Женщина в жизни великих и знаменитых людей - М. Дубинский

– Прочь! Не в первый раз ты отнимаешь у меня человека, который меня любить и которого я любила. Я откровенна, чистосердечна, и каждый думает, что сразу меня понял, и пренебрегает мною, а ты хитра, коварна!

Люцинда пришла в экстаз и, обхватив голову Гёте руками, крикнула сестре:

– Этот человек никогда не будет моим, но и твоим он никогда не будет. Трепещи же моего проклятия! Да обрушится горе на ту, которая первая поцелует его после меня! Ну-с, можешь теперь бросаться ему на шею! Посмей только!

Несчастного Гёте спасли только ноги: он бросился в бегство…

Гёте и Фридерика

Гёте убежал из объятий Люцинды, чтобы попасть… в объятия Фридерики.

Среди многочисленных романов, пережитых великим поэтом, его роман с дочерью зозенгеймского пастора Брюна, Фридерикой, заслуживает особого внимания. От него веет свежестью и чистотою. Чувствуется дыхание оживляющего мая, грезятся цветы, деревья, поля и посреди всего этого нежный отпрыск идиллической деревенской природы – сама шестнадцатилетняя, добрая, поэтическая Фридерика, бегавшая по этим полям, укрывавшаяся от жары под этими деревьями, оглашавшая воздух радостными песнями среди этих цветов, которые она сама насадила.

В то время, когда Гёте познакомился с Фридерикой, ему было всего двадцать лет. В этом возрасте не может быть еще и речи об истинной, глубокой любви. Но зато как широка любовь в эти годы! Все небо и землю, весь мир вмещает в себе сердце двадцатилетнего юноши, когда в него попадет искра божественного огня, брошенного в мир еще в первые дни мироздания. Такова именно была любовь Гёте к Фридерике. Он поехал в Зозенгейм случайно, не предвидя, что там встретится с девушкой, которая наложит глубокий отпечаток на всю его жизнь; тем более велико было его восхищение, когда в скромном домике зозенгеймскаго пастора перед ним предстала, сияя целомудренной красотой, еще нетронутая жизнью, еще только шедшая навстречу будущему, маленькая Фридерика. Она была в коротенькой юбке и черном фартуке; глаза ее блестели, слегка вздернутый носик как бы спрашивал, что это за пришелец, приехавший из шумного города в их тихую деревню, где все мирно и просто, где люди живут жизнью предков, отделенные от них целыми тысячелетиями. И пришелец ей ответил. Но что это был за ответ! Страсть лилась из его уст, вдохновение сверкало в его взоре.

Малютка оцепенела, она впилась глазами в его великолепное лицо, она ловила жадным слухом каждое его слово, старалась запомнить каждый его жест. Не мудрено: с нею говорил Гёте!

Глубокой поэзией веет со страниц автобиографии германского олимпийца, на которых, уже стариком, он вспоминает встречу с удивительной девушкой в доме зозенгеймского пастора. Гёте так ее любил тогда! Он не говорил ей об этом, но разве не красноречивее его слов был молодой пыл, клокотавший во всем его существе в то время, когда он находился около Фридерики?

В первый же день он был страстно влюблен и сердце его тревожно билось при мысль, что она, может быть, уже любила, может быть, даже уже помолвлена. К счастью, не оказалось ни того, ни другого. Фридерика, как весенний цветок, только начинала жить и рвалась навстречу к тому, кто первый протянет к ней руку…

На следующий день все было кончено. Молодые люди гуляли вдвоем. Сколько слов было сказано за эти краткие минуты прогулки! Потом они слушали проповедь пастора в церкви. Слушали ли они ее на самом деле? Не беззвучно ли замирали для них в пространстве слова священника в то время, когда их глаза ловили друг друга, а уста тянулись для поцелуя? А потом, днем, когда маленькое молодое общество у пастора устроило игру в фанты, как искренно звенели в воздухе их молодые голоса и как жадно было прикосновение их губ, освященное игрою, но подогретое внутренним пламенем! И вдруг тайный поцелуй, настоящий, не формальный, среди разгара игры, втайне от молодых подруг и товарищей… А на следующий день уже отъезд во Франкфурт, отъезд почти в качестве жениха, хотя помолвки не было, потому что между первой встречей Гёте с своей возлюбленною и высшим моментом его любовного экстаза прошло всего два дня!

