Уик-энд - Маргарет Форд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Мягкой? Что он знает о шопеновских прелюдиях и том, как композитор отнесся бы к моей интерпретации? Он, возможно, разбирается в игре на волынке. Ради своих статей режет меня по живому, хоть и кормится за мой счет. Он невозмутимо поглощал еду, которую я заказал для закулисной вечеринки. Давился белужьей икрой, как неотесанный мужлан. Вероятно, он не знал, что это такое. Решил, что это овечьи потроха.
- Возможно, МакНейл уехал из города. Возможно, он работает в другой газете.
- Нет, он там. Я не поленился это узнать. Такие типы сидят на одном месте. Пока их не выгонят. Не уничтожат. Они безумно живучи. Им не хватает такта умереть, исчезнуть, затеряться в австралийском буше.
Поппи расчесала волосы, решив оставить их распущенными. Она подумала, что так она, вероятно, будет выглядеть моложе. Макс тяжело опустился в кресло у окна, плечи его были опущены. Он смотрел на свои руки.
- Почему все, кроме меня, похоже, понимают жизнь?
- Далеко не все понимают жизнь, Макс. Твои проблемы - это ещё не все проблемы, существующие на свете.
- У меня где-то есть блок. Думаешь, поэтому я не могу сочинять стоящую музыку? Ты знаешь, я работаю над хоралом, но он мне не удается. Хорошо выстроенное дерьмо. Настоящий мусор.
- Пойдем выпьем "кровавую Мэри" и съедим яйца.
Она положила руку ему на плечо. Заметила, как он слегка поморщился, словно испытав боль.
- Поппи, думаешь, ты способна объяснить Морин... убедить её оставить меня в покое? Я не в состоянии выдержать лавину чувств, которую она обрушивает на меня при каждой нашей встрече. Когда-то давно... ну, все знают про нас. Но я покончил с этим. Много лет назад. Люди не имеют права так любить без разрешения.
- Нет, это несправедливо. Не знаю, смогу ли я поговорить с ней.
Она представила себе, каким холодным взглядом смерит её Морин, если она попытается вмешаться. Наверно, Морин потребует, чтобы она оставила в покое Рика.
- Я умолял её оставить меня в покое. У меня и без того хватает проблем. А теперь Рик заявляет, что я ставлю его в неловкое положение! Ты представляешь? Он оскорблен тем, что я не хочу ее! Я пытался объяснить, что я не преследую её. Ничего не понимаю.
- Забудь на время обо всем этом, Макс. Мы должны здесь просто отдохнуть, получить удовольствие от уик-энда. Как насчет того, чтобы поплавать после еды?
- Я не люблю плавать.
* * *
В полдень солнечные лучи позолотили патио, придав ему шафранный оттенок; даже тусклые серые камни казались инкрустированными маленькими бриллиантами, омытыми ночным дождем. Три чайки, покружившись над массивной прибрежной скалой, наконец уселись на нее. Вся округа в радиусе трех миль ослепляла глаз яркими красками.
Поппи выкатила сервировочный столик с тарелками и бокалами, большой электрической кастрюлей с крутыми яйцами и графином "кровавой Мэри". Оказавшись в патио, она прежде всего подала еду Максу. Развалившись в кресле (точно так, как несколько минут тому назад в комнате), он смотрел на воду и потирал руки. Он съел пару яиц. Он не замечает, что лежит перед ним, подумала, глядя на него, Поппи. Макс проглотил две "кровавые Мэри" и бросился в дом к пианино. Оттуда стали доноситься холодные, как лед, звуки "Сонаты для фортепиано" Копланда. Они раздражающе действовали на натянутые нервы Поппи.
Лайлы по-прежнему не было видно; Поппи знала, что Харри занимается подводным плаванием в маленьком чистом озере у дальнего берега, испытывая новую фотокамеру. Когда появился Рик, Поппи сидела в одиночестве со своими яйцами и напитком. Он сел возле нее, очень близко; их ноги соприкоснулись под столом.
- Доброе утро. Как ты спал?
- Кажется, неважно.
Он имел усталый вид. Он действительно был уставшим.
- Я тоже. Спокойный уик-энд.
- Прекрасный в некотором отношении. Посмотри на эту природу.
- И не очень прекрасный в других отношениях.
Она думала сейчас о Максе, о Харри. У неё заболели виски.
- Думай о хорошем.
- Это весьма дорогостоящий совет из твоих уст. Рик, я хочу кое-что знать.
- Если я знаю это, то буду рад сказать тебе.
- Ты знаешь. Я сошла с ума, или мы действительно добились полного взаимопонимания вчера ночью? Мне казалось, что мы так близки... возможно, я все придумала. Я не очень-то умею сближаться с людьми.
- Да.
- Тогда почему ты не сказал мне о том, что намерен заняться политикой?
Он, похоже, растерялся. Потом произнес, как бы оправдываясь:
- У нас было мало времени для разговоров. Только пара часов. Мы не могли затронуть все темы.
- Эта тема важна для тебя. Она должна находиться на поверхности твоего сознания.
- Она может стать важной, но сейчас этот замысел находится на самой предварительной стадии.
