Канатная танцовщица - Морис Леблан

грязь. Но он был человек умный и всегда повторял мне: «Гиацинт – это меня зовут Гиацинтом – стойкий человек не бывает несчастным. И я скажу тебе секрет, которому научил меня дедушка: богатство в стойкости души. Так и запомни: в стойкости – богатство».

Доротея невольно смутилась, услыхав от бродяги перевод латинского девиза «In robore Fortuna».

– А кроме этих слов, – спросила она, – ваш отец не оставил вам ничего?

– Он дал мне добрый совет ходить каждый год двенадцатого июля в Рош-Перьяк и ждать кого-то, кто рано или поздно подаст мне милостыню в сотню, а может быть, и тысячу франков. Я каждый год бываю здесь, но до сих пор никто не подал мне больше нескольких медных монеток. Был я и в прошлом году, бреду и теперь, а если буду жив – приду и на будущий год.

Через час фургон догнал женщину с кривоногим ребенком. Доротея подсадила их в фургон. Женщина оказалась работницей из Парижа. Шла она в Рош-Перьяк помолиться о выздоровлении ребенка.

– У нас в семье всегда ходили в Рош-Перьяк, – объяснила она Доротее. – Чуть заболеет ребенок, его везут двенадцатого июля в часовню Святого Фортуната.

Таким образом, и в семье парижской работницы, и в семье князя д’Аргонь жила одна и та же вера в чудо, связанная с днем двенадцатого июля.

К вечеру добрались до Перьяка. Доротея стала расспрашивать о замке. Это были дикие развалины в девяти километрах от деревни, у самого моря, на пустынном каменистом полуострове.

– Переночуем здесь, – решила Доротея, – а завтра рано утром двинемся дальше.

Уехать на рассвете, однако, не удалось. Ночью Кантэн внезапно проснулся от запаха дыма и треска огня. Он вскочил и увидел, что пылает крыша сарая, под которым стоял фургон. Он поднял крик. Прибежали случайно проезжавшие крестьяне и помогли вытащить фургон. Не успели вытянуть его из-под крыши, как крыша рухнула. Доротея и мальчики были невредимы, зато пострадала Кривая Ворона. Она была вся в ожогах, так что нельзя было ее запрячь. С трудом удалось нанять другую лошадь и шагом двинуться в путь. Кривая Ворона едва семенила за фургоном, привязанная к задней дверце. Проезжая мимо церкви, Доротея увидела старика и женщину с кривоногим ребенком. Они сидели на паперти и просили милостыню.

В половине десятого фургон остановился возле дома с вывеской: «Постоялый двор вдовы Амуру». В ста метрах от постоялого двора виднелся полуостров Перьяк с пятиконечным мысом, похожим на руку с растопыренными пальцами. Немного левее впадала в море река Вилэн.

Все вышли из фургона и сели пить кофе в полутемном зале трактира. Позавтракав, мальчики принялись за лечение лошади, а Доротея разговорилась с хозяйкой. Спросила она и про замок Перьяк.

– И вы туда же? – удивилась хозяйка.

– Разве я не одна? – ответила Доротея вопросом.

– Туда уже приехал господин с дамой. Они приезжают уж несколько лет. Раз даже ночевали у меня. Вы знаете, они из тех, что ищут…

Доротея притворилась непонимающей.

– Что они ищут?

– Болтают наши, будто клад. Здешние не верят, а приезжие интересуются. Есть такие, что роют в лесу, приподнимают камни.

– Разве это разрешается?

– А кто им станет запрещать! Остров Перьяк – я говорю остров, потому что во время прилива вода заливает дорогу – остров Перьяк принадлежит монахам, то есть монастырю Сарзо. Они бы не прочь его продать, да кто польстится на эти камни.

– А есть туда другая дорога?

– Есть, только очень уж плохая. Она начинается вон там, у скалы, и выходит на дорогу в Ванн. Только и по ней никто не ездит. За год и то много, если наберется десяток чудаков. Ходят еще пастухи с козами, но это – не в счет.

Несмотря на просьбы Кантэна, Доротея не захотела брать его с собой и ушла к развалинам одна. Она надела самое лучшее платье и самую яркую шаль.

Наступил заветный, желанный день. У Доротеи замирало сердце. Что даст он ей – победу или поражение, яркий свет или снова потемки. И несмотря на все, она была возбуждена, настроение праздничное. Доротее мерещился сказочный дворец с огромными зеркальными окнами, полный злых и добрых гениев, рыцарей и благодетельных фей.

