История московских кладбищ. Под кровом вечной тишины - Рябинин Юрий Валерьевич

Итак, княжна была схвачена и представлена Екатерине, которая сейчас объявила ей высочайшую свою конфирмацию: для наилучшей степени пользы и порядка империи и блаженствования всех ее подданных девице Таракановой надлежит принять монашеский сан и удалиться навсегда в монастырь.

Местом заточения лишенной свободы княжны был назначен Ивановский монастырь. По иронии судьбы, — а в России очень многое происходит по иронии судьбы, — чрезвычайно радетельное участие в устройстве этой обители приняла сама императрица Елизавета Петровна — «мать» княжны Таракановой. Причем в царском ее указе говорилось, что монастырь должен служить «для призрения вдов и сирот знатных и заслуженных людей». Как чувствовала матушка. Куда уж знатнее сирота оказалась там.

Содержание ее в монастыре было необыкновенно строгим. Инокиня Досифея — так княжна с этих пор стала именоваться, — занимала две крошечные кельи, и не только сама не могла их покидать, но даже не имела права принимать у себя визитеров, за исключением игуменьи, духовника и келейницы. Лишь со смертью Екатерины таинственная инокиня была переведена на общий режим: отныне она получила свободу хотя бы внутри монастырских стен, и ее мог теперь навещать кто угодно беспрепятственно.

И к ней потянулись посетители. Зачастую очень высокопоставленные лица. Много раз инокиню Досифею навещал выдающийся духовный просветитель митрополит Московский Платон. Это, кстати, подтверждает царское происхождение ивановской затворницы: вряд ли митрополит — крупнейший интеллектуал своего времени, воспитатель наследника Павла Петровича — был бы частым гостем у какой-нибудь самозванки.

Всего в Ивановском монастыре Досифея прожила двадцать пять лет. Умерла она в 1810 году, заранее с точностью предсказав день своей смерти — 4 февраля. И завещала быть погребенной рядом с отеческими гробами — в Новоспасском монастыре. Под Преображенским собором, в самой романовской усыпальнице, ее, разумеется, похоронить тогда не могли. Это означало бы признать, что она все-таки царского роду. Поэтому ей было отведено место на краю монастырского кладбища, под стеной. На ее погребении, помимо прочей многочисленной публики, присутствовали и кто-то из Разумовских. Это, как говорится, со стороны родственников.

Почти сто лет на ее могиле простоял камень-«саркофаг», на котором было написано: Под сим камнем положено тело усопшия о Господе монахини Досифеи обители Ивановского монастыря, подвизавшейся о Христе Иисусе в монашестве 25 лет и скончавшейся февр. 4 д. 1810 года. А в 1908-ом на этом месте была построена часовня в виде миниатюрного шатрового храмика. В советское время она едва уцелела. Долго оставалась полуразрушенной. Но теперь тщательно отреставрирована и выглядит совсем как новая.

Впрочем, надгробием, строго говоря, эта часовня уже не является. Потому что под ней нет теперь собственно захоронения. В 1997 году останки княжны Августы все-таки были перенесены туда, где им полагалось бы упокоиться еще два века назад, — в романовскую усыпальницу.

Задолго до большевистского хозяйничания монастырь уже знал одно не менее жестокое опустошение. Это произошло в 1812 году. Не найдя в монастыре значительных ценностей, — а самое дорогое имущество настоятель архимандрит Амвросий вовремя вывез, — французы и поляки стали разрывать могилы. Они были убеждены, что русские, как и подобает варварскому племени, хоронят своих умерших «по-скифски» — со всякими драгоценностями. Цивилизованные европейцы вывернули из земли все памятники, разрыли большинство могил, иные из них перекапывали дважды и трижды, но к полному своему разочарованию скифского золота они там не нашли.

Особенно досталось боярам Романовым и другим родовитым покойным. Так, после неприятельского постоя в монастыре, из бывших там прежде семидесяти романовских захоронений сохранилось лишь двадцать восемь.

