Кошмары станции «Мартышкино» - Валерий Роньшин

Все двинулись следом.

Они прошли совсем немного, когда луч фонаря выхватил из тьмы бронированную дверь с надписью:

ОБЪЕКТ № 001 ПОСТОРОННИМ ВХОД СТРОГО ВОСПРЕЩЕН!

А чуть ниже и более мелкими буквами было добавлено:

ЗВОНОК НЕ РАБОТАЕТ. СТУЧИТЕ.

Тук-тук-тук, — постучал майор Гвоздь в дверь рукояткой пистолета.

Кто там? — откликнулся мужской голос, который Тимыч мгновенно узнал.

Это я, дядь Федь! — отозвался Тимыч. — Тима Кувшинов!

Тима? — удивился профессор, и бронированная дверь отворилась.

Гвоздь молниеносно влетел и громогласно объявил:

— Все арестованы!

— Кто — «все»? — опешил Федякин.

Гвоздь огляделся. В небольшой комнатке кроме профессора больше никого не было.

Вот так номер, чтоб я помер, — почесал майор пистолетом за ухом.

Простите, а вы кто такой? — поинтересовался Федякин.

Служба безопасности, — показал майор Гвоздь удостоверение.

Ничего не понимаю, — пожал плечами профессор и посмотрел на племянника. — Тима, может, ты мне объяснишь?

Вначале вы нам объясните, — потребовал Гвоздь. — Чем вы тут занимаетесь, под Мартышкиным кладбищем?

Это секрет, — просто ответил Федякин.

Какой еще секрет?

Государственный.

— Не надо ля-ля, — подкрутил Гвоздь усы. — Я знаю все государственные секреты.

А этот секрет не знаете, потому что он известен лишь очень узкому кругу людей, в который входит и ваш непосредственный начальник.

Это кто же?

— Директор петербургского отделения ФСБ генерал Жеребец.

Врать тоже надо умеючи, милейший, — усмехнулся Гвоздь. — Сейчас вот возьму и позвоню генералу.

Пожалуйста, берите и звоните, — протянул профессор майору мобильник.

Гвоздь позвонил.

— Здравия желаю, товарищ генерал!

Майор Гвоздь беспокоит. Извините, что так поздно, но дело в том… — И майор вкратце изложил, в чем дело. А дальше уже только слушал и повторял: — Так точно… так точно… так точно… — А затем передал трубку профессору. — Вас просят.

Федякин приложил трубку к уху.

— Доброе утро, вернее, еще доброй ночи…

Ну что вы, ничего страшного, он же не знал…

Хорошо, я ему расскажу… До свидания, — профессор сунул мобильник в карман.

Майор Гвоздь был несколько смущен.

Вот, значит, кому звонил в ФСБ — начальник метрополитена, — пробормотал он в усы и извинился перед Федякиным: — Вы уж меня простите, профессор. И на старуху бывает проруха.

Пустяки, — улыбнулся Федякин. — Давайте лучше познакомимся.

Профессор и майор обменялись рукопожатиями.

Гвоздь Петр Трофимыч, — отрекомендовался майор.

Федякин Федор Петрович, — представился профессор и добавил: — Генерал Жеребец жалеет, что мы раньше не посвятили вас в наши проблемы. Вы, оказывается, баловень судьбы.

Так точно! — козырнул Гвоздь. — Где я — там всегда успех.

— Ну тогда слушайте. — И профессор приступил к рассказу: — Вся эта история началась десять лет назад, когда на этом самом месте решили построить новую станцию метро «Мартышкино». И построили. И даже вывели на поверхность одну вентиляционную шахту. Хотели уже выводить и вторую, как вдруг в один день стены станции покрылись зеленой плесенью. Метростроевцы начали скрести их, отмывать. Отмыли. Приходят на следующий день, а уже не только стены в плесени, но и потолок. Еще раз все отмыли и отскребли. Приходят на третий день — та же фигня, как выражается мой юный племянник, — плесень на стенах, плесень на потолке, вдобавок еще и на полу плесень. Короче говоря, как только с этой плесенью не боролись — и всякими химикатами ее поливали, и из огнеметов жгли, и станцию на несколько дней затопляли… — ничего не помогло. Плесени становилось все больше и больше. Она уже к вентиляционной шахте подбираться стала. Хорошо еще не успели эскалаторы установить и павильон станции построить на месте Мартышкина кладбища, как собирались. В общем, шахту скоренько замуровали, а все ходы и выходы с подземной станции забетонировали, оставив лишь шлюз [7] с бронированным люком. И пригласили ученых разобраться, что это за плесень такая, которая ни в огне не горит, ни в воде не тонет. Этот научный проект получил название «Зеленые блины»…

А почему «блины», дядь Федь? — спросил Тимыч.

