Розовая пантера - Ольга Егорова

— Я тебе только что сказала, что люблю тебя. Я люблю тебя. — Прилегла у него на животе, положив рядом щеку и ладонь, вздохнула сладко: — Мягкий. Ну и что бы было, если бы я тебе сказала?

— Ничего бы не было.

— Вот именно. Тогда зачем было говорить?

— Я бы знал.

— Ты теперь знаешь. Какая разница?

Он достал из папки самый верхний рисунок. Снова карандаш — она, наверное, любила рисовать именно карандашом, видя в мире только черно-белые цвета и не обращая внимания на оттенки. Подросток, тут же подумал он и поправил себя: «Маленькая моя, такая еще маленькая…»

— Листья как живые. — Он смотрел на рисунок и глазам своим поверить не мог, настолько невероятным был этот живой пейзаж на слегка помятом альбомном листе. Капельки росы и тяжесть, которую ощущал на себе каждый листок, — он рассматривал эти капли и эту тяжесть и чувствовал ветер, который она не нарисовала, запах влажной утренней земли, слышал даже птиц, редкие голоса которых разносились, оживляя утреннюю тишину. На следующем рисунке были изображены толпа людей — множество спин — и девочка, затерявшаяся среди этой толпы, одна, повернувшись лицом к художнику. Маленькая девочка с лицом взрослой женщины.

— Машка, ты гений. Ты классно рисуешь.

— Правда? Тебе правда нравится?

Но он уже не слышал ее, он на какое-то время остался совершенно один, бродя по нарисованным улицам, заглядывая в нарисованные окна, разгадывая тайны нарисованных лиц, — он даже не знал, сколько времени прошло с тех пор, когда взял в руки первый рисунок.

— Машка, — позвал он тихо, решив, что она заснула.

Она прикоснулась губами еще раз и вынырнула на поверхность — треугольное личико, взлохмаченные волосы.

— Какая же ты лохматая. Боже мой…

Он перебирал пальцами ее волосы, вдыхал в себя их осенний запах, прислушиваясь каждой клеточкой тела к скольжению ее рук и губ, и думал только об одном — такого не бывает. Не может быть, чтобы с ним случилось такое — счастье…

— Ты останешься? — спросила она потом, когда они снова лежали, обессилевшие оба, на полу, пытаясь отдышаться, окруженные наспех сброшенными джинсами, отлетевшими пуговицами и рисунками, рисунками…

— Останусь, — ответил он не раздумывая. — Позвоню только домой, чтобы не ждали.

— Позвони. — Она подтянулась на руках, продвинувшись вперед на полметра, и извлекла из-за дивана допотопный телефонный аппарат немыслимого зеленого цвета. Поставила перед ним, а сама снова спустилась вниз и свернулась калачиком у него под мышкой. Практически все цифры под диском были стерты.

— Мама, — Алексей путем сложных в данной ситуации математических вычислений сумел-таки безошибочно набрать домашний номер, — привет.

— Привет, сынок. Ты откуда звонишь?

— Мам, я сегодня ночевать не приду.

— Как не придешь, — забеспокоилась она, — как же…

— Мам, — перебил Алексей, потому что голос матери в телефонной трубке был слишком громким. Представив, чего она сейчас может наговорить — котлеты из щуки, пельмени, Людочка, кошечка, папа, Иден и Круз, не приведи Господи, — он твердо решил не дать ей возможности сказать больше ни слова. — Ты не беспокойся, со мной все в порядке. Я утром приду. А сейчас извини, не могу долго разговаривать. Спокойной ночи…

— Леша!

Алексей, мысленно осыпав себя всеми известными ему проклятиями, повесил трубку и отодвинул телефон обратно за диван.

Она приподнялась на локте, одарив-таки его лукавой улыбкой, потянулась через него к подносу, прихватила пальцами сразу два куска сыра и сунула в рот.

— Вообще-то в такое время суток есть вредно, но я сильно проголодалась.

— Я тоже, кстати, проголодался. — Он тоже нырнул в тарелку. — А какое сейчас время суток?

— Позднее. Таинственное и волшебное, когда стрелки циферблата, целый день пробегав друг за другом, наконец воссоединяются на его вершине. Печальное мгновение слишком короткого счастья двух вечных странников…

— А ты еще и поэт. — Он посмотрел на часы, висевшие на стене, и с удивлением убедился в том, что на самом деле двенадцать. В это мгновение секундная стрелка — третий часто бывает лишний — пересекла рубеж и минутная как по команде отпрыгнула от часовой ровно на одно деление. — Вот и кончилось счастье. Пошел обратный отсчет…

— Нам-то какое до них дело. Пускай себе бегают друг за другом. — Она снова жевала сыр. — Хочешь? — протянула ему один ломтик.

— Я голоден как зверь. И готов растерзать весь сыр, оставшийся на тарелке.

Он перевел угрожающий взгляд на тарелку, демонстрируя, видимо, свой боевой настрой. На тарелке лежал один-единственный кусок сыра.

— Терзай, — разрешила она, — я пойду в ванную. Соскользнула с него, поднялась.

— Ты куда?

— В ванную, — обернулась она, улыбнувшись. — Я же сказала, в ванную. Я никуда не исчезну.

— Точно?

— Точно, точно. Терзай свой сыр, зверюга.

Она ушла. Алексей приподнялся, огляделся по сторонам. Сыр не вызывал в душе никаких чувств, кроме аппетита, и он доел его, запив оставшимся в ее бокале вином. Встал, надел рубашку, попытавшись сосчитать, сколько пуговиц на ней не хватает. Оказалось, всего лишь двух, а он думал, что отлетело по меньшей мере штук пятнадцать.

— О-о, — протянула она, появившись на пороге в коротеньком цветастом халатике опять же розового цвета. — Потрясающе эротично. Получился разрез в самом подходящем месте. Экспромт удался…

Алексей по инерции, следуя за ее взглядом, опустил глаза вниз.

— Чертовски эротично, — согласился он и запахнул рубашку. — А тебе нечего глаза пялить, маленькая еще.

— Ах, какие мы стыдливые. Ладно-ладно, не буду больше смотреть. Прямо, потом направо. Кран с горячей водой синий, с холодной — красный.

— Все как у нормальных людей. — Он пожал плечами и поплелся в ванную, следуя ее инструкциям,

— Не перепутай, — бросила она ему вдогонку. Он, конечно же, перепутал…

Вернувшись, он застал ее сидящей на гобеленовом диване с собственными рисунками на коленках. Джемпера и джинсы продолжали лежать на своих местах, тарелка из-под сыра была пуста. «Значит, на самом деле было, — подумал Алексей, разглядывая беспорядок. — Было, не приснилось».

— Тебе идет розовый цвет. Ты специально его выбираешь?

— Мне идет розовый цвет? Нет, не специально, у меня только джемпер и вот халат. Я больше черный цвет люблю.

— Розовая пантера…

— Что?

— Мультфильм такой есть, «Розовая пантера» называется.

— Я же тебе уже говорила, что не смотрю мультфильмы. А почему розовая, она что, лесбиянкой была? Иди сюда, что ты там опять статую изображаешь.

Он послушно опустился на диван рядом с ней, обхватил одной рукой за плечи, прикоснулся губами к щеке. Она почему-то отстранилась, не взглянула на него, продолжая пристально рассматривать рисунки.