Август - Тимофей Круглов

Толян шепнул уцепившемуся за поручень Анчарову, не любившему так много воды:

— Представляешь, взрывчатка бы сейчас сработала на нижней палубе? Просто пиздец! — Саня только поежился, поведя напрягшимися худыми плечами. А теплоход медленно поднимался все выше и выше, пока, наконец, не ушли вниз даже кривые яблоньки, клумбы с немудреными цветами и аллея голубых елей, высаженных заботливо шлюзовиками поверх бетона, казавшегося сейчас просто островком на пути реки.

Туристы восторженно загалдели, как только толстые стальные створки передних ворот шлюза начали медленно открываться, и прямо перед носом теплохода вновь заголубела река, засияло солнце, и снова открылся нескончаемый водный путь.

— Сильное впечатление! — даже насмотревшийся по белу свету на множество чудес Петров не смог сдержать своего восхищения увиденным. Впрочем, после того, как приднестровцы свалили с его души тяжелый камень, Андрей Николаевич готов был восхищаться всем подряд! Рядом почему-то оказался вовсе не Муравьев, а оттеснивший его Кирилл, суетливо щелкающий затвором цифровой камеры.

— Просто замечательно! — поддержал он Андрея, вклинившись для удобства съемки между компанией мужчин, стоявших в первом ряду зевак на носу шлюпочной палубы. Петров с Анчаровым, наглядевшись на необычное зрелище, отошли в сторонку, чтобы не дымить на женщин и детей, и закурили. А Кирилл перебросился с Толей несколькими словами, и оба вдруг весело подхватились куда-то, на ходу помахав Андрею с Сашей руками, дескать, — стойте там, мы сейчас!

«Сейчас», однако, затянулось. Слегка подвыпившие Петров с Анчаровым, не долго думая, переместились в бар «Панорама», вежливо поздоровались с уже примелькавшейся им женой Кирилла и заказали по соточке «Хеннеси», чтобы не мешать днестровский коньяк с коктейлями. Они уселись перед огромным окном прямо по курсу теплохода, бодро набравшего ход, едва выйдя из шлюза. Бесконечная речная дорога вновь синей, волнистой лентой расстилалась перед ними. И багровые, косые уже, солнечные лучи перебивали зелень лесов, отбрасывающих длинные тени. Девчонки-подростки с неслышным из-за толстого стекла визгом носились по-щенячьи по палубе друг за другом, играя в пятнашки.

Эта счастливая мирная картина грела мужикам душу лучше, чем французский коньяк и горячий «эспрессо» в маленьких толстых чашечках. Дым от анчаровской сигары сиреневыми вензелями расплывался по бару, пронизанный клонящимся к закату августовским солнцем, и пела нежно с невысокой эстрадной ступеньки в углу бара невзрачная на лицо певичка в маленьком черном платье с голыми, танцующими изящно руками, унизанными множеством браслетов:

Где найти далекий светЛюбви, которой больше нет?Может, это онИз облаков свой тянет луч?На вечерние поля, на золотые тополя,На аллеи, где потерянТайный твой ключ…

— Смотри, кто пришел! — Анчаров незаметно наступил Андрею на ногу и показал глазами в направлении входа.

В дверном проеме стояла Люся. Она чуть приподнялась на цыпочках и, вытянув длинную красивую шею, всматривалась против света вглубь бара, туда, где сидел Петров. Легкое бирюзовое платье, перехваченное в талии, делало ее похожей на девушку из советских фильмов про войну. Так и казалось, что сейчас она скинет с плеч тонкую, невесомую шаль и запоет про «синенький скромный платочек».

Но хоть и шла где-то на краю света война, здесь, в уютном баре, напоенном запахами кофе, коньяка и свежего речного ветра, в воздухе, перекрещенном не трассерами, а взглядами свободных мужчин и женщин, пронизанном солнечными лучами и легкими облачками сигаретного дыма — витала не смерть, а любовь.

Август! Может, все же, когда-нибудьОн скажет: не печалься, не плачь, забудь!Август! Словно дивного лета намЛюбви той не вернуть…

С каких рассветных облаков,С каких небесных островов,Свет каких тумановТы несешь с собой, любовь?

Два сердца в жертву изберешь,Одним огнем их обожжешь,Вмиг чужих превратишь в одержимых ты,Вольных двух — в рабов!

Музыкант, аккомпанирующий певице, небрежно отодвинулся от синтезатора, как будто он тут и ни при чем вовсе, только сильные пальцы перебирали клавиши, — уверенно и печально фортепиано прокладывало мелодию сквозь густой, тягучий августовский мёд саксофона.

Зачем так чист любви исток,Когда закон ее жесток?Опалит и снова покинет насСолнце среди туч.

