Стинг. Сломанная музыка. Автобиография - Стинг

долго, и по собственному опыту могу сказать, что это сознательная и крайне неприятная психологическая пытка.

Я пытаюсь перенестись мыслями на годы вперед, в собственное будущее, когда стану взрослым и смогу вспоминать эти суды без обиды и даже с чувством некоторой ностальгии. «В один прекрасный день все это не будет казаться таким страшным», – убеждаю я себя. Такой подход мне помогал в разных стрессовых ситуациях, но только до определенной степени. Часы на стене тикают, дверь медленно и со скрипом открывается. Иногда меня вызывают первым, иногда – где-то в середине, иногда – самым последним. Порой хочется, чтобы тебя вызвали раньше, чтобы все побыстрее закончилось, но, с другой стороны, всегда существует вероятность того, что преподобного позовут к телефону и это отменит наказание, потому что у него, скажем, только что умерла мать, или начнется землетрясение, которое разрушит здание, после чего я спасу преподобного отца Уолша из-под обломков его собственного кабинета.

«Вот молодец!» – похвалит он меня тогда.

Однако мечтания в сторону, потому что во время экзекуции потребуется совсем другой вид героизма.

«Сними пиджак и повесь его на спинку стула».

Окно кабинета выходит на футбольное поле, на котором бросают мяч и тренируются в беге.

Кажется, что все в мире, кроме меня, живут беззаботно и прекрасно.

«Наклонись, стоя лицом к окну».

Иногда может получиться, что на тебе под серыми фланелевыми штанами две пары трусов, но такое совпадение случается очень редко, а способ засунуть в трусы тетрадь работает только в комиксах. За спиной слышно, как палка резко рассекает воздух, а потом резкая боль, словно тебя рапирой ударили по ягодицам. От боли перехватывает дыхание, и ты инстинктивно выпрямляешься.

«Наклонись».

Не может быть, неужели он собирается это повторить?

Свист палки в воздухе.

Удар приходится практически в то же место, что и первый. Ты снова разгибаешься.

«Наклонись».

Человек, распятый на кресте около окна, отворачивает взгляд от сцены пытки. Неужели то, что происходит, делается во имя Него?

Свист палки в воздухе. Ты снова рефлекторно разгибаешься.

«Наклонись».

Если в этой процедуре и есть гомоэротический элемент, я его совершенно пропустил, и у меня такое ощущение, что упустил его и сам священник. Наказание палкой – это всего лишь бессмысленное, псевдоакадемическое, псевдорелигиозное, тупое средневековое насилие, получившее официальный статус. Свист палки в воздухе. Я снова резко распрямляюсь. Клянусь, что после четырех ударов, несмотря на всю свою крутость, вы наверняка расплачетесь если не от боли, то от чистой злости. Сколько можно бить? Что я сделал, чтобы заслужить это наказание?

«Наклонись».

Никто не спорит, что даже одной угрозы этого варварского наказания вполне достаточно для того, чтобы сделать нас покладистыми, тихими и послушными. Это наказание является умопомрачительно эффективным. Мне вот только интересно, какими людьми выросли те, кто пережил это болезненное и унизительное наказание. Я бы предположил, что если мы и превратились в ответственных и законопослушных граждан, то явно не благодаря такому отношению, а вопреки ему. Любая надежда на то, что я стану слепо следовать заветам и мудрости церкви, вылетала в окно с последним ударом палки.

Я рад тому, что в наши дни ученики в школах стали гораздо более счастливыми, а телесные наказания отменили много лет назад, но должен заметить, что и в мое время были отдельные учителя, которых можно было назвать лучом света в темном царстве. Эти люди горели желанием передать нам свои знания. Для них возможность преподавать была таким же благословением, как и желание стать священником, и далеко не просто работой. Лучшими учителями были те, кто мог заразить весь класс своим энтузиазмом, и благодаря этим людям у меня появился интерес к печатному слову, к книгам и миру идей. Меня вдохновляла их энергия, я захотел учиться, потому что процесс обучения казался настоящим приключением, целью которого было открытие неизвестных и скрытых от глаз таинственных континентов.

Мистер МакГо – сухой как щепка и высокий мужчина, ростом точно выше 180 сантиметров. У него огромная голова, которая, как кажется, парит отдельно от тела над толпами учеников, спешащих на занятия по темным коридорам здания. У мистера МакГо есть ироничное прозвище, которое никто из учеников не осмеливается произнести, когда он находится поблизости. Таких смельчаков или глупцов просто нет. Его зовут Мелкий. На учителе свободная черная сутана, под ней на сухом шарнирном теле – серый костюм-тройка. Под локтем согнутой руки он обычно несет несколько книг. Если осмелиться и посмотреть ему в лицо, в его безжалостных глазах можно увидеть выражение презрения, с которым он наблюдает и выносит приговор окружающему миру. Наверное, с высот его олимпийского роста все мы должны быть похожи на пигмеев (в физическом и интеллектуальном смысле) или лилипутов, с которыми вынужден жить этот мрачный Гулливер.

Мистер МакГо преподает нам английскую литературу, препарируя язык с такой аналитической точностью, словно патологоанатом, который разрезает скальпелем труп, а потом чудесным образом соединяет в единое живое и дышащее целое. Он перефразирует сложные отрывки Джеффри Чосера и Шекспира, превращая их в ясный и точный современный английский язык, мастерски сохраняя при этом оккультную силу оригинала. Зачастую он на несколько секунд замолкает в середине предложения, его глаза закатываются словно в поисках точной формулировки или слова, которые неожиданно оживят наши сумбурные умы, которые он в шутку называет интеллектом.

Вначале я сторонился этого странного человека, но потом начал получать несказанное удовольствие от его уроков, от аскетичного и потрясающе точного владения языком, который был для мистера МакГо настоящим оружием.

То, что в жизни этого человека присутствует подспудная грусть, ни у кого не вызывает сомнения. Вероятно, у него нет друзей среди преподавателей школы. Мы перешептываемся, что у него нет жены и детей, а живет он вместе с отцом, что, конечно, довольно странный семейный расклад для мужчины, которому уже за пятьдесят. В наши дни, вполне возможно, возникли бы вопросы о сексуальной ориентации преподавателя и о том, насколько он соответствует «норме»… Но мы, к счастью, слишком невинны, и подобные мысли нас не обременяют. Меня интригует и удивляет одиночество учителя, но я не собираюсь глубоко копаться в этом вопросе. Много лет спустя я узнал, что однажды, вернувшись домой, мистер МакГо увидел, что его отец умер и наполовину сгорел в камине, в который упал, потеряв сознание. Как ни странно, эта страшная трагедия будет связана в моем воображении с художественными произведениями, по руслу изучения которых провел нас мистер МакГо, как лодочник, перевозящий души по мистической подземной реке.

Мистер МакГо не проявлял никакого интереса к дисциплинарным