- Наверно, ты считаешь, что я веду себя, как ребенок, но мне казалось, что мы были так близки, когда ты говорил мне о книге... а потом Харри объяснил, что ты должен написать книгу, или создать какую-то философскую доктрину, чтобы привлечь к себе внимание, потому что так можно в наше время вырваться вперед в политике... Я почувствовала себя за бортом.
- Харри догадлив.
- Почему ты не упомянул это обстоятельство?
- Право, не знаю. Но мы были близки. Уверяю тебя. Я никогда ещё не ощущал такой близости с другим человеком. Мы близки сейчас.
Она почувствовала давление его обнаженной ноги на её собственную от колена до лодыжки; это показалось ей такой юношеской проделкой, что она едва не засмеялась. На короткое мгновение он накрыл её руку своей ладонью.
- Где все? - спросил Рик.
- Харри плавает со скубой на маленьком озере, которое он обнаружил. Он должен скоро вернуться. Позволь мне наполнить твой бокал.
- Да, я ещё выпью. Знаешь, Харри доведет себя своей бесконечной работой до инфаркта. Я не знаю, что он стремится доказать. Возможно, свою вечную молодость.
Не появление ли Харри, поднимавшегося по каменным ступеням с аппаратурой в руках, заставило её преднамеренно прижать свою ногу к ноге Рика? Она почувствовала, что Рик испуганно отстранился, потом ответил на её прикосновение. Это было проявлением извращенной, детской сексуальности. Тайный сговор против Харри, который шагал по ступеням с ликующей улыбкой школьника на лице.
- Для меня остались яйца? - закричал Харри. - Я умираю от голода. Я фотографировал на озере затонувшую лодку.
- Не перенапрягайся, Харри, - сказал Рик, входя в роль доктора. - Не то наживешь себе неприятности с сердцем.
- Спасибо за добрые слова, доктор. Не думаю, что такая нагрузка способна принести мне вред. Я должен избавиться от выпитого вчера алкоголя. К тому же у меня легкое несварение желудка, и плавание, похоже, устраняет его.
- Тебе уже не двадцать лет.
- Я просто не умею отдыхать. Где бы я ни находился, я не могу спать больше пяти часов в сутки. Даже во время отпуска. Когда я жил на итальянском побережье у Себастиана Грея, я вставал и выходил из дому раньше, чем служанка начинала варить кофе. Ты когда-нибудь был на вилле Себастиана?
- Нет. Во время моего последнего визита в Рим Себастиан находился в Гонконге, - ответил Рик. - Я не очень хорошо его знаю. По правде говоря, я плохо переношу гомиков в больших дозах, а Себастиан всегда окружен голубыми. Даже если сам он таковым не является. Он по-прежнему снимает для "Пари-матч"?
- Только в качестве свободного фотохудожника. Себастиан иногда устраивает отличные вечеринки. Он знает всех в Риме и Париже.
Харри съел яйца, выпил половину "кровавой Мэри" и пустился в воспоминания о вилле Себастиана. Он обожал подобные истории.
- Прошлой осенью я отправился на обед к Себастиану. Я, как всегда, опоздал и оказался в углу возле некрасивой, грустной девушки с лицом, как у трупа. Я удивился, что она попала к Себастиану. Ты знаешь, он любит красивых женщин. После непродолжительной беседы я понял, что она - дочь Пэтти Гордон от первого мужа. Вероятно, тебе известно, что фонд Гордон в Питтсбурге основан на деньги Гордонов. Первым мужем Пэтти был нищий граф фон Леггон. Они с самого начала жили на деньги Пэтти. Но у графа были крепкие связи с хорошими немецкими домами, если ты меня понимаешь. Я искренне сказал этой девушке, что граф нравился мне больше, чем все другие мужья Пэтти (что, видит Бог, сущая правда), и она сразу потеплела ко мне. Мы прекрасно понимали друг друга, и я предложил повести её к обеденному столу. Бедняга Себастиан обрадовался, что кто-то взял в опеку эту девушку, которая являлась очевидным балластом. Обед носил неофициальный характер, и он не мог указывать, кому с кем идти к столу. Это был весьма неофициальный обед. Мы сели и принялись оживленно болтать, пока официант не принес восхитительный суп из брокколи в открытых супницах, которые почти вышли из моды. Я почти не замечал официанта, отметив лишь то, что он был типичным молодым итальянцем - смуглым, красивым, с чувственными глазами. Как хорошо, что Себастиан по-прежнему держит приличного повара, подумал я. Когда официант налил суп в тарелку девушки, она встала и бросила свою салфетку на пол. "Меня в жизни так не оскорбляли!" - закричала она и убежала. Я изумился. Себастиан окаменел, потому что она все же дочь Пэтти Гордон. Я посоветовал Себастиану пойти за ней; в первый момент он сидел, как парализованный, в своем синем смокинге с фосфоресцирующими лацканами. Наконец он отправился за ней. Вскоре он вернулся с позеленевшим лицом. Очевидно, он догнал её, прежде чем она умчалась на своем "бугатти". Он произнес, обращаясь ко всем гостям, лишь одну фразу: "Откуда я мог знать, что недавно нанятый мною официант - последний любовник её матери?"