Напротив монастырских ворот, через улицу, стоит церковь Сорока мучеников Севастийских, построенная еще в 1645 году. Когда французы рыскали по Москве, они ворвались и в этот храм. Но не обнаружили там ровно никаких ценностей. Причетники все вовремя попрятали. Тогда, схватив настоятеля о. Петра, грабители под страхом смерти потребовали от него выдать драгоценную церковную утварь. На что отец Петр ответил им: «Русские храмы так богаты, что вам все равно не унести всего золота, сколько его есть в каждом. Поэтому лучше уходите налегке. Скорее ноги унесете». Так и не выдал священник врагу приходских сокровищ, несмотря на жестокие пытки и побои. Окончательно рассвирепевшие душегубцы выволокли героического батюшку на паперть и там убили его.

Похоронили его на общем монастырском кладбище. По всей видимости, могила его была очень почитаемой вплоть до революции, о чем свидетельствует историко-археологический очерк «Новоспасский ставропигиальный монастырь», вышедший в 1909 году. Там приводится описание его па мятника, на котором, помимо обычных надгробных сведений о покойном, была начертана замечательная эпитафия в стихах:

Здесь скромно погребен

Служитель алтаря

Герой, вкусивший смерть

За Веру, за Царя.

При заревах Москвы,

Вселенну изумивших

И кары грозныя

На злобу ополчивших

При храме Божием

Он пал пронзен врагом,

Живя о Господе

В бессмертии святом.

Но в период большевистских гонений на кладбища эта историческая могила была уничтожена наравне со всеми прочими захоронениями Новоспасского монастыря.

Могил участников Отечественной войны 1812 года и так-то осталось немного. Но если что-то еще и сохранилось, то это обычно могилы людей известных, военачальников или каких-нибудь лиц «благородного звания» и т. п. А захоронений таких вот героев из простого народа, как отец Петр, увы, практически вовсе не осталось. То есть, конечно, где-то на территории монастыря честные кости отца Петра так и покоятся в земле. Но где именно, с точностью теперь уже указать невозможно.

Несмотря на то, что в XIX и в начале XX веков кладбище Новоспасского монастыря было одним из самых элитных в Москве, своей благоустроенностью оно значительно уступало другим московским монастырским кладбищам. В архиве монастыря хранится документ — «Замечания г. прокурора Московской Святейшего Синода Конторы от 9 сентября 1883 г., представленные этой Конторе в результате осмотра кладбища Новоспасского монастыря», — в котором, помимо указаний на многочисленные мелкие недостатки, содержалась и очень нелестная характеристика кладбища в целом:

«При личном осмотре кладбищ Донского, Симонова и Новоспасского монастырей г. прокурор нашел, что кладбище Новоспасского монастыря наименее хорошо содержится. Кладбище нуждается в отводе нового места для расширения, так как свободных мест в нем оказалось недостаточно: могилы, как на наиболее древнем, бывшим усыпальницею дома Романовых, крайне скучены».

Уязвленный, вероятно, столь уничижительной оценкой кладбища вверенной ему обители, управляющий московским Новоспасским ставропигиальным монастырем Преосвященный епископ Порфирий подал в Контору свое ответное «Особое мнение». Этот документ, написанный колоритным языком прежней эпохи, интересен, прежде всего, потому, что в известной степени передает повседневную жизнь одного из московских монастырских кладбищ конца XIX века. Вот что писал владыка Порфирий:

«В прокурорском предложении замечены неточности, недомолвки — сказано, что монастырские книги кладбищенские есть не что иное, как тетради. Но такие книги в Новоспасском монастыре суть не тетради, а книги, переплетенные, прошнурованные.

Далее сказано, что кладбище может принести существенный доход монастырю, тем больший, чем оно лучше будет содержимо. Напротив, кладбище это причиняет монастырю ущерб, а со временем причинит и вред. Говорю сперва об ущербе. Когда в монастырь вносят тела, тогда большие толпы мальчишек, девчонок и взрослых людей, чужих усопшим, не за гробом следуют по дорожкам, а бегут и идут где кому хочется, и рвут цветы, топчут траву и как необузданные ломают липовые деревья.