Как я был великаном (сборник рассказов) - Карел Чапек

Ракетодром я нашел в нескольких метросекундах. Это было большое, совершенно заброшенное пространство без ракет, со старинным оборудованием времен первых галактических сражений, еще до основания сообщества. Я побежал к пульту управления. Двери передо мной рассыпались. Там стоял локатор. Невероятно примитивный. Но он указывал направление, в котором много веков назад улетели отсюда ракеты, — восемнадцатый округ Галактики, наша станция. Возможно ли это? Неужели я открыл первую планету, откуда заселялась вся Галактика, безыменную планету, название которой было забыто в эпоху вековых распрей? Так это родина первых людей, легендарная Земля? И жители покинули ее потому, что их ученые предсказали распад звезды Альфа-4, этого солнца первых поэтов? Значит, они уже давно собственным умом, своим трудом, терпеливой борьбой против смерти нашли средство спасения от катастрофы, которая сейчас разразится?!

В локаторе мелькнул огонек. Откуда? Как он сюда попал? Огонек удалялся в направлении нашей планеты. Неужели одна из доисторических ракет? Нет, это наш корабль. Спасенный. На этот раз командир сказал правду. Зи тоже говорила правду. Жители этой планеты знали правду. Человечество знало правду.

Светает. Тени отступают, окружающие предметы ярко окрашиваются, небо становится светло-голубым — восход смерти. Через несколько часов подымающаяся на небосклоне звезда вспыхнет и сольется со своей планетой в единую гигантскую сверкающую массу. Сожжет все окружающее. Но только не правду, известную человечеству. Я не понял ее. И остался в одиночестве. Единственный человек, которому предстоит умереть на Земле.

ИВАН ФОУСТКА

ПЛАМЕННЫЙ КОНТИНЕНТ

Перевод Ю. Молочковского

Это был могучий, слегка обрюзгший старик. Он стоял в дверях домика, который сохранился, видимо, еще со времен Первой экспедиции. Из темноты за его спиной раздавались бурные звуки симфонии Бетховена.

— Здравствуйте, профессор, — сказал Хольст. — Я привел вам гостя.

И он представил меня.

— Дефосте, — отозвался старик, как мне показалось, довольно неприветливо.

Мы вошли в домик. В плохо освещенном помещении, где была устроена лаборатория, царил страшный беспорядок. В углу стоял допотопный проигрыватель, на диске крутилась пластинка. Такие аппараты я видел на картинках, но никогда не слышал, как они звучат.

— Вот, приходится работать здесь, — с горечью сказал старик. — Там меня не ценят, смеются надо мной. Антигравитатор? Это, говорят, полная бессмыслица. А я его сделаю! Пусть потом кусают себе локти!

— Испокон веков всему передовому приходилось с боем завоевывать признание, — заметил Хольст. — Иначе, верно, не было бы прогресса.

Польщенный старик улыбнулся.

— Антигравитатор — совсем несложное дело… — продолжал он. — По крайней мере теоретически. Необходимо только достигнуть температуры абсолютного нуля… это значит, что нужно заморозить материю до минус двухсот семидесяти трех градусов. Но в том-то и загвоздка: на Земле это еще никому не удавалось, даже мне. Поэтому люди отказались от всяких попыток…

— И вы думаете, что здесь…

— Да! — патетически воскликнул он. — Настойчивость и упорство всегда облагораживали человека. Нужно упрямо идти к своей цели через…

— Через все препятствия? А если тот, кто попытается сделать это, погибнет?

Профессор пожал плечами.

— Значит, одним героем, который пожертвует собой во имя науки, будет больше. Но он поможет другим избежать повторения ошибок. Будем ставить новые опыты. Исчезнет проблема горючего, радиус действия космолетов станет неограниченным. Путешествовать во Вселенной будет проще, чем сейчас обойти эту комнату…

— И удастся наконец заглянуть в другой конец нашей Галактики, да?

— О, это сущий пустяк. Мы отправимся дальше, гораздо дальше.

— Куда же?

— В антимиры.

Мне стало не по себе — так просто и уверенно он это сказал. Кому-кому, а мне-то известно, как невообразимы дали Вселенной.

— Не изумляйтесь, — продолжал старик, в горле у него неприятно посвистывало. — При температуре абсолютного нуля не происходит взаимодействия вещества с антивеществом, не возникает аннигиляции…

— Конечно, конечно. Но послушайте, Дефосте, ведь человек тоже материален.

— Ну и что же? Разве я сказал, что материя будет разрушена? Знаю, знаю… вы мне не верите… Ну и не надо. Все равно я первым обгоню время. Я вернусь на Землю и еще посмеюсь на могилах тех вершителей судеб, кто сейчас ставит мне палки в колеса.

— Ну, знаете ли! Остановить время, пожалуй, можно, но обогнать? Едва ли!

— А почему, почему это невозможно? Только потому, что так говорится в наших идиотских учебниках?! Такое понятие засело в ваших слабоумных мозгах! А там, во Вселенной, — там все возможно! Все! — Его покрасневшие от гнева глаза почти светились в полутьме.

Немного успокоившись, старик показал нам аппарат, в котором происходил процесс абсолютного охлаждения. На меня он не произвел особого впечатления. Вскоре мы откланялись. Дефосте пригласил нас зайти через несколько дней — тогда он нам кое-что покажет.

Мы вышли. Вслед нам вновь неслись звуки Патетической симфонии.

— Своеобразный тип, а? С этим своим морозильником! — усмехнулся Хольст.

— Мне он неприятен.

— Но в общем-то вреда от него нет, особенно здесь. Вся беда, конечно, в его характере — этакое патологическое честолюбие!

Стоял теплый вечер. Вокруг раскинулся приветливый холмистый край, покрытый рощицами гроздевидных деревьев. Только они и напоминали, что мы находимся на Тристане. Метровые гроздья торчали на фоне вечно серого неба.

Мы закурили и не спеша направились к базе, находившейся примерно в километре отсюда. Легкий ветерок шевелил волосы.

— Привычка, унаследованная от прадедов, — усмехнулся Хольст, задумчиво поглядев на свою сигарету. — Удивительное дело: несмотря на колоссальный прогресс, человек кое в чем продолжает оставаться ужасным ретроградом.

— Ты о… о нем?

— Да, о нем. И при всем том я говорю себе: что, если он прав? Что, если он действительно сделал величайшее открытие?

— Сама фамилия его мне не нравится. Дефосте… по-латыни De Faustus. Помнишь? Таинственный доктор Фауст, романтическая сказка о вечной молодости, о бессмертии…

— Видимо, у него фаустовская мания. Только теперь Фауст уже не продает душу дьяволу. Найдена современная преисподняя — антимиры.

Мы пересекли ручей, заросший диковинными, похожими на пузырьки цветами. Струи его никогда не отливали радугой: небо на этой планете постоянно было затянуто серыми тучами и лишь сейчас, в предзакатный час, чуть багровело на западе.