Зеленая терапия. Как прополоть сорняки в голове и взрастить свое счастье - Сью Стюарт-Смит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прилив гордости, который Майкл Поллан почувствовал еще маленьким мальчиком, обнаружив в зарослях свой арбуз, привел к тому, что в подростковом возрасте он всерьез занялся садоводством. Он развил свои навыки земледелия, выращивая не только арбузы, но и перец, огурцы, помидоры, а также целый ряд других растений. Поллан рассматривал ремесло садовника как приобретение особых способностей, как «форму алхимии, квазимагическую систему для превращения семян, почвы, воды и солнечного света в ценностно значимые вещи»[71].
Вкладывая свою энергию в возделывание земли, мы непременно что-то получаем взамен. В этом есть как доля магии, так и тяжелой работы, но плоды и цветы земли – это реальные формы добра; в них стоит верить, они доступны. Когда мы сажаем семя, мы сеем историю будущих возможностей. Это акт надежды. Не все семена, что мы посадим, прорастут, но от осознания того, что у вас есть семена в земле, приходит чувство безопасности.
4. Безопасное зеленое пространство
Покой приходит из пространства внутри.
Эрик Эриксон (1902–1994)
Каждый год, когда весна плавно перетекает в лето, я спешу повесить гамаки между каштаном и дзельквой[72], которые растут в нашем саду. Лежа в их тени, я ощущаю жизнестойкость и силу этих растений. В первый раз, когда я повесила здесь гамак, я задавалась вопросом, достаточно ли прочны ветви, чтобы выдержать мой вес, но теперь, по прошествии многих лет их роста, нет сомнений, что они смогут удержать меня. Мои мысли блуждают, пока я вглядываюсь в меняющиеся узоры листвы на фоне неба, и ее перешептывания с ветром оживляют мои рассуждения.
Если подсчитать то время, что я провожу здесь, в гамаке, эта цифра показалась бы жалкой в сравнении с тем, как много значит для меня эта маленькая рощица. Но я думаю, что важнее сама возможность доступа – достаточно просто знать, что в любой момент при желании я могу отправиться сюда и действительно качаться в гамаке время от времени.
Все сады существуют на двух уровнях: реальный сад, с одной стороны, и воображаемый или вспоминаемый – с другой. Эта крошечная рощица занимает отдельное место в моем воображении, и я могу обратиться к ней в любое время года. Ибо деревья в моем воспоминании всегда зеленые, не тронутые сменой времен года, в отличие от безлиственных деревьев в моей реальной роще зимой. Возможно, это место так много значит для меня, потому что мы с Томом прожили почти десять лет в доме, окруженном широким открытым полем. Отсутствие тени летом было угнетающим, а зимние ветра заставляли нас чувствовать себя незащищенными. Мы наблюдали и ждали, пока высаженные саженцы высотой ненамного больше уровня колена пустят корни и вырастут.
Деревья дают месту структуру и ощущение непреходящей жизни. Они дарят нам чувство безопасности и защиты. Их размер и красота способствуют тому, что у нас легко развивается сильная привязанность к ним. Они обеспечивают среду обитания для птиц, насекомых и всевозможных других существ, да и для нас тоже – если не физически, то эмоционально. Возможно, в этом есть что-то первобытное, потому что деревья, в конце концов, были домом наших предков. Наши предки-гоминиды создавали гнезда и платформы высоко над лесной подстилкой, где они были надежно укрыты от хищников внизу. Своими очертаниями деревья напоминают человека – их больше, чем любое другое растение, мы наделяем человеческими качествами, такими как выносливость, мудрость и сила.
Вершина дерева предоставляет выгодную точку обзора. Любой, кто любит лазить по деревьям, знает, как уютно можно устроиться в ветвях, будто в объятиях сомкнутых рук. Лучший вид объятий – когда они одновременно защищают и в то же время свободно разомкнуты, так, что вы ощущаете себя в безопасности, но не в ловушке. Большинство младенцев чувствуют себя счастливее всего, когда их держат на родных руках, но при этом они могут смотреть наружу и обозревать мир.
Американский психиатр и психоаналитик Гарольд Сирлз заметил, что пациенты[73], пережившие нервный срыв, часто часами смотрели на деревья и находили то «дружеское общение, которого не получали от людей». Он считал, что это отражает глубокую и древнюю эмоциональную связь с природой, которую по большей части мы не в состоянии испытать в нашей повседневной жизни, поскольку всегда слишком заняты.
Яркий пример такого рода дружеских отношений встречается в автобиографии[74] валлийского писателя и ученого Горонви Риса, который был госпитализирован в конце 1950-х годов после несчастного случая, чуть не лишившего его жизни. С кровати ему открывался вид на небольшой сад, который он усердно созерцал. «Я настолько стал частью этого, – писал он, – что, когда время от времени засыпал, мне казалось, словно деревья протягивают свои длинные зеленые пальцы в палату, поднимают меня и обнимают, а затем я просыпался, освеженный прохладным прикосновением их листьев». Созерцание растительности днем умиротворяло и успокаивало его. И напротив, с наступлением темноты, когда Рис долго смотрел на сад, его охватывала паника. Оставаясь наедине со своими воспоминаниями и ужасной болью от ран, все, что он мог, это дожидаться рассвета.
Рис чувствовал, что воображаемые объятия деревьев давали ему такую заботу, с которой не мог сравниться уход, оказываемый даже самой внимательной и профессиональной медсестры. Следует отметить, что, как и многие пациенты, он неохотно о чем-либо просил. Когда мы больны, быть на месте пациента, нуждающегося в помощи, может быть сложно. Мы беспокоимся, что навязываемся, или чувствуем себя в долгу, но стоит нам открыться природе, как она будет заботиться о нашем благополучии без принуждения, свободно и обильно.
В теории развития психики Винникотта центральную роль играет раннее ощущение ребенком того, что его держат на руках. «Если младенца не держать, он просто распадется на части, а потому физическая забота на этих этапах развития является также и заботой психологического уровня»[75], – писал он. Тело и психика не дифференцированы в начале жизни, так что
