Журнал «Вокруг Света» №04 за 1987 год - Вокруг Света

Зато русло реки оказалось удобным. В меру извилистое, гладкое, припорошенное снегом, оно вело нас в страну туманов.

Прекрасная дорога, подумал я, но тут же вспомнил предостережение: «Повернешь на Номкэн, по льду не ходи, берегом». Почему? В горячке расспросов это-то и забыл узнать...

Я осторожно опустился с пойменного уступа на плотный лед. Держит. А куда он денется? Третий месяц растет. Я попрыгал. Даже не пискнет под ногами. А молодой, только намерзший, хоть и толстый, всегда выдает себя: шуршит, покряхтывает. Тело его под ногами чувствуется каким-то мягким, податливым. Но тут монолит. Слона водить можно.

А туманы? Значит, впереди есть открытая вода. На чукотских горных реках такое встречается часто. Вот Инайме об этом, видимо, и предупреждал." Но такую отдушину мы всегда заметим, уже приходилось видеть.

— Давайте сюда!

Постепенно туманы редели, а потом ветер повернул и погнал их вверх, к истокам Номкэн. По сторонам открылись горные гряды, все в разноцветных осыпях, рассеченных темными выходами коренных пород. С террас над глубокими трещинами и обрывами висли синие наплывы снега, надутые ветрами. Гряды потихоньку сужались, русло заметно забирало вверх.

Скоро долину пересекла низкая морена. Прорезая ее когда-то, Номкэн сузилась до десятка метров. На краях русла под обрывами распиленной морены высились груды валунов. Как опилки по бокам могучей пилорамы.

— Что-то долго идем, а Желтой сопки не видно,— негромко сказала жена.

— Спокойно, мамика. Куда денутся висящие над речкой обрывы? Речка-то вот она, под ногами. Так что можно не волноваться, доберемся в конце концов.

И словно вопреки моему призыву «не волноваться» впереди раздался треск, затем какой-то стеклянный звон, и Дуремар... исчез! Я успел только заметить, как вздернутым флагом мелькнул надо льдом и опал пушистый хвост.

— Авария! — завопил сын, натягивая ременный поводок, шедший от упряжки вожака. С визгом, шарахнувшись в стороны, уперлись и заскользили по льду Огурец и Шушка. Общими усилиями нарты удалось остановить и развернуть боком к открывшейся впереди дыре. Ближний край ее хрустел и осыпался под постромками вожака. Сын рванулся к дыре, и не успел я слово сказать, как он с криком: «Держись, Дурёма!», скатился вниз.

Я выдернул с нарт топорик, воткнул его сбоку, у полоза, и бросился вперед...

...Дуремар висел, схваченный упряжью, в метре над сухим галечным дном речки Номкэн. Висел, перегнувшись подковой, и молчал. Событие, видно, было так мгновенно, что он не успел испугаться.

— Сейчас мы тебя с-спас-с-сем! — стоя на галечном дне, сын с натугой толкал Дуремара вверх. Вокруг дыры прыгал Пуфик и прямо по-человечески кричал:

— Ax-ax! Ax-ax!

Скулили перепуганные Шушка и Огурец.

Один Дуремар был спокоен. Он уже разглядел, что земля недалеко, а младший хозяин стоит на ней: значит, нечего бояться. Я ухватил постромок вожака, подтянул чуть вверх и сказал жене:

— Отпускай нарты, иди сюда.

— Тяните его! — увидев нас обоих над дырой, скомандовал сын, вновь пихая Дуремара: — Спас-сем, куда ты денешься!

Пес махнул хвостом — «Я иного и не мыслю!» — и продолжал безмолвно висеть.

Вдвоем мы подтянули постромок выше, я ухватил вожака за шиворот и выдернул на лед. Тут же началось неописуемое собачье ликование. Но мне, как руководителю экспедиции, стоило Дуремара выдрать: вожак, а не заметил тонкого льда. А случись там вода? Тоже мне «бригадир», вспомнил я уважительное слово, сказанное о нем Кеунеут. Гнать таких бригадиров в шею. В разнорабочие.

Жена лежала на льду и, сунув голову в дыру, переговаривалась с сыном. Конечно, ахала. Я опустился рядом.

— Царство,— восторгался сын.— Ледяное все, зеленое. Прыгайте. Тут, наверное, много будет приключений!

Пришлось доставать из нарт и разматывать кусок репшнура. Его хватило от валунов на берегу до дна ямы.

Внизу висел зыбкий зеленый сумрак. Откуда-то плыло журчание воды. Звуки подо льдом обретали глухую раскатистость и медленно утекали в сумрак.

— Какие чертоги! — прошептала жена и потрогала заиндевевший потолок. Шурша, посыпался иней.— А не обвалится?

