Мы с королевой - Сью Таунсенд

— Не принадлежат к обеспеченным социальным слоям? — подсказал Доркин.

— Да нет, они бедны, — сказала королева. — У них, как и у меня, нет средств. Я бы хотела, мистер Доркин, чтобы вы дали мне немного денег — пожалуйста, сегодня же. У нас нет еды, в доме холод, а если и электричество отключат, то не будет и света.

— Ваше заявление рассмотрят и в случае положительного решения вам пришлют почтовый перевод, — сказал Доркин.

Но дело было в пятницу, и королева ожидала, что этот молодой человек с торчащим кадыком просто вынет из портфеля банкноты и вручит ей. Ее семейство тоже пребывало в этом заблуждении, потому они и тратили всю неделю деньги с таким безрассудством. Она попыталась снова объяснить Доркину, что деньги ей нужны прямо сейчас: в холодильнике ничего нет, и в буфете совершенно пусто.

Как нельзя более кстати в комнату, шаркая, вошел Филип и сразу же жалобно заныл: он еще не завтракал; куда, интересно знать, подевались его контактные линзы; холод в доме невыносимый.

Доркин поразился тому, как страшно изменился Филип; в предвыборной телепередаче он выглядел вполне бодрым, на лице играл румянец , держался он надменно и был безупречно одет. А сейчас Доркину тяжко было смотреть на стоявшую перед ним горестную развалину — словно он обнаружил в придорожной канаве собственного в стельку пьяного отца. Королева успокоила Филипа, пообещав дать ему кофе, подвела его к лестнице и уговорила опять лечь в постель.

Когда она вернулась в гостиную, то увидела, что Дэвид Доркин заполняет какой-то бланк. Может, это и есть упоминавшееся ранее Заявление? Тогда его следует заполнить немедленно. Надо же кормить Филипа и Гарриса. Она сама никогда не отличалась большим аппетитом и как-нибудь перебьется. Но муж с собакой совершенно беспомощны и целиком зависят от того, насколько умело проведет она семейный корабль по темным водам ОСО.

Как только все графы были заполнены, королева спросила, когда она получит перевод.

— Возможно, через неделю; правда, у нас не хватает людей, поэтому… — Доркин замолк, не окончив фразы.

— Поэтому — что?

— Возможно, и позже; дней через девять-десять.

— Но как же нам прожить десять дней без еды? Вы же не допустите, чтобы мы умерли с голоду? — сказала королева.

Доркин нехотя признал, что голодная смерть бывшего королевского семейства не входит в программу правительства.

— Есть еще такая штука, как Срочное Вспомоществование.

— А как получить это Срочное Вспомоществование? — спросила королева.

— Надо лично явиться в ОСО, — ответил он.

Доркин предупредил, что пока он с нею разговаривает, у дверей Отдела уже наверняка выстроилась длиннющая очередь, но королева, не слушая, натягивала пальто. Она просто не может позволить себе и дальше занимать деньги у соседей. Она накинула на голову платок. Раз у нее нет денег, придется идти в город пешком.

18. Игроки

Фицрой Туссен очень удивился, обнаружив, что матери нет дома. Он всегда приезжает по пятницам, в час дня, и обычно она в любую погоду уже ждет его на пороге. Открыв своим ключом дверь, он вошел в бунгало. Фицрой был благодарен судьбе, что больше не живет в переулке Ад. Как только он сдал все выпускные экзамены, он умотал отсюда к чертям и поселился в приличном пригородном районе. Господи, ну и холодрыга! По узенькому коридорчику он прошел в кухню. По крайней мере, у матери полно еды — и то хорошо; полки в высоком буфете сплошь уставлены пакетами и банками. Тогда почему она такая тощая? Прямо тает на глазах, ноги и руки стали как палочки, да нет, не палочки, а прутики.

В доме, как всегда, было чисто, ни пятнышка, рядом с мойкой лежало сложенное аккуратным квадратиком посудное полотенце. Заглянув в спальню, он увидел, что кровать застелена, а мать уже начала вязать внукам подарки к Рождеству. Это его обрадовало — значит, артрит не разыгрался. Он просунул голову в гостиную и на зеркале, висящем над нетопленым камином, увидел записку:

«Фицрой, я у соседки, у каралевы-матери. Зайди туда, они не против, я спрасила».

Дверь в дом королевы-матери была приоткрыта. Фицрой толкнул ее, и в лицо ему ударил нагретый воздух. Он помедлил, слушая громкий возмущенный голос Филомины, которая рассказывала одну из семейных историй:

— Говорю тебе, та женщина была грешница — сбежать вот так и бросить детей…

Теперь донесся голос королевы-матери; она все пыталась вставить словечко, и наконец ей это удалось:

— Уоллис Симпсон[28] тоже была грешница, я в этом убеждена. В жизни не прощу ей того, что она сотворила с бедным Дэвидом . Для всех нас это было страшное испытание. Отречься от престола! Какой стыд! Он ведь знал, что мой муж, Георг, не хотел становиться королем — еще бы, с таким-то заиканьем. Все эти речи были для него сущей мукой; и для меня тоже.

