еще понадобится одеяло! Мы заплатим сколько будет нужно!

– Может быть, приготовить ей комнату?

– Нет, спасибо. Лучше попытаться отвезти ее домой. Мы живем в поместье Рабодьер, что в Монти.

– «Дом, увитый барвинком», – сказала женщина, слегка улыбнувшись. – Я его знаю. Очень красивое жилище!

– Да, но сейчас он для меня как будто на другом краю света! Ну-ка, Флоран, пошевеливайтесь, хватит жалобно смотреть на госпожу. Постарайтесь найти паланкин, носилки или что-то в этом роде.

Отдав распоряжения, Леонарда осторожно и не без труда влила сквозь сжатые зубы своей подопечной ложку сливовой настойки. Слуга принес теплый кирпич и одеяло, которым ее заботливо укрыли. Фьора вдруг затрепетала, как будто в комнату ворвался ледяной северный ветер. Начало оказывать свое действие и крепкое сердечное средство: Фьора поперхнулась и несколько раз кашлянула. Леонарда сняла одеяло и похлопала ее по спине. Кашель утих, а на мертвенно-бледных щеках молодой женщины заиграл слабый румянец.

Открыв наконец глаза, Фьора увидела склонившиеся над ней незнакомые лица, но сразу же успокоилась, увидев Леонарду. Она попыталась подняться, но у нее сразу же закружилась голова.

– Что со мной? – спросила Фьора слабым голосом.

Как только она вспомнила все, что с ней случилось, Фьора разрыдалась и уткнулась лицом в плечо своей старой подруге.

– Увезите меня отсюда! – взмолилась она. – Скорей! Скорей! Я хочу вернуться домой!

К счастью, возвратился с доброй вестью Флоран: у настоятельницы ближнего монастыря оказался паланкин, и она охотно предоставила его к услугам благородной дамы, оказавшейся в затруднительном положении. Экипаж ожидал их у двери.

Леонарда собиралась отблагодарить хозяев трактира за их старания и заботу, но те отказались принять деньги.

– Бедняжка! – сказала хозяйка с жалостью. – Только ужасное несчастье могло довести ее до такого состояния! Она была недавно так весела и с таким аппетитом ела пирог! Вы ничего не должны, попрошу вас только занести мне на днях одеяло! Заботьтесь хорошенько о ней!

Этот совет оказался излишним. Пока они возвращались домой, Леонарда с тревогой спрашивала себя, как ей теперь залечивать эту новую ужасную рану, которую судьба нанесла ее ненаглядной девочке.

Однажды Фьора уже считала своего мужа мертвым. Это было после битвы при Грансоне, когда многие видели, как Филипп до Селонже упал поверженный на поле битвы. Возможно, где-то в самой глубине ее души теплился слабый луч надежды: в сражениях случается, что смертельно раненный, которого бросили умирать, каким-то чудом возвращается к жизни. Именно это и произошло с Филиппом: случай привел к нему Деметриоса Ласкариса, одного из лучших лекарей христианского мира. Благодаря этому Фьоре посчастливилось вновь увидеть своего супруга, вернувшегося к ней живым и невредимым. Но какая же надежда, пусть даже самая безрассудная, может оставаться после приведения в исполнение смертного приговора? Глубоко опечаленная Леонарда старалась успокоить Фьору, которая, по-видимому, все глубже погружалась в пучину своего горя и не слышала слов утешения своей старой гувернантки. Казалось, ее душераздирающие рыдания никогда не прекратятся. Может, она надеялась, что вместе со слезами из нее выльется вся кровь, а затем и сама жизнь?

Она плакала всю дорогу, а как только слезы иссякли, тело ее снова начали сотрясать спазмы. Как раз в это время Этьен и Флоран в сопровождении растерявшейся и ничего не понимающей Перонеллы перенесли ее в спальню и уложили на кровать.

Ненадолго забывшись во сне, Фьора постепенно стала успокаиваться. Однако то состояние прострации, в которое она теперь впала, было, наверно, еще более пугающим, чем случившийся накануне взрыв отчаяния. В течение многих часов лежала она не шелохнувшись, ко всему безучастная, уставившись в одну точку где-то над пологом, которым была завешена ее кровать. Дыхание ее было слабым и прерывистым. Леонарда с разрывающимся от боли сердцем прислушивалась к нему и ужасалась при мысли, что ее малютка Фьора, не дай бог, вот-вот потеряет рассудок.

Пришлось рассказать о случившемся Перонелле, и та предложила немедленно разыскать настоятеля монастыря Сен-Ком, который был учеником и последователем их святого покровителя. Он пользовался репутацией человека, врачующего душевные недуги и изгоняющего дьявола.

Эти последние слова не понравились Леонарде.

– У нас совсем другой случай! – сказала она сухо. – На нашу молодую госпожу обрушилось огромное несчастье. Под его влиянием она может лишиться рассудка. Этой ночью я посмотрю за ней, и, если назавтра она будет все в том же состоянии, тогда мы посмотрим, что можно будет сделать. Сегодня вечером мы ограничимся тем, что заставим ее выпить немного липового отвару с медом.

Добрая женщина покорно стала готовить все необходимое, а Леонарда тем временем устроилась у кровати Фьоры. Она поступала так довольно часто, когда в детстве та болела или просто была сильно возбуждена, – и, взяв ее лежавшую на покрывале руку, поднесла к губам, не пытаясь больше скрыть слез, которые она все это время сдерживала.

«Боже, – мысленно молила она, – не забирай ее у меня, заклинаю тебя! Не позволяй ее сознанию отправиться вслед за тем, кого она так любила, не дай погрузиться ей во мрак безумия. Вспомни о ребенке, который должен родиться и у которого уже нет отца. Не лишай же его матери! Я знаю, что она еще будет страдать, знаю, что она на пороге новых тяжких испытаний и что милосерднее было бы лишить ее разума, но…»