Аэросмит. Шум в моей башке вас беспокоит? - Стивен Тайлер

– большой ящик для инструментов в наклейках, в котором места хватало только для трусов, но туда он напихал травы и направился в Европу, чтобы помочь своему другу с этой новой группой, которая за одно лето превратилась в Led Zeppelin.

Всем нравится преувеличивать свое прошлое, как и мне – выжимать значимость из того, что могло или не могло произойти. А вначале можно говорить все что угодно. Бек играл на гитаре, Джимми Пейдж – на басу, это была реинкарнация The Yardbirds (после ухода Эрика Клэптона), невероятная, неудержимая, фанковая, перегруженная ритм-энд-блюзовая машина. Train Kept a-Rollin’ пробирал до костей… из этой песни шли и пар, и пламя, и все вокруг дрожало, как товарный вагон под метом.

Каждое утро перед школой я наливал себе в пластиковый стакан виски Dewar’s или водку и выпивал. А еще я сушил волосы под Think About It, последний сингл The Yardbirds. Я брал пылесос, вытаскивал трубу и вставлял ее в выходной порт, чтобы шел воздух… включал пылесос и поднимался наверх завтракать. К тому моменту как я возвращался вниз, пылесос нагревался, и я мог высушить волосы, чтобы походить на Брайана Джонса. Волосы должны быть кру-ты-ми! Я пришивал пуговицы по краям своих ковбойских сапог, а внизу штанов с внутренней стороны делал три или четыре петли из зубной нити и вставлял туда пуговицы сапог, чтобы штаны не задирались. Я обожал всем этим заниматься! Я был модным рокером. Каждое утро перед школой я по часу тратил на подобные сборы, но в итоге всегда за это огребал. Каждый день меня вызывали к директору.

– Талларико, ты выглядишь как девочка, – говорил он.

– Это часть моей работы… – пытался я объяснить. – Я рок-музыкант, сэр.

Толку от этого не было.

Chain Reaction продолжала играть на крутых концертах с зимы 1966-го до весны 1967-го – частично благодаря Питу Беннетту. Мы выступали вместе с WMCA Good Guys. Мы были на разогреве у Left Banke, Soul Survivors, Shangri-Las, Лесли Уэста, Vagrants, Jay and the Americans и Фрэнка Синатры – младшего. Литтл Ричард вел одно из наших выступлений – тот самый безумец, который всегда вытворял какую-то хрень. Какой же он был охуенный. Он мог накидаться в хламину и все равно вести концерты. Я, блядь, не знаю, как ему это удавалось! Он принимал какую-то жесткую синтетическую наркоту. Я принимал почти все наркотики, но на эту фигню я отвечал: «Ну уж нет!»

Пит Беннетт хотел отказаться от группы и представлять только меня, но я не соглашался, хотя Chain Reaction уже теряла свой азарт. Спустя три года мне вконец надоело играть битлов. Я уже начал задумываться о тяжелом роке. Наш последний концерт был в Бруклон Кантри Клаб, Коннектикут, 18 июня 1967 года. Мы написали еще один сингл, который в следующем году выпустил Verve: You Should Have Been Here Yesterday и Ever Lovin’ Man. И на этом все – реакция подошла к концу.

Летом 1967 года я оказался в Санапи без группы и размышлял, что делать дальше. Я был местной звездой с пластинками в автомате, но теперь ребята спрашивали меня: «А где вы играете?» Позже тем же летом я создал еще одну группу под названием William Proud, с Твитти Фарреном на соло-гитаре. Твитти играл на акустической гитаре и пел в «Якорной» с парнем по имени Смитти. Твитти и Смитти были знаменитостями Нью-Гэмпшира. Они играли песни Simon and Garfunkel от и до с их неземной версией Sound of Silence. Летом мы играли в Саутгемптоне и там же написали Somebody, которая входит в первый альбом Aerosmith. Почти все ранние песни Chain Reaction я написал с Доном Соломоном, но после Somebody (которую я написал вместе со Стивом Эмсбэком) я понял, что действительно могу сам сочинить хорошую песню. Внутренний голос вопил: «Давай пустимся во все тяжкие!»

Каждое утро перед школой я наливал себе в пластиковый стакан виски Dewar’s или водку и выпивал. А еще я сушил волосы под Think About It, последний сингл The Yardbirds.

When I Needed You, оборотная сторона нашего первого сингла Chain Reaction, была с нотками The Yardbirds, а вот Somebody практически от них не отличалась. The Yardbirds были такими странными и непредсказуемыми. Они могли исполнять попсовые песни типа For Your Love (в миноре) так похоронно и зловеще. Как ебаные ритм-энд-блюзовые монахи/путешественники во времени. Григорианские песнопения! Диковинные австралийские ударные! Клавесины и бонго! Они фактически изобрели рок-соло как самоцель. The Yardbirds добавляли в свою музыку минорные терции и кварты, как алхимики. Они правда были первой прогрессивной рок-группой, использовали восточные мотивы в Over Under Sideways Down, а в Happenings Ten Years Time Ago – воющие сирены. Мне нравилась их странность и мистика.

Когда Генри Смит работал на Zeppelin, Джимми Пейдж ломал свои колонки, и Генри присылал их мне. У меня были два огромных оленьих рога, которые я купил в охотничьем магазинчике Нью-Гэмпшира, и я повесил один с левой стороны спинки моей кровати, а второй – с правой. Посередине я ставил колонки и красил их толстым слоем фосфоресцирующей краски – пять или шесть раз, – чтобы при сиянии лампы они горели вечно… ну, хотя бы десять-пятнадцать минут, но когда ты куришь травку или принимаешь галлюциногенные, как мы в старшей школе, этого вполне достаточно.

Я рисовал усы на плакатах The Beatles и The Stones и покрывал фосфоресцирующей краской все ящики и ручки комодов, так что когда я ложился спать, комната была психоделической пещерой! Я ставил точки по краям комодов и под потолком. Точка, точка, точка (может, с этого и началась моя… фишка), потом еще одна, побольше, и так по всей комнате в шесть толстых слоев, чтобы краска удерживала свет.

В середине комнаты у края кровати у меня был четырехметровый участок (от двери до окна), покрытый пятнадцатью толстыми резиновыми лентами, связанными вместе – их можно было сильно растянуть, – а в середину я прикрепил грузило весом где-то в сто пятьдесят граммов, которое десять раз обмакнул в фосфоресцирующую краску, чтобы оно светилось, как хуева раскаленная кочерга. Когда я отпускал грузило, резинки начинали неистово прыгать… раскачиваясь в замедленном темпе, взад и вперед по комнате… и ты ловил какой-то приход из «Звездного пути». К тому моменту, когда я закончил и уже хотел переезжать, лет в семнадцать или восемнадцать, моя комната была произведением искусства. Это было словно другое измерение пульсирующего фосфоресцирующего света между колонками. Я скуривал косяк, растягивал связанные ленты до другого конца комнаты и смотрел, как они раскачиваются. Потому что так они были посередине.

А потом я включал Association,