Женщина в жизни великих и знаменитых людей - М. Дубинский

Гёте и Шарлотта.

Началась грустная пора в жизни Гёте. Страстно влюбленный, сгорая желанием сойтись ближе с очаровательной дочерью советника Буффа, он в то же время сознает, что не должен разрушать чужого счастья, основанного на согласии двух душ. Оставалось одно из двух: или нарушить это счастье, или же заглушить в себе ярким пламенем вспыхнувшее чувство. Но последней путь был путем самоубийства. Жить без Лотты Гёте не мог. Может быть, если бы она была так же свободна, как Фридерика, он в конце концов отшатнулся бы от неё; но препятствие, которое он встречал в лице жениха и самой Лотты, не думавшей, по-видимому, отступать от данного ею слова, только разжигало его страсть и будило в нем мысль о необходимости покончить с собою. К именно этой поре относится особый интерес Гёте к вопросу о самоубийстве. Он сам был на волосок от смерти, как это видно из его автобиографии, в которой Гёте рассказывает, что у него была в то время большая коллекция оружия и в том числе очень красивый кинжал. Ложась спать, он клал этот кинжал у постели и перед тем, как потушить свечу, делал опыты над собою, чтобы убедиться, сумеет ли он его вонзить себе в грудь. Опыты оканчивались неудачно, потому что, дитя своего времени, Гёте в то же время носил в груди закаленное сердце реалиста, умеющего оставаться им даже в пору крайнего расцвета романтизма: Гёте не мог запустить себе в грудь кинжал даже на два дюйма.

Замечательная сторона отношений Гёте к Лотте заключалась в том, что он вовсе не скрывал от жениха своих отношений к ней и часто сам жених не только не старался удалить его от невесты, но, наоборот, всячески сближал их в твердой уверенности, что Гёте слишком честен, а Лотта слишком благородна для низменной роли любовников за спиною жениха. Выйти из этого трудного положения можно было только путем отъезда, что Гёте и сделал. Он не простился даже с своей возлюбленной и её женихом, послав им вместо этого записку с страстными излияниями, вздохами и слезами и почти тотчас же решив описать свои душевные муки. Плодом этого и явился «Вертер». Гёте почти не прибавил ни единого слова и, с другой стороны, не упустил ничего из только что пережитого – обстоятельство, которое дало Кестнеру и Лотте, успевшим к выходу книги сделаться мужем и женою, повод к серьезному недовольству. Один только посторонний элемент ввел Гёте в свой роман – самоубийство Вертера, в лице которого изобразил самого себя. Но и этот элемент в сущности не был лишним. Не говоря уже о том, что он сам, как мы видели, был близок к самоубийству и даже считал себя иногда мертвецом, на глазах Гёте разыгрался случай с такою же завязкою, как и в его отношениях к Лотте, но с трагическим концом. Дело шло о молодом в талантливом Иерузалеме, друге Лессинга, издавшем его философские статьи. Иерузалем влюбился в чужую жену и, не будучи в состоянии примирить мечту с действительностью, лишил себя жизни выстрелом из пистолета. Гёте ввел в свой роман этот момент, потому что сам переживал такие же чувства, как Иерузалем, и, покидая любимую женщину навсегда, некоторым образом совершил над собой моральное самоубийство. Так, по крайней мере, думал сам Гёте.

Через много-много лет судьбе угодно было еще раз свести поэта с Лоттой. Лотта уже была старушка, давно потерявшая мужа, а Гёте царил в Веймаре, превратившись из пылкого, подвижного молодого человека в сурового олимпийца, бесстрастно озирающего мир с высоты своего величия. Поэт принял у себя бывшую возлюбленную чинно, важно, как это он тогда делал со всеми, но с несомненным радушием. Лотта хорошо сохранилась. Отпечаток былой красоты лежал на всей её фигуре, глазах, щеках бывшей красавицы. Один только был у нее недостаток: она трясла головой. Когда Лотта ушла. Гёте не мог удержаться от восклицания:

– В ней еще многое осталось от прежней Лотты, но это трясение головой! О ее я так страстно мог любить когда-то! И из-за неё я в отчаянии бегал в костюме Вертера! Непостижимо, непонятно…