— Потому что плесень, покрывшая всю станцию, состояла из округлых образований, напоминающих блины, испеченные на сковородке, только зеленые… Проект, разумеется, засекретили, чтоб не нервировать общественность, а руководителем проекта назначили выдающегося академика Дундукова Ивана Ивановича, моего учителя. И он сразу же определил, что это какая-то новая разновидность плесени, доселе неизвестная науке. Мало того, Иван Иваныч обнаружил в ней клеточную структуру, похожую на мозговую ткань.

— Отпа-а-дно, — чмокнула жвачкой Крутая. — Разумная плесень.

— Совершенно верно, — кивнул Федякин, — дальнейшие исследования подтвердили, что плесень действительно являлась разумной. Но она почему-то не спешила вступать в контакт со своими братьями по разуму. То есть с нами, с людьми. Дундуков и так и сяк пытался с «блинами» контактировать, а они — ноль внимания, фунт презрения. Вскоре Иван Иваныч ушел на пенсию, а руководителем проекта назначили меня. И вот совсем недавно специальные приборы, следящие за плесенью, уловили слабые сигналы, идущие с замурованного объекта. С каждым днем сигналы становились сильнее и сильнее. Плесень явно решила выйти на контакт. В данный момент сигналы поступают непрерывно, но мы никак не можем понять, что же они означают…

А какие именно сигналы? — спросил майор Гвоздь.

Знаете, такое поцвиркивание…

— Поцвиркивание?! — вскинулся Тимыч, сразу же вспомнив, как он «цвиркал», когда был тараканом

Да, тоненькое — цвирк-цвирк-цвирк… Мы днем и ночью сидим в лаборатории, пытаясь разобраться, что же означают эти звуки. Но пока безрезультатно… — Профессор помолчал. — А неделю назад, еще до появления сигналов, произошло нечто странное. Я не успел завершить эксперимент с «блином» в лаборатории, и решил взять его с собой, чтобы закончить дома…

Вот это вы напрасно сделали, Федор Петрович, — пожурил профессора майор.

Да я уж после и сам себя сто раз корил, — вздохнул Федякин. — Прямо не знаю, что на меня тогда нашло. Принес плесень домой, положил в холодильник — на нее очень благотворно действует холод. А потом пошли эти странные сигналы, я переселился сюда, в лабораторию (официально считалось, что я улетел на Канары). И вдруг вспоминаю про плесень в холодильнике, бегу домой а «блина» там нет…

Тимыч внезапно изменился в лице.

Я съел этот блин, — ошеломленно произнес он.

Как съел?! — воскликнул профессор Федякин.

Со сметаной.

Вот так номер, чтоб я помер, — подкрутил майор Гвоздь оба уса.

Обалдеть, — обалдела Крутая.

Офонареть, — офонарел Димыч;

Так точно! — козырнул Кипятков.

Как же ты мог, Тима?! — упрекнул племянника дядя.

Есть очень хотелось, дядь Федь, — уныло оправдывался Тимыч.

Но он же был зеленый, зеленый!

Да я как-то внимания не обратил.

— Ох, дети, дети, — сокрушался Федякин. — Правильно говорится: «Маленькие дети —. маленькие проблемы. Большие дети — большие проблемы».

Тимыч виновато молчал.

— Послу-у-шайте, — осенило умную Любку, — а что если этот съеденный «блин» связан с черным шаром?

Майор Гвоздь аж подпрыгнул.

Верно, Любаша! Ты гений!

С каким шаром? — не понимал Федякин.

Тима, расскажи.

И Тимыч рассказал все сначала. И про таракана с унитазом, и про Ля с велосипедом, и про «мертвого» Димыча, и про нож в сердце…

Любопытно, любопытно, — в возбуждении потер руки профессор Федякин. — И когда это у тебя началось?

В тот день, когда я слопал этот дурацкий «блин».

Друзья мои, — с волнением промолвил профессор, — нет худа без добра. Если б Тима не съел злосчастный «блин», мы бы так и ломали головы над непонятным цвирканьем. А теперь я понял, в чем тут дело. По-видимому, «блины» мыслят образами. И передают нам эти образы в виде цвирканья. Но человеческий мозг не в состоянии преобразовать цвирканье в конкретные картинки, если он получает сигналы извне. Когда же «блин», трансформировавшись в черный шар, начал передавать информацию, находясь внутри Тиминой головы и напрямую воздействуя на мозговые клетки, мозг сию же секунду преобразовал цвирканье в зрительный ряд. Боже мой, боже мой, неужели мы наконец-то вступили в контакт! — все больше и больше волновался профессор.

Тимыч тоже заволновался, но по другому поводу.

Дядь Федь, а Ля — тоже зрительный ряд? — спросил он.

Ля? — рассеянно переспросил Федякин, думая о своем.

Да, девочка из послезавтра.