Собор без крестов - Владимир Шитов

После этого Табаев еще долго давал показания Серебрякову по интересующим его вопросам, связанным с

мясокомбинатом и его взаимоотношениями с преступной группой расхитителей.

В заключение Табаев сказал:

— Вот, кажется, все, что связано с моей подпольной деятельностью.

Серебряков дал прочитать Табаеву и его защитнику протокол допроса и после подписания ими его сказал:

— Вы, Фахрат Паша оглы, рассказали мне только то, что не могли опровергнуть и скрыть, но я считаю, что у

вас были и другие источники обогащения.

— Мне больше нечего вам дополнить, — заверил Табаев.

Из следственной комнаты Серебряков позвонил прокурору и попросил его не уходить, так как он ему нужен

для важного разговора.

Прочитав протокол допроса Табаева, Шувалов спросил:

— Какие будут у тебя предложения на этот счет?

— Надо немедленно задерживать Белозерского, опечатывать холодильник, назначать бухгалтерскую

ревизию по его подотчету.

— Ты знаешь, какую кашу мы с тобой завариваем? Парализуем работу целого предприятия на неделю.

— На неделю надеяться не приходится, — возразил Серебряков. — А чтобы быстрее холодильник заработал, надо организовать пересдачу материальных ценностей Белозерским другому материально-ответственному лицу.

— Будем его арестовывать, а потом под конвоем возить на пересдачу или дадим ему возможность пересдать

холодильник, а потом арестуем? — спросил Шувалов Серебрякова.

— Видите ли, Иван Владиславович, Белозерский член партии, депутат сельского Совета. Его задерживать и

арестовывать нельзя. Пока он будет пересдавать холодильник другому лицу, мы подготовимся к его аресту, решим вопрос о его партийности и депутатской неприкосновенности.

— Имей в виду, — подумав, сказал Шувалов. — С Белозерским нельзя допустить осечки, иначе не только с

тебя, но и с меня верхи снимут шкуру.

— Я этого не боюсь, осечки не должно быть, но я боюсь тех высоких покровителей, которые у Белозерского

могут быть и которые начнут нам вставлять палки в колеса.

— Ох уж эти покровители, сколько они нашего брата съели и сколько еще съедят, — согласился Шувалов. —

Дай Бог, чтобы их у него не оказалось.

Проработав двадцать три года в прокуратуре, Шувалов был очевидцем стольких злоупотреблений и

преступлений должностных лиц, что потерял им счет. Да и как не потеряешь, если у них больше прав, чем у него.

И тем не менее все средства массовой информации прямо ополчились на правоохранительные органы. При

таком положении милиция, прокуратура и суд стали подстраховывать себя от возможных конфликтных ситуаций

по уголовным и гражданским делам, что привело к увеличению количества лиц, уходящих от заслуженного

наказания с помощью несовершенного закона, об изменении которого годами идет разговор, но практически все

остается по-прежнему.

«Эх, тяжела ты, шапка Мономаха!» — вздохнул Шувалов, вслух же он сказал Серебрякову:

— Попрошу Василия Тимофеевича, чтобы он выделил в помощь тебе одного работника ОБХСС, одновременно попрошу областную прокуратуру, чтобы прислали следователя в помощь тебе. Не возражаешь?

— Бесполезно просить областное начальство. Пускай Василий Тимофеевич даст мне пару оперов. Я им буду

давать задания по конкретным эпизодам, и они будут работать.

— Попытка не пытка, — расставаясь заметил Шувалов.

Серебряков отказался от предложения Шувалова довезти его до дома, а решил пройтись пешком.

Вспомнив по дороге домой свой разговор с Шуваловым, он с надеждой подумал: «Забыл попросить Ивана

Владиславовича освободить меня от выездов на осмотр мест происшествия. Как они мне надоели! Выезжаешь то

к утонувшему, то к застрелившемуся, то к захлебнувшемуся рвотной массой, то к замерзшему, то к

отравившемуся. Каждый осмотр требует тщательной проверки и правильного решения. Чаще всего погибшие

сами виноваты в своей смерти, но есть случаи, когда преступники, совершившие убийство, инсценируют

самоубийство. Во время осмотров происшествия с трупами постоянно приходится быть готовым к различным

неожиданностям, много времени отнимают формальные проверки. Завтра попрошу Ивана Владиславовича

освободить меня от них на время».