И где теперь найти мне светЛюбви, которой больше нет?Может, это онИз облаков свой тянет луч…

Люся, словно парусная шхуна на свет маяка, проплыла легкой волнующей походкой навстречу взгляду Петрова.

— Добрый вечер, друзья? Ведь не господа же, даже не товарищи, ведь друзья же, правда?

— А я вас потерял, — невпопад протянул Андрей Николаевич, одновременно поднимаясь, подвигая торопливо кресло и гася в пепельнице зажженную сигарету.

— Конечно, друзья! — Невозмутимый по-восточному Анчаров с бронзовым в сумерках бара лицом, легко, пружинисто встал по стойке «смирно», а были б шпоры, так непременно звякнули бы. Саня вопросительно посмотрел на Петрова, тот опомнился и торжественно произнес:

— Люся, разрешите представить вам моего товарища — Александр, э-э…

— Алишерович, — тихо подсказал Саня.

— Александр Алишерович Анчаров! Люся улыбнулась и протянула тонкую руку.

— Очень рада! Меня зовут Людмила Николаевна. Кутепова. Для друзей — просто Люся!

Анчаров осторожно пожал узкую гладкую ладонь, склонил голову и непроизвольно прищелкнул все же каблуками:

— Я счастлив! Что вам заказать? Андрей, ты позволишь?

Петров немножко ревниво усадил Люсю за столик и развел руками, глядя на застывшего в ожидании приказа Анчарова.

— Люся, пожалуйста, хоть что-нибудь, а то ведь Александр Алишерович в стремлении услужить даме пароход наш перевернет!

— Как приятно! Зря, Андрей Николаевич, вы пытаетесь иронизировать. Бокал шампанского разве что, и только. Брют.

Анчаров улыбнулся им обоим и уверенно пошел к стойке.

— Как красиво могут женщины просто сесть в кресло, — подумал Петров про себя. — Просто опуститься в кресло, просто наклонить голову, просто руки как-то так держать, что они не кажутся лишними. И спина как струна, и все скромно так, и с таким женским вызовом одновременно.

— Какой интересный человек ваш новый знакомый, — Люся чуть-чуть наклонилась в сторону Андрея, чуть повернула голову. Ни прическу поправлять не стала, уверенная, что все с ней в порядке, ни одного лишнего суетного движения не сделала. Просто перешагнула вдруг пропасть между ними, не сделав ни одного шага. Просто посмотрела ему в глаза, — и всё.

— Саня? Да, мне кажется, он хороший человек. Он давний друг моего старого приятеля. Так все случайно срослось и так вовремя, я потом расскажу, если вам интересно. А куда же вы пропали, Люся? Я так радуюсь, право, что вы разрешили мне так вас называть. Я влюблен в это имя, я уже говорил, да? Не помню, почему вдруг, может быть книжка какая-то детская была, может быть, девочку в первом классе так звали; не знаю почему, но мне просто нравится произносить вслух: Лю-ся!

— Спасибо, Андрей Николаевич! Да вы курите, я привычная. Сама не курила никогда, у нас папа курил. И я с тех пор люблю курящих мужчин, а некурящих не очень.

— Спасибо! Я много курю. Я ведь летал всю жизнь. Я инженер. Последнее время радистом, правда, пришлось. На грузовом лайнере. Так вот, в пилотской кабине особо не пораскуриваешь. Выходить в грузовой отсек надо, да и то, сначала момент улучить. А рейсы длинные обычно, иногда по 7–8 часов — с одного конца света — на другой. Вот. Ну, а когда можно курить свободно, сигарету изо рта не вынимаю, чтобы накуриться про запас, наверное. Понимаю, слабость. Надо избегать зависимости, чтобы быть свободным. Но я один, к чему мне искать свободы?

Петров бормотал, бормотал, почти про себя, закуривал сигарету, старательно выдувал дым в сторонку от Люси, а сквознячок все равно тянул слоеное облачко на нее. Но она не отмахивалась от него, смотрела на Андрея с рассеянной улыбкой, носик не морщила, наоборот, чутко шевелила ноздрями, привыкая к запаху «Кэмела», соотнося его в памяти с каким-то другим — знакомым с детства.

— Ах, Петров, Петров. Вы человек романтической профессии, оказывается! Вы кенгуру видели? — Люся подняла высоко ресницы, в зеленых глазах заиграл озорной огонек.

— Смеетесь. — разочарованно протянул Андрей Николаевич. — Не только видел. И трогал, и даже ел, признаться. У меня в каюте есть сувенир один австралийский — кожаный мешочек такой, мягкий, без единого шва! Я в нем флэшки держу, чтобы не потерялись и аккумуляторы запасные для фотоаппарата.