Гана - Алена Морнштайнова

— Но ты же дружишь со мной, а не с тетей Ганой. Я-то тут при чем? — набросилась я на нее.

Ярмилка чуть не расплакалась.

— Я так не считаю, честно, но мама сказала, что по тебе это тоже заметно. Ты с тетей совсем распустилась, и мама против того, чтобы ты была мой лучшей подружкой. К тому же вы какие-то евреи, так она сказала.

— Ну это уж точно глупости, — запротестовала я. Как я могу быть еврейкой, если даже не знаю, что это значит?

Ярмилка взяла меня за руку.

— А мне вообще неважно, правда. Ты всегда будешь моей лучшей подружкой — до самой смерти.

Она утерла нос рукавом, и я подумала, что, может, и правда плохо на нее влияю: раньше она бы, как приличная девочка, высморкалась в носовой платок.

Невзирая на дождь, Ярмилка проводила меня до самых дверей тетиного дома и пообещала, что завтра после школы мы точно погуляем. Я поднималась по лестнице и перекатывала на языке это странное слово.

Тетя Гана сидела за столом в идеально прибранной кухне. Она не могла не услышать, как я вошла, но даже не обернулась. Я скинула портфель, остановилась в дверях и смотрела, как она сосредоточенно чистит картошку. Платок у нее еле держался на голове: он сполз назад, открывая волосы. Они были абсолютно седыми, но такими же густыми, как у меня. То ли я уже привыкла, то ли в последнее время она слегка поправилась, во всяком случае мне показалось, что щеки у нее не такие впалые, а подбородок не такой острый, как раньше. Если бы не выпавшие зубы, она, пожалуй, могла бы выглядеть не так уж безнадежно. Но ей очевидно было на это глубоко плевать.

Я подошла к ней и села рядом.

— Тетя?

Она не сразу обернулась.

— Кто такие евреи?

Она молча уставилась на меня, потом отложила нож, завернула рукав и показала многозначное число, вытатуированное на предплечье.

Потом встала и, даже не вымыв перепачканные в земле руки, удалилась в свою комнату.

Так что на следующий день я с легким сердцем могла сказать Ярмилке, что я точно не еврей, потому что у меня нет номера на руке.

Впрочем, это не избавило нас от всех наших трудностей. Мне все еще были не рады у Стейскалов, к тете не сунешься, а на улице опять шел дождь. Мы стояли в арке на том же месте, что накануне, и я уже предчувствовала, что меня ждет очередной одинокий день. Я подняла глаза к небу, но низкие тучи над крышами домов были такими же серыми и печальными, как мои перспективы на будущее.

И тут мне пришла в голову одна идея. У меня же есть целый дом. С тех пор, как умерли мои родные, прошло больше года, и дом так и стоял пустым. Мастерская на первом этаже была заперта и заброшена, потому что город нашел более подходящее помещение, ведь тесная каморка, в которой отец починил и почистил сотни часовых механизмов, была слишком темной и неудобной. А остальная часть дома по-прежнему принадлежала мне. Когда к нам приходила та дама из опеки, она сказала, что можно дом продать, в городской администрации конечно бы его выкупили, но потом несколько смущенно добавила, что дело наше, но она бы не советовала нам этого делать.

— Вряд ли грянет валютная реформа, как в прошлом году, но мало ли… — сказала она, и единственный раз за весь визит ненадолго замолчала. — Ну, вам решать.

Дом мы, само собой, не продали, но скорее даже не по совету сотрудницы опеки с высоким пучком, а просто из-за тетиной неспособности что-нибудь предпринять.

Так я оказалась владелицей целого дома на улице у церкви и почти точно знала, где найти от него ключ.

— Подожди здесь, — сказала я Ярмилке и побежала домой. — Я скоро вернусь, — крикнула я через плечо.

Я взбежала по лестнице, зашвырнула портфель в спальню бабушки Эльзы и заглянула на кухню. Тети там не было. Видимо, она смотрела в стену в своей комнате или вылеживала одну из непостижимых мне хворей. Я пододвинула стул к буфету, пошарила на верхней полке и нашла ключ. Разумеется, тетя не способна была придумать новый тайник.

Я спрыгнула вниз, убрала стул на место — чтобы тетя не разволновалась, что что-то не так, как она привыкла, — снова сунула ноги в резиновые сапоги и помчалась обратно к Ярмилке. Но уже подходя, я замедлила шаг, вспомнив странные звуки на чердаке нашего старого дома, которые меня когда-то так напугали, и то гнетущее впечатление, от которого я не мота избавиться, когда наведалась туда за своими вещами, уже живя у тети. Тоски и отчаяния я боялась даже больше, чем шаркающих шагов на чердаке.

Потом я решила, что мне уже десять, значит я уже не ребенок, чтобы бояться, к тому же я буду не одна, а с Ярмилкой. А где-то в глубине души я надеялась, что моя благоразумная подружка не согласится на мою затею.

Но Ярмилка была в восторге от этой идеи, так что мы натянули на голову капюшоны зеленых дождевиков и пошлепали по лужам к моему старому дому.

Ключ в замке повернулся легко, как я привыкла, свет на лестнице зажегся, внутри было холодно, затхло и влажно. Мы заглянули в квартиру, но остались стоять на лестнице. Стулья громоздились на столе вверх ногами, как будто хозяйка собиралась мыть пол, а на окнах не было ни штор, ни занавесок. Дом выглядел ровно так, каким его оставила дезинфекционная бригада.

— Фу, как тут воняет, — сказала Ярмилка. — Может, лучше поднимемся на чердак? Ты говорила, что оттуда видно весь город.

Да, я так говорила, но на самом деле это было только мое предположение, потому что я-то там никогда не бывала. Мама говорила, что я испачкаюсь, потому что там очень пыльно, или споткнусь, потому что там темно, а то и вовсе выпаду из окна, ведь я