История европейской литературы многим обязана бедной деревенской девушке, внушившей столь сильное чувство одному из величайших её представителей. Для Гёте после встречи с Фридерикой мир поистине раскрылся для любви. Он пел, как «птица меж ветвей вольна и солнцу рада», говоря собственными словами поэта. Значение этого было тем более велико, что со времени грустной истории с Кетхен он почти расстался с своей музой. Фридерика оживила в нем стремление в творчеству. Она сама явилась для него музой. И как знать, может быть, не появись она на перекрестном пункте, двух полос душевной и умственной жизни великого поэта, сколько перлов красоты и вдохновения не было бы извлечено из бездонного моря, клокотавшего в сердце гения всемирной поэзии.

К несчастно, конец романа с Фридерикой не был похож на его начало. Гёте не смел жениться на ней, хотя фактически уже считался её женихом. Дочь бедного пастора не могла сделаться женою сына именитого франкфуртского гражданина, который никогда не дал бы согласия на такой брак. Сам Гёте невольно поддался дурному впечатлению, когда семья пастора приехала в Страсбург. Если в деревне Фридерика казалась лесным цветком или нимфой, то в городе, где ей пришлось бы жить по выходе замуж за Гёте, она напоминала простую крестьянку. Уезжая из Страсбурга, очаровательная девушка увезла назад то чувство, которое Гёте привез с собою из Зозенгейма в Страсбург. Он продолжал ее любить, томился по ней, но ясно сознавал, что разлука неизбежна. Сознавала это и сама Фридерика, которая в порыве самоотвержения сама постаралась облегчить ему тяжелую задачу. Ни единого слова укоризны не сорвалось с её уста, когда Гёте приехал к ней снова, чтобы проститься навсегда. Она старалась казаться бодрою, утешала его, говорила о неизбежности разлуки голосом, в котором слышались твердая воля и решимость. Одни только щеки её были бледны, как полотно, и в глазах стояли слезы…

Фридерика осталась верна Гёте до могилы. Несмотря на многочисленные предложения, она ни за кого так и не вышла замуж.

Гёте и Лотта

На примере Фридерики можно наглядно проследить благотворное значение женщины в жизни великого человека как с положительной, так и с отрицательной точек зрения, на который было указано в предисловии к настоящей монографии. Когда Гёте встретился с прелестной девушкой, страсть к литературе, уснувшая в нем, благодаря несчастному стечению обстоятельств, снова пробудилась; когда он расстался с нею под влиянием других, столь же несчастно сложившихся обстоятельств, творческая деятельность его опять забила ключом. Счастье и горе послужили для Гёте одинаковым источником вдохновения. И действительно, мы видим, что, расставшись с Фридерикой и желая заглушить в душе тяжелые чувства, он усердно занялся, работой, написал много произведений, в том числе «Геца», который произволе сильное впечатление и сразу поставил автора во главе тогдашнего течения, известного в истории литературы под именем «бури и натиска». Тогда же он набросал план «Прометея» и «Фауста», обессмертившего его имя. Чтобы забыть образ любимой девушки, он углубился в изучение древности, что также отразилось на его произведениях.

Словом, перед нами яркий пример благодатного влияния женщины, остающегося благодатным даже и тогда, когда отношения к ней служат только причиной страданий.

То же мы видим и на примере несчастной любви Гёте к Шарлотте Буфф (или, как он ее просто называл, Лотте), без которой не было бы одного из знаменитейших произведений Гёте – «Вертера». Он встретился с ней в то время, когда она была невестой другого человека, некоего Кестнера, встретил и тотчас же полюбил, потому что её 19 лет вместе с нежной красотой и веселым характером не могли не приковать к себе поэта, сердце которого было всегда открыто для молодости и свежести. В «Вертере», который, как мы сейчас увидим, является художественною историей этой любви, живо описана сцена встречи с Лоттой, сцена, которая впоследствии была увековечена на полотне Баульбахом. «Пройдя через двор к красивому зданию и взобравшись вверх по лестнице, я отворил дверь; моим глазам представилось самое восхитительное зрелище, когда-либо виденное мною. В первой комнате шестеро детей от одиннадцати до двухлетнего возраста вертелось около красивой, среднего роста девушки, одетой в простенькое белое платье с розовыми бантами на груди и на рукавах. Она держала черный хлеб и отрезала порцию для каждого из окружавших ее малюток, сообразуясь с возрастом и аппетитом каждого, и подавала с такою приветливостью». Это была картина в духе того сентиментального времени (Гёте встретился с Лоттой 9 июня 1772 года) с его вычурностью, ходулями в сумасбродствами и, конечно, она не могла не врезаться глубоко в душу поэта, разделявшего все слабости этого времени.