Она шла по скалистой тропинке и мечтала. С моря дул легкий свежий ветер, умерявший зной. Доротея шла быстро. Она уже различала контуры пятиконечного мыса, и вдруг на повороте мелькнул контур древней башни, утопающей в зелени дубов. Тропинка становилась круче. Внизу змеилась дорога в Ванн, идущая вдоль берега к полузалитому водой перешейку. На дороге стоял какой-то господин с дамой. Доротея стала всматриваться и узнала дедушку Рауля и Жюльетту Азир.

Двое сумасшедших бежали из Мануар-О-Бютта и неисповедимыми путями добрались до развалин Рош-Перьяк. Блуждающими глазами смотрели они на залитый приливом перешеек и не заметили Доротеи. Десятки лет надежд и грез оставили глубокий след в душе барона, и даже потеря рассудка не могла его изгладить из памяти. Без ясной мысли, без сознания, повинуясь таинственному зову предков, пришел сюда старый барон и привел такую же безумную подругу. Пришел потому, что не мог не прийти, потому что два века надежд и исканий укрепили и закалили его волю, темной силой инстинкта толкая к заветной цели. Пришел – и остановился перед морем, не зная, что предпринять. Жалкий и растерянный, замер он на месте, прижимая к себе дрожащими руками такую же беспомощную Жюльетту.

Доротее стало жаль старика. Она подошла к нему и сказала:

– Пойдемте. Здесь неглубоко. Я пойду вперед, вы за мной. Хорошо?

Он оглянулся, но ничего не ответил. Молчала и Жюльетта Азир. Они уже ничего не понимали. Это были живые трупы, автоматы без воли, пришедшие сюда по зову крови. Без воли пришли они, без воли остановились перед морем и без воли должны вернуться обратно.

Время шло. Надо было идти. Доротея сняла туфли, чулки, приподняла платье. Было очень мелко. Когда она вышла на противоположный берег, старики еще стояли на том же месте. Доротея замахала им рукой, старик отрицательно покачал головой, а Жюльетта не шевельнулась.

Несмотря на жалость, Доротее было приятно остаться одной.

У перешейка были топкие болота, между которыми шла узкая кремнистая тропинка, ведущая к самым развалинам. Доротее казалось, что с каждым шагом она удаляется от нынешней жизни в какие-то древние дебри, полные тайн и векового молчания. Деревья становились гуще и темней. Кто-то жил здесь в древние века, кто-то строил эти гранитные стены и посадил огромные деревья редких, нездешних пород. Не роща ли это далеких друидов, приносивших здесь жертвы забытым богам?

Доротея знала, что цель близка. И вдруг ее охватило такое волнение, что ноги подкосились, и она невольно опустилась на придорожный камень.

«Неужто я у цели, – думала она. – В моем кармане золотая медаль с названием Рош-Перьяка и сегодняшним числом. Но где доказательство тому, что сегодня раскроется тайна. Полтораста или двести лет – слишком большой срок, и за это время все карты могли перетасоваться».

Она встала и медленно пошла вперед. Вот площадка, вымощенная узорными плитами. Когда-то здесь была стена. Она почти разрушена, но высокая арка ворот уцелела. Доротея прошла под аркой и очутилась во внутреннем дворе. Прямо против нее возвышалась башня, а на ней – часы.

На часах Доротеи было половина двенадцатого. Она оглянулась. Ни души. Казалось, что сюда давно не проникала человеческая нога. Разве заходил пастух, разыскивая отбившуюся от стада козу. Это даже не были развалины, а остатки развалин, поросшие плющом и мелким кустарником. От былых веков остались только деревья, огромные величественные дубы с могучими ветками.

Доротея стояла на бывшем замковом дворе. Об этом можно было догадаться по расположению разрушенных построек. Направо был когда-то барский дом, налево – службы, а посреди – башня с часами.

Башня сохранилась лучше остальных построек. Часы не шли, но циферблат и стрелки были целы. Сохранился даже часовой колокол. Доротея подошла ближе. Римские цифры наполовину выветрились, из расселин пробивался мох, а на мраморной плите под часами была та же загадочная надпись: «In robore Fortuna».

Те же слова. И на медали, и здесь, и в Роборэе, и в Мануар-О-Бютте. Значит, согласован со всеми таинственный зов старины. И здесь сойдутся те,