Журнал «Вокруг Света» №04 за 1987 год - Вокруг Света

Проходит час, два, три. Сумерки мягко гасят все дневные шорохи. Я не отрываюсь от бинокля, но от долгого лежания тело начинает неметь. И тут, почти рядом, кажется, над самым ухом, раздается громкий и резкий звук, похожий на выстрел. От неожиданности я вздрагиваю и роняю бинокль. В ту же секунду кто-то грузный и тяжелый, треща сучьями, стал стремительно удаляться в глубь леса.

— Ай да косолапый! — видя мою растерянность, рассмеялся Валентин Сергеевич.— Обманул все же нас, на испуг взял. Ну молодчина! Охотники такой прием называют «медведь дуги гнет». Вот подкрадывается топтыгин к полю, а на душе у него неспокойно — открытое все же пространство,— и чтобы проверить, нет ли рядом зевак вроде нас, выбирает лесину посуше и с шумом ломает ее. Потом слушает — не выдаст ли себя чем человек... Объегорил, выходит, и нас. Но как неслышно подобрался! Не зря, видно, ходит молва, что медведь лешему родной брат...

Возвращаться домой далековато, да и поздно уже. Решаем заночевать в лесу. Собрали валежник для костра — сухое дерево полыхнуло сразу. И тут я не выдержал, напомнил Пажетнову об обещании рассказать о своей жизни в лесу во время эксперимента. Шутка ли, два года провести бок о бок с осиротевшими медвежатами, полностью заменив им мать!

— Да помню, помню,— кивает Валентин Сергеевич и задумчиво смотрит на пламя костра.— Сейчас для такого рассказа самое время подошло. Ведь ты и сам видел, как медведь только что с нами обошелся. Значит, и понимать должен — совсем не простой это зверь...

Уже почти стемнело, огонь костра багрово высвечивает неторопливо начавшего свой рассказ Пажетнова.

Идея будущего эксперимента возникла у члена-корреспондента АН СССР Леонида Викторовича Крушинского, который и стал научным руководителем Пажетнова. Крушинский задумал взять осиротевших медвежат и попытаться во всем заменить им медведицу, ведь такой эксперимент дал бы возможность детально изучить образ жизни медведя в лесу, формирование его психики, привычек, навыков буквально с первых шагов. Пажетнова это предложение увлекло. К эксперименту готовились серьезно и основательно, несколько лет. Но получилось так, что начать работать пришлось гораздо раньше, чем планировали.

Валентин Сергеевич вел наблюдение за берлогой, в которой должна была появиться медвежья семья. И вот, в один из дней, из своего логова вылезла медведица. Поднялась на задние лапы, долго осматривалась, нюхая воздух, и уж неизвестно, как случилось, но Пажетнова она заприметила. Недолго думая, бросилась наутек, оставив своих малышей на произвол судьбы. В этот период материнский инстинкт у них не слишком сильный, и медведица вполне способна на такой «бесчеловечный» поступок.

Пришлось Валентину Сергеевичу забрать медвежат из берлоги. Было им не больше трех месяцев, весили они где-то килограмма по два с половиной. Выходить наружу еще боялись, и Пажетнов стал с ними жить в палатке, которую пришлось разбить неподалеку. Назвал он их Катя, Яша и Тоша. Кормил из соски коровьим молоком, но понемногу, чтобы они постоянно испытывали чувство голода. Кстати, медвежонок способен прожить без пищи три дня. Медведица не очень-то балует своих чад. А чувство голода заставляет их проявлять повышенную активность, энергичнее знакомиться с окружающим миром.

Через неделю совместного проживания косолапые впервые решились выйти следом за Пажетновым из палатки. Вот тут-то и начались неожиданности. Медвежата, не обращая на него никакого внимания, вдруг начали ковыряться в трухлявых пнях, отдирать закисшую кору и искать личинки насекомых, словно их кто-то уже научил этому. А когда появилась первая травка, Валентин Сергеевич стал давать медвежатам молоко и совсем редко. Они же без тени смущения спокойно перешли на подножный корм, будто давно знали, что можно есть, а чего нельзя. Пажетнову оставалось просто наблюдать за ними.

— Однажды произошел забавный случай,— продолжал Валентин Сергеевич.— Раз в две недели жена приносила мне крупу, сахар, сухари... Кстати, без ее помощи такой чистоты эксперимент никогда бы у меня не получился. Так вот! Я уже долго жил в лесу, и она решила меня побаловать — положила в рюкзак жареные пирожки. Но мне ничего об этом не сказала. Ведь мы с ней, встречаясь, объяснялись только знаками. Нельзя было, чтобы мои подопечные даже случайно услышали бы человеческую речь. А после ее ухода косолапые вдруг занервничали, начали на меня бросаться в буквальном смысле. Пусть и маленькие, а задать хорошую трепку без труда могут. Я же не пойму, в чем дело. Потом лишь догадался, что в рюкзаке что-то есть. Те пирожки и обнаружил. А куда их? Выбросить нельзя — мишки съедят, нарушится эксперимент. Пришлось пятнадцать километров по лесу бежать до избушки, где была временная стоянка...