Фицрой услышал пронзительный голос Филомины, старавшейся перекричать королеву-мать:

— А вот еще одна дурная женщина! Тетка моя, Матильда. А уж пить была горазда — страшное дело. Смотри, если приглядеться хорошенько, то увидишь у нее в руках бутылку.

Постучавшись , Фицрой вошел в гостиную; престарелые дамы рассматривали фотографии, каждая в своем семейном альбоме. Обе были слишком стары, чтобы волноваться о том, что о них подумают; обе со смаком обсуждали семейные тайны.

Фицрой заметил, как вспыхнуло радостью лицо Филомины, когда она увидела его. А в глазах королевы-матери мелькнула тень страха. Уж не подумала ли она, что он пришел ее грабить? Неужели его костюм и роскошная папка «филофакс» у него под мышкой ни о чем ей не говорят?

Мать, само собой, засыпала его вопросами. Как его кашель, прошел? А работы по-прежнему много? Питается хорошо? Сам готовит еду? От Троя есть новости? Почему сбрил усы? Похолодало, он фуфайку не забыл поддеть? А на могилке у Джетро был? Не хочет ли выпить чего-нибудь горяченького?

Королева-мать настояла, чтобы они попили с ней чаю. Она с трудом поднялась со стула, отметил Фицрой. Он предложил ей руку, и она грузно оперлась на нее.

— Сядь, женщина! — заорала Филомина. — Поговори лучше с сынком моим. Я ж не такая старая, как ты. Я и приготовлю чай.

И она затопала на кухню, словно у себя дома. Королева села и спросила Фицроя, интересуется ли он лошадьми. Уж не ловушка ли тут, подумал Фицрой. Он ведь дал матери слово, что никогда не будет играть на скачках. В день, когда ему исполнилось восемнадцать, она заставила его поклясться на Библии, что ноги его больше у букмекера не будет. И он сдержал клятву.

Когда ему исполнился двадцать один год, он открыл по телефону счет в букмекерской конторе Джека Джексона. Все выигрыши направлялись прямиком в его банк, но, как и королева-мать, он в жизни не переступал порога букмекерской конторы. Фицрой подсел к королеве-матери поближе и, понизив голос, ответил:

— Да, интересуюсь.

— Всерьез?

— Всерьез.

— Кто готовил Морской Вал, лошадь внука?

— Ник Гейзли, — без запинки ответил Фицрой, — к скачкам на приз памяти герцога Глостера. Принц Чарльз пришел четвертым.

— Верно, я проиграла двадцать пять фунтов.

Королева-мать вытянула из-за корсажа пятифунтовую бумажку, утаенную от дочери, и вручила ее Фицрою.

— Морская Мгла — в Кемптон-парке, в два часа, — сказала она, не спуская глаз с кухонной двери.

— На выигрыш?

— Да, это верняк, особенно в такую погоду.

Из внутреннего кармана пиджака фирмы «Пол Смит» Фицрой вынул телефон и, нажав несколько кнопок, поставил деньги королевы-матери. Потом, исключительно из дружеских чувств, и сам поставил двадцать пять фунтов на Морскую Мглу. Они рассказывали друг другу разные истории о скачках, но, когда вошла с подносом Филомина, сразу заговорили о работе Фицроя. Он занимался неплатежеспособными предприятиями и в настоящее время подводил сеть обувных магазинов одной компании к мирному концу. Он пообещал королеве-матери достать для нее пару просторных домашних туфель из парчи — со скидкой, конечно.

В четверть третьего звякнул телефон Фицроя. Филомина в это время с шумом и звоном мыла на кухне посуду.

— Да? — сказал он, поглядывая на королеву-мать. — Ну надо же! Вы выиграли кругленькую сумму.

Глаза королевы-матери алчно блеснули.

— Так, — прошептала она, — Нектарин; Кемптон-парк, в два тридцать. Двадцать фунтов на первые три места.

Ему пора было возвращаться в контору, он опаздывал, но все же дождался звонка — в два тридцать пять. На сей раз Филомина тоже была в гостиной, поэтому он молча ткнул большим пальцем в пол, так, чтобы видела королева-мать. Она сразу все поняла.

Собрав свои альбомы с фотографиями, Филомина велела королеве-матери лечь вздремнуть. Она и сама очень устала, ее клонило в сон.

Фицрой проводил мать до дому и у двери вручил ей полиэтиленовый пакетик с пятидесятипенсовыми монетами.

— Это для газового счетчика, — сказал он. — Пользуйся.