Гёте и Герок

«Вертер» навсегда останется связанным с именем Лотты точно так же, как останутся связанными с именами разных красавиц все эти перечисленные мною произведения Гёте, составляющие теперь достояние культурного мира. Можно смело сказать, что каждая трагедия, или драма, или роман, или даже каждое стихотворение великого поэта представляет собою памятник не только его творческой деятельности, но и сердечных слабостей. Чтобы не терять хронологической нити событий, остановимся прежде всего на трагедии «Клавиго». Читая это произведение, в котором описано истинное происшествие с Бомарше (писатель Клавиго отказался от женитьбы на сестре Бомарше, за что последний отомстил ему, добившись его удаления от должности), не всякий знает, что оно никогда не появилось бы на свет Божий, если бы не прекрасная Герок, одна из подруг сестры Гёте. В веселом кружке, в котором тогда вращался молодой поэт, была выдумана игра в мужья и жены, причем жены выбирались по жребию. Благодаря жребию, «женою» Гёте сделалась молоденькая Герок. Однажды, когда Гете прочитал в кружке записку Бомарше, в которой автор «Свадьбы Фигаро» описывал упомянутое событие из своей жизни, Антуанетта сказала ему:

– Если бы я была твоей повелительницей, а не женою, то попросила бы тебя сделать из этого мемуара театральную пьесу. Сюжет очень хороший.

– Можно быть повелительницею и женою в одно и то же время, – ответил Гёте, – и чтобы доказать тебе, что это так, я обещаю написать в течение недели театральную пьесу на этот сюжет и прочесть ее в обществе.

Все удивились смелости поэта, но он решил исполнить обещание. «То, что в подобной работе, – говорит Гёте, – называется изобретением, было для меня делом одной минуты. Молча сопровождал я домой мою супругу. На вопрос, почему я так молчалив, я отвечал, что думаю о пьесе и уже наполовину обдумал; я хотел ей этим показать мою готовность сделать ей приятное. В ответе на это она крепко пожала мне руку, и я поймал налету поцелуй».

– Ты не должен забывать своей роли! – воскликнула она. – Люди говорить, что супругу не идет быть нежным.

– Пусть себе люди говорят, что хотят, – отвечал Гёте, – мы будем поступать по своему.

Гёте исполнил обещание: пьеса была написана к сроку. Все знают теперь эту трагедию, но все ли знают хорошенькую Антуанетту, которой она была навеяна?

Гёте и Лили

Зато имя Лили на устах у всякого, кто читал знаменитую элегию Гёте, носящую её имя: «Парк Лили».

Этой девушке, заслуживающей особенного внимания в виду того, что она была невестой Гёте и едва не сделалась его женою, поэт посвятил много стихотворений, из которых назовем хотя бы: «Уныние», «Блаженство уныния», «На море», «Осеннее чувство», «К Лине», «К Белинде» и т. д. Немало поэтических перлов рассыпано в этих стихотворениях, но ни в одном из них Гёте не достиг той глубины чувства и своеобразной грациозности формы, которые замечаются в его «Lili’s Park». Чтобы дать понятие о них, следовало бы привести все стихотворение (оно, кстати, переведено Вейнбергом с сохранением оригинального характера подлинника – без размера, в лирическом беспорядке), но оно слишком длинно. Укажем только, что поэт изображает себя медведем, намекая этим на нелюдимость, в которой упрекали его друзья и приятели. У Лили, по его словам, зверинец с чудеснейшими зверями, т. е. ухажерами, и среди них он – медведь, неуклюжий, неповоротливый, но любящий, и она дарит его своими ласками, от которых кружится его медвежья голова… Если хотите, сравнение довольно верное.

Лили, или, вернее, Елизавета Шёнеман, с которой Гёте виделся в 1774 году, действительно не была парой живому, но задумчивому и высоко парящему поэту. Богатая, веселая, легкомысленная, жившая всегда в роскоши, окруженная светскими людьми, постоянно вращавшаяся в высшем обществе и преданная всей душой его удовольствиям, она представляла собой нечто столь противоположное великому поэту, что даже ближайшие друзья и приятели не могли и думать о возможности брака между ними. Он сам писал о себе в это время одной знакомой: «Представьте себе, если можете: Гёте в галунах, франт с головы до ног, среди блеска свеч и люстр, в шумном обществе, прикованный к карточному столу парой прекрасных глаз, рассеянно рыскающий по собраниям, концертам, балам, с легкомысленной ветреностью волочащийся за привлекательной блондинкой, – таков теперешний карнавальный Гёте!»

Гёте познакомился с Елизаветой Шёнеман в конце 1774 года в доме ее родителей во Франкфурте. Когда он входил в музыкальный зал, шестнадцатилетняя Лили сидела за роялем и играла сонату. Когда она кончила, Гёте отрекомендовался ей, и знакомство завязалось. «Мы взглянули друг на друга, – говорит он в своей автобиографии, – и, не хочу лгать, мне показалось, что я почувствовал притягательную силу самого приятного свойства». Для пылкого Гёте этой встречи было достаточно, и он тотчас же написал стихотворение, в котором излил свои чувства.