В первые месяцы после выхода из берлоги медвежата на удивление добродушны и бесстрашны. Они без боязни шли на любой звук, могли приблизиться не только к человеку, но и к зверю. Видимо, в этот период самая главная функция медведицы в том и состоит, чтобы оберегать малышей от подобных опрометчивых шагов. Ведь и сохатый, и кабан, и лошадь без особого труда могут погубить малыша. Но примерно в возрасте пяти с половиной месяцев у медвежат уже начинает проявляться оборонительная реакция. Из бесшабашных мишек они превращаются в очень осторожных и даже пугливых зверей: при малейшем незнакомом звуке мигом вскарабкиваются на дерево. За пять секунд косолапый взбирается на высоту до 30 метров. А всего за день медвежата «набирают» по деревьям до километра. Причем могут просидеть несколько часов, пока не удостоверятся, что опасность миновала. Пажетнову в таком случае приходилось спать под их деревом.

Условиями эксперимента предусматривался хронометраж и запись буквально каждого движения подопечных. За два года исследователь сменил четыре секундомера. Ночью он обрабатывал записи, анализировал их. На сон оставалось не так уж и много, потому что подняться медвежата могли и в семь утра, и в три часа ночи. Проспать такой момент Валентин Сергеевич не имел права, он должен был всегда находиться с ними рядом и фиксировать, что они делают.

Особенно нелегко приходилось Пажетнову в непогоду. Мишкам это все равно: густая шерсть предохраняет их надежно, а корм они ищут постоянно. И Валентину Сергеевичу приходилось днем питаться теми же растениями, что и медведи, но, конечно, выборочно. Лишь ночью, когда они засыпали, он мог себе кое-что приготовить человеческое. Первый год огонь вообще не разжигал и питался исключительно всухомятку. Лесные скитания наложили на него своеобразный отпечаток — он сильно похудел, осунулся, замкнулся в себе. Когда после возвращения домой жена накрыла на стол, Валентин Сергеевич искренне удивился обилию пищи и пошутил: «Надо же, как много еды, мне бы иван-чая пучок, и хватит...»

Малиново рдели, перемигивались пышущие жаром накаленные уголья костра. Они завораживали, гипнотизировали. Подброшенная Пажетновым охапка сучьев выбила из огневища сноп искр, и пламя осторожно стало покусывать свежую добычу. Да, в лесу без огня плохо, беда. Как же Валентин Сергеевич обходился?

— Самый сложный период был,— продолжал задумчиво Пажетнов,— когда медвежатам пришла пора залегать в берлогу. На дворе ноябрь — снег, мороз, а они бегают по лесу, веселятся. Я не выдержал, залег в свою «берлогу» — палатку. Мишки тут же попытались пристроиться ко мне на зимовку под бок, но я не дал. Необходимо было выяснить, способны ли они сами построить себе берлогу. Лежу неделю, другую. Шевелиться нельзя — косолапые сразу поймут, что я не сплю. Даже придумал специальные упражнения, чтобы не замерзнуть. Выйду ночью, разомнусь, а все остальное время лежу тихо. Но медвежата и не думали залегать. Приблизятся к палатке и часами подслушивают, что там их «мамаша» поделывает. Отчаялся я, сам им лежбище построил — никакого эффекта, ноль внимания. Наконец смотрю, недалеко от палатки медвежата уверенно начали по всем правилам медвежьей науки устраивать себе берлогу. Причем проделали они эту операцию так привычно и умело, словно десятки раз ее выполняли. В общем, они своим поведением очень убедительно мне доказали, что с самого рождения способны устроить свою жизнь в лесу...

Да, эксперимент Пажетнова позволил по-новому взглянуть и на многие другие стороны жизни косолапых. Существовало укоренившееся мнение, что весна для медведей самое трудное время — только вышли из зимовки, отощавшие, а растительности еще нет. Теперь ясно — такое представление ошибочно. По наблюдениям Пажетнова, медведь после спячки по крайней мере первые две недели ест очень мало. В основном сухую хвою ели, которую использует, грубо говоря, для приведения пищевого тракта в норму. Кроме того, медведи выходят из спячки с еще не полностью истраченным жировым запасом, и им не составляет никакого труда дожить до первой зелени. Когда Валентин Сергеевич встретил своих медвежат после их первой зимовки и поднес им корочку черного хлеба — любимое лакомство,— они даже не обнюхали его.