Глава 18

Скупые лучи зимнего солнца, несмело проникнув в кабинет Шувалова через шторы, рваными заплатками

лежали на полу.

Несмотря на солнечную погоду, настроение у Ивана Владиславовича было не плохое, а скверное.

Прокуратурой области ему было поручено провести проверку заявления Арбузовой, которая своими

жалобами и заявлениями завалила разные инстанции правоохранительных органов, представители которых уже

перестали приезжать для осуществления проверок.

По указанным в заявлении «фактам» прокурором была проведена соответствующая проверка. Теперь ему

осталось только взять объяснение от Серебрякова, который был главным действующим лицом материалов

проверки.

Шувалову не хотелось травмировать Серебрякова, но долг обязывал его выполнить данную неприятную

миссию.

Серебрякова он считал не только знающим специалистом, но и кристально честным человеком.

Увидев зашедшего в кабинет по его вызову Германа Николаевича, прокурор дал ему прочитать заявление

Арбузовой.

— Опять моя «знакомая» жалуется на меня, — прочитав фамилию заявителя, заметил Серебряков. Плотно

усевшись в кресло, он стал читать содержание заявления: «В прокуратуре района работает старшим

следователем Серебряков Герман Николаевич. Он не имеет морального права решать судьбы людей, если

воспитавший его отец судимый человек. Если у Серебрякова такой отец, то и он далеко от него не ушел.

Весной была изнасилована гражданка Фатьянова, так Серебряков, несмотря на заявление потерпевшей об

ее изнасиловании, не удосужился даже возбудить уголовное дело, фактически защитив преступника.

Когда я была на приеме у прокурора Шаповалова, то сидящая женщина, тоже ждавшая очереди на прием к

прокурору, мне сказала, что дала 2000 рублей Серебрякову взятки, и он освободил ее сына от уголовной

ответственности.

Как можно держать таких людей, как Серебряков, на работе в прокуратуре, когда они сами погрязли в темных

делах? Серебряков вел следствие моему сыну, Арбузову Валентину Семеновичу, которого осудили из-за

подтасовок следователя на пятнадцать лет лишения свободы.

Мне сын говорил, что при допросе Серебряков его бил и заставил признаться в изнасиловании малолетней, которую он не трогал.

Прошу вас проверить мое заявление и вынести протест на решение областного суда по делу моего сына, поручив расследование другому следователю».

Прочитав заявление Арбузовой, Серебряков, откинувшись всем корпусом на спинку кресла, взволнованно

произнес:

— Как эти «правдоборцы» насобачились в стряпании кляуз и анонимок, творя свои темные дела! Мне опять

надо писать объяснение по данному заявлению?

— Притом объяснение должно быть написано на имя прокурора области, — пояснил Шувалов.

— Работаешь в прокуратуре на одном энтузиазме, как говорится, но когда заставляют писать объяснения по

таким заявлениям, то начинаешь сомневаться, а нужен ли товарищам, сидящим в высоких креслах, мой

энтузиазм?

— Ты такой чепухи не говори, — обиженно заметил прокурор. — Я от тебя такого высказывания не ожидал.

Положив перед Серебряковым несколько чистых листов бумаги, Шувалов вышел из кабинета.

Когда минут через сорок Шувалов зашел к себе в кабинет, то там Серебрякова не было, а на столе лежало

два листа написанного им объяснения.

Шувалов наклонился и стал его читать: «Мой отец, Серебряков Николай Юрьевич, инвалид войны 3-й группы, орденоносец, умер семь лет тому назад. Мать, Серебрякова Степанида Ивановна, умерла в Ленинграде от

голода в блокадный год.

Меня воспитал отец, который после войны нашел меня в детском доме города Пугачева, куда я был

эвакуирован с группой других детей из Ленинграда перед блокадой.

Действительно, мой отец был судим за хулиганство на четыре года, судить его я не имею права, так как с

материалами дела не был знаком и на судебном заседании не присутствовал, находясь на срочной службе в

рядах Советской Армии.

Отец поставил меня на ноги, дал воспитание, возможно, без его морального воздействия я не стал бы

получать того образования, которое получил. Судимость отца давно погашена, а его уже нет в живых, и

тревожить его покой со стороны Арбузовой является кощунством.

По поводу отказного материала в отношении Галдобина поясняю следующее: Галдобин два месяца дружил с