— Висело же до нас.

— Вода журчит. Где она?

— Посмотрим. Только осторожно.

Мы прошли с десяток шагов и оказались на берегу ручья. Он был шириной метра четыре. Вода прозрачная, но в то же время какая-то черная. В ней приглушенными цветными пятнами светились галечники.

— Смотрите, халцедончик! — Сын выхватил из воды плоскую плитку.

В воде мелькнула тень, за ней еще несколько, а потом проплыла темная, сбитая в комок масса.

— Рыбы!

Это были хариусы. Следом за косяком медленно потянулись отдельные рыбины. Крупные, не меньше килограмма каждая.

— Вот они где зимуют! А удочки на нартах!

— На местах зимовки ловить запрещено,— сказал я.

— А кто узнает?

— Мы сами. Разве этого мало?

— Хм...— Сын задумался.

Окончание следует

Степень риска

Окончание. Начало см. в № 3.

В детстве я мечтал стать полярником и с жадностью накидывался на каждую книгу об Арктике и Антарктике. Одной из первых были записки Джеймса Росса о плавании в южные широты на судне «Эребус» в 1841 году — плавании, во время которого участники экспедиции видели извергавшийся среди льдов вулкан. Моряки назвали его Эребусом — в честь своего парусника. Полярника из меня не получилось, но профессия, которой я стал в конце концов заниматься, доставляла мне не меньше радостей, чем сулило воображение.

Я успел забыть о корабле «Эребус» моего детства, как вдруг в одной научной статье натолкнулся на упоминание о вулкане Эребус. Там говорилось, что его магма состоит из уникальных материалов — кенитов, тех же, из которых сложена гора Кения, только в расплавленном состоянии. Эребус, единственный на Земле действующий вулкан, питаемый подобной магмой, являл собой геологическую причуду, и Антарктида вновь привлекла мое внимание. Пусть время Великих географических открытий миновало — что с того? Ледяной континент оставался широким полем для научных исследований и во второй половине нашего века.

Меня всегда увлекала экспедиционная работа, в которой добывание крупиц нового сопряжено с испытанием в экстремальных условиях физической стойкости человека, его выдержки и воли. Употребляя вошедшее в моду слово «экспедиция», я не имею в виду псевдонаучные путешествия, получившие сейчас такое распространение благодаря развитию современных средств транспорта и стремлению людей оказаться подальше от городского шума, вырваться из плена бытовых удобств.

Моя идея свидетельствовала об изрядной доле наивности. Вулканолог в Антарктиде?! С равным успехом можно было хлопотать о полете на Луну.

Тем не менее в 1959 году промелькнул лучик надежды. Меня пригласили посетить только что построенную геотермальную электростанцию в Новой Зеландии, и один из вечеров я провел в доме покорителя Эвереста Эдмонда Хиллари, который за год до нашей встречи пересек Антарктиду на собачьих упряжках. Разговор зашел об Эребусе, и мы без ложной скромности сошлись на том, что если кто и может осуществить в связке первый спуск в кратер легендарного вулкана, так это двое людей, сидящих сейчас у уютно потрескивающего камина. «Решено!» — воскликнули мы и решили тут же взяться за дело. Но затем бесчисленные препятствия, неизбежно возникающие при попытке снарядить любую экспедицию, скучные мелочи — получение разрешений, выбивание кредитов, неотложные обязательства, не говоря уже о расстоянии в 20 тысяч километров, отделяющем Окленд от Парижа, а также моем возрасте, с каждым годом напоминающем, что намеченное предприятие рискует превратиться в авантюру,— все это постепенно погасило пыл. И я похоронил проект, как уже случалось не раз.

Прошло пятнадцать лет (мне исполнилось пятьдесят восемь), но, к счастью, сердце работало как у тридцатилетнего, как вдруг я получил письмо с ошеломляющим предложением: молодой новозеландский геолог Фил Кайл, побывавший на Эребусе, где со спутниками пытался спуститься в кратер, приглашал меня на следующий год возглавить новую попытку!

На мысе Ройдс греет солнце. Я стою на базальтовом поле. Темное пятно, зажатое между спускающимися с Эребуса ледниками и ровным припаем, выглядит какой-то нелепицей среди сверкающей безбрежной белизны. Впрочем, сам факт, что я оказался в Антарктиде, с трудом укладывается в сознании.

Я не любитель паломничеств к «святым местам». Прошлое для меня служит лишь отправной точкой для броска в будущее. За долгие годы я ни разу не отправился куда-то лишь потому, что там жил великий человек или произошло достославное событие. Если мне случалось попасть в Арль, то не затем, чтобы благоговейно постоять у дома, где писал Ван Гог. Хотя для меня Ван Гог...