По обе стороны моста - Денис Геннадьевич Гордеев

свитера, помятые футболки у него же дома. Костя ради нее даже начал убираться в своей квартире. Считала, что человек обязан разбираться в фильмах, музыке и живописи. На первый взгляд, тихоня, но в душе – вулкан. Для окружающих – стеснительная девушка, но Косте она открывалась по-другому. Вика стала особенной для него. Любила фотографировать и даже могла стать профессионалом, но она пока искала себя и не знала, на чем именно остановиться.

На первый взгляд, они казались слишком не похожими, но сами знали, что это не так. Они любили наблюдать за закатом, держась вместе за руки. Вика через некоторое время переехала к нему и нисколечко не пожалела. Они даже по квартире ходили рядом, вдыхая окружающую тишину, иногда разбавляя ее долгим разговором на бесконечное количество тем. Вставали вместе. Вместе готовили завтрак. Вместе смотрели фильмы и сериалы. И все вместе. Ее сердце было для него уютным домом. Для него это было что-то идеальное.

–А наши отношения… Они навсегда?– как-то спросила Вика. Это было в магазине, пока Костя катался с тележкой, а она решала, какие конфеты купить. Она очень любила конфеты. Выбирала между одними шоколадными и другими, и случайно, даже не задумываясь над ответом, который должен был сказать Костя, проговорила почти про себя.

Но на моего друга это сильно подействовало. Костя задумался, ведь когда-то он задал этот вопрос близкому человеку, который в итоге его бросил. Навсегда – слово, которое когда-то было чем-то прекрасным, просто стало ничем.

–Навсегда? Ох, не знаю. Навсегда ничего не бывает, все когда-нибудь умрет. И вряд ли мы исключение. Но я постараюсь, любой ценой, вставать каждое утро, любить тебя, выбирать именно тебя, Вика, быть рядом с тобой и так до самой ночи. А потом снова…– проговорил Костя и застыл, остановив тележку рядом с Викой, буквально за ее спиной. Он хотел что-то добавить, но мысли застряли. Он еще чуток неподвижно постоял, неловко улыбнулся, сказал себе под нос: «Так, о чем я говорил? Ай, ладно»,– и вновь поехал на тележке.

На лице Вики застыла улыбка от удивления, а сердце забилось еще сильнее, но она, не подавая вида и не поворачивая головы в сторону Кости, продолжила выбирать конфеты. Она поняла, что Костя хотел еще что-то сказать, но это было уже не важно. Эти слова – все, что было ей нужно знать. Костя любил ее, а она его.

В этот же период Костя получил профессию, он стал хирургом. Он был готов к тяжелому труду. Ему еще, конечно, доверяли не все операции. Говорили, что не хватает опыта. Но он уже показывал хорошие результаты. Из обычного ученика Костя вырос в одного из подающих надежды лучших хирургов в городе. На работе, среди коллег, появились хорошие друзья, которые ему во всем помогали, поддерживали. Но Костя их старался не подпускать к себе слишком близко. Зачастую эта дружба ограничивалась посиделками в баре после работы. Его жизнь вроде наладилась, но она уже не была такой, как раньше. И только Костя мог решить, стала она лучше прежней или нет.

В этой новой жизни было место воспоминаниям обо мне. Он помнил нашу дружбу и не забывал ни на секунду. Когда мы уходим, мы никогда не уходим до конца. Мы всегда оставляем частичку себя тому, с кем прощаемся. Когда он был один, его бросало, как корабль во время шторма. Он то ненавидел меня, то самого себя за все то, что произошло между нами. Мои слова стучали в его голове, но корабль не разбивался, а становился даже крепче. Костя устал повторять про себя «прости». Все время проматывал наш возможный разговор в голове, который должен был все расставить на свои места. Он считал, что счастья без настоящего друга у него никогда не будет, и все время ждал подвоха. Момента, когда все закончится.

IX

Лица моих родителей не описать. Шок, грусть, страх читались на них, но о чем они думали, я не понимал. Отец встал, взявшись за голову руками, и выглянул в окно. Мать встала рядом со мной. Она хотела обнять меня, но, потянувшись одной рукой ко мне, резко откинула ее назад, словно от еще неостывших углей. Молчание. Пар из чашки медленно поднимался и растворялся в воздухе. Я тяжело вздыхал. Где-то за окном пролетела стая птиц.

Наконец папа повернулся, вновь сел, сочувственно глядя мне в лицо, и спросил:

–Как давно?

Я поднял глаза, подбородок задрожал, я готов был расплакаться и сразу ничего не смог сказать. Как будто его слова летали вокруг моей головы, как бумажные самолетики, которые все время не долетают. Но я промолвил:

–Вчера…– и снова опустил голову.

Мой папа помолчал, будто что-то вспоминая. Он нервничал.

–Прямо в свой день рождения… Но как он погиб?

Передо мной встала картина. Костя на веревке, но еще живой. Он шатался на веревке, ничего не предпринимая, чтобы выбраться. Стул также лежал под ним, но он даже не пытался до него дотянуться ногой, зацепиться за жизнь. Для него она не имела ценность.

–Скорее всего, п-повесился,– сказал я, запнувшись,– так ты знал, что у Кости был день рождения?

Я поднял глаза на отца. Он смотрел прямо на меня, как будто ждал, что я еще что-то добавлю. Но я молчал.

–Да… Конечно, знал, и мать тоже, это же твой лучший друг.

–Но почему не поздравили? Вы же не знали, что я приехал. Могли бы что-то подарить, от меня!– я уже совсем сошел с ума, обвиняя своих родителей.

Отец был слегка шокирован резким вопросом. По его рукам пробежала легкая, чуть заметная дрожь. Он хотел было что-то сказать, но не решился.

–Мы как-то об этом не подумали…– выдавил из себя мой отец.– Если бы ты хотя бы написал, попросил, мы бы, конечно, зашли …А так..

«Уже слишком поздно»,– подумал я, словно договаривая за отцом. Я посмотрел на маму. Она с поникнувшим взглядом и мокрыми от слез глазами смотрела то на меня, то на отца. Но ничего не говорила.

–Но то есть, теперь это моя вина? Может быть, он из-за этого и умер? Когда я пришел к нему, никого не было! Никого! Лишь он один, истощенный, качался на веревке. Я опоздал, значит…– я, уже срываясь на крик, не сдерживал чувств.

–Нет, нет, ни в коем случае,– хором сказали мои родители, но продолжил отец.– Ты же пришел. Это не твоя вина…

–Но чья же!?– вскрикнул я, резко встал и пошел по кухне,– чья же это может вина? Это я его бросил тут одного! Никто другой… Я бы помог ему… Помог…

Я снова сел и увидел огорченные лица