Дебри - Сара Пирс

Стид криво улыбается.

– С чего это вдруг? Соскучилась по мне, Уорнер? Не хватает моих идиотских шуточек?

– Я серьезно. – У Элин внезапно пересыхает в горле. – Я просто хотела, чтоб ты знал, как я это ценю, вот и все.

Стид поднимает голову, чтобы посмотреть ей в глаза, и его лицо смягчается.

– Раз уж мы получили разрешение на сентиментальность, я тоже по тебе скучаю. Так странно, что тебя здесь нет.

– На работе?

Он отвечает не сразу.

– Да… Похоже, у меня просто плохой день.

– Скорбный день?

Они часто об этом говорили. Скорбные дни, как они их называли, – это когда обычная будничная жизнь вдруг обретает способность тебя прикончить. Элин никогда не допытывалась, но у нее создавалось впечатление, что Стида, как и ее, порой одолевают какие-то мрачные тайны.

– Ага. Но от общения с тобой мне уже лучше.

Наблюдая за тем, как на его лице медленно расцветает улыбка, Элин уже готова ответить, но останавливается, не понимая, какие эмоции вызвали его слова. Как будто ею завладело что-то неподвластное контролю.

Вскоре они возвращаются к привычному подтруниванию, но странное ощущение остается где-то внутри.

Закончив разговор, Элин не понимает, что произошло и что с этим делать.

23

Кир

Девон, июль 2018 года

Я почти уже дохожу до трейлера, когда приходит сообщение от Майлы.

Она шлет мою фотографию в платье подружки невесты.

Я затаиваю дыхание и рассматриваю ее, внимательно изучая вырез и падающие на ноги складки ткани.

У меня попросту не укладывается в голове сама мысль о том, чтобы носить платье. В каком-то смысле я превратилась в Майлу.

Мое отвращение к платьям началось с Хеллоуина, когда один из гостей вечеринки нарядился моей мамой. Это был парень из тех, кто любит надраться пивом и хлопать товарищей по спине между лопатками.

Он устроил целое представление у входа, громогласно хохоча и кривляясь, в таком же платье с ромашками, как носила мама по пятницам, с бледно-розовой помадой на губах и в открытых босоножках, в которых ему приходилось слишком широко расставлять ноги.

В руке он держал густо покрытый алой краской, которая изображала кровь, нож, а весь его костюм покрывали красные брызги. Он хорошо потрудился над образом.

Войдя на кухню и увидев меня, он зашелся в мерзком гоготе, а потом позвал остальных, чтобы те увидели, как я на него уставилась, сказал: «Гляньте-ка, она здесь!» – и снова загоготал.

Я помню каждое мгновение, как помню все о том дне, когда обнаружила отца на полу, в дверях кладовки, а рядом на коленях стоял Пенн, навалившись ему на грудь и дуя в рот.

В такие моменты, которые разделяют жизнь на «до» и «после», тело словно заставляет тебя сосредоточиться на чем угодно, кроме действительно важного.

Я помню, как заметила, что у одного кухонного шкафчика нет ручки, как пиво оставило горький привкус во рту. Я помню звонкий смех Рэйчел, который она обычно издавала, когда не находила ничего смешного, и шорох мальчишек, съезжающих по перилам.

Я помню, как мне казалось, что в этот момент все решится. Все смотрели на меня, слегка приоткрыв рты, и мне стоило больших усилий не дать улыбке растечься по лицу, как маслу по раскаленной сковороде.

«Это всего лишь шутка», – повторял кто-то, и я поняла, что должна засмеяться. Должна признать это смешным. И я засмеялась. Я смеялась и смеялась, пока все не разошлись, и даже после этого.

Помню, как пришла домой и рассказала Пенну. Помню его ответ о том, что не стоило смеяться, надо было просто уйти. И его взгляд, как будто Пенн не понимает, почему я такая. Он никогда не понимал, почему даже до случившегося с родителями, а тем более после я старалась поладить с людьми, которые не особо мне нравятся.

Но я не пыталась с ними поладить. Я хотела доказать, что не такая, как мама.

Хотела, чтобы никто не видел ее во мне.

Это прозвище, Дочь Монстра, как будто приклеилось ко мне.

Он не понимал, что эти люди, почти незнакомцы, важнее, чем наши настоящие друзья. Друзья уже знали, кто я, поэтому важнее было доказать это остальным.

Если я докажу это им, то замолчит голос в моей голове. Тот голос, что нашептывал в ухо, как я похожа на нее и однажды сорвусь и совершу то же самое.

Пенн не понимал, что мне приходилось следить за каждым своим шагом, за каждым жестом, который мог указать на то, что я на нее похожа.

Я даже не позволяла себе слишком пылко ругаться или смеяться. Ничего не могла делать слишком.

Я научилась сливаться с толпой, быть своей бледной копией, без острых углов. Безличной.

Ровно через две недели после той вечеринки на Хеллоуин я с ним переспала.

С тем парнем, который оделся моей матерью.

Переспала в его грязной комнате с постерами борцов и футболистов на стенах, тарелкой с сухим завтраком на полу и тем костюмом, торчащим из корзины для грязного белья.

Когда парень лежал на мне, я не сводила глаз с фальшивого маминого платья с брызгами крови на поясе.

Я никогда не нанесу на карту этот момент и эту комнату.

Как и многие другие.

24

Элин

Национальный парк,

Португалия, октябрь 2021 года

– Я иду в лагерь.

Элин резко распахивает глаза. Через пару мгновений зрение фокусируется на Айзеке. В джинсах и тонкой голубой ветровке, он уже полностью одет и собран.

– Который час? – хриплым спросонья голосом интересуется она.

– Начало второго. Можешь остаться, если хочешь. – Он улыбается, и в уголках усталых глаз собираются морщинки. – Такие идеи всегда звучат прекрасно, пока тебя не вытаскивают из постели посреди ночи.

Заставив себя сесть, Элин подавляет зевок.

– Нет, я иду. Надо только собраться. Кофе есть?

Снова улыбнувшись, Айзек достает со столешницы за спиной дымящуюся кружку и вручает ей.

– Спасибо.

Элин делает глоток, потом еще один и сразу ощущает приятный пинок кофеина.

Но как только усталость начинает рассеиваться, она сменяется беспокойством.

* * *

Пока они пробираются мимо лагеря к лесу, их окружает кромешная тьма. Фонарь выключен, и Элин не видит Айзека, только слышит его тяжелое дыхание да ломающиеся под ногами ветки.

Добравшись до места, Айзек сразу же ныряет в лес, а Элин осматривает лагерь.

Он тих и неподвижен, видны лишь силуэты трейлеров. Ее взгляд смещается влево, к обгорелому остову фургона Брайди.

– Элин? – вырывает ее из размышлений голос Айзека.

– Иду.

Включив налобный