Интернет и идеологические движения в России - Коллектив Мохова

Но и на таком фоне русский национализм остается имперским. Сегодняшние и будущие вызовы ставят перед националистами задачу «перевоспитания» самих себя. Иначе маргинализирующийся с каждым годом имперский порядок утянет за собой в историческую черную дыру и русский национализм.

ГЛАВА 3

ЛЕВЫЕ 2.0: С СССР НАВСЕГДА

Глава посвящена интернет-образу левого идеологического движения. После выделения общих идеологических констант левой идеологии описываются современные западные тренды ее развития, а также ее российская специфика. Далее на основе эмпирических данных анализируется интернет-образ российского левого движения и его лидеров. Делается вывод о том, что этот образ точно отражает просоветскую идентичность левой части российского идеологического поля, основанную на воображении советского прошлого, апелляциях к государственной мощи и антизападных фобиях.

Рис. 14. Плакат, открывающий стену сообщества «Советский Союз в нашем сердце»172.

Теоретизируя левое движение

Б. Манен в своей классической работе выделил принципы представительного правления, впервые изобретенные в конце XVIII века и остающиеся неизменными и по сей день: регулярные выборы, определенная независимость власть имущих от электората в принятии решений, свобода выражения мнения и политических предпочтений управляемыми, дебаты как необходимое условие принятия публичных решений173. Форма этих принципов, которые и сформировали современный идеал либеральной представительной демократии, существенно эволюционировала со времен Французской и Американской революций: от парламентаризма в допартийную эпоху при отсутствии всеобщего (мужского) избирательного права, через эру партийной демократии с расширением политических прав населения и становлением национальных партийных систем к «аудиторной» демократии (démocratie du public) с характерными для нее снижением роли партийной принадлежности, повышением значимости индивидуальных лидеров и, главное, коммуникационных связей174.

Укоренение этих принципов, равно как и становление различных форм демократии в России, происходило прерывисто и с опозданием в сравнении с западными странами. Опыт парламентаризма и строительства устойчивой партийной системы начала ХХ века был поглощен революционными процессами 1917–1920-х гг. Возвращение к «вечным» принципам современного демократического устройства в конце 1980-х — начале 1990-х гг., в условиях роста влияния массовых коммуникаций, обнажило многочисленные трудности, связанные в первую очередь со слабостью института парламента в системе органов высшей власти, аморфностью партийной системы и отсутствием контроля власти со стороны общества.

Эти обстоятельства, непосредственным образом связанные с советским прошлым и воспроизводством его социально-политического наследия, оказали влияние на политические процессы в современной России и, в частности, на формирование особого контекста идеологического строительства. Этот особый контекст наиболее отчетливо проявляется на примере левого идеологического фланга.

Использование термина «левые» применительно к российскому постсоветскому контексту проблематично, как и сама возможность апеллирования к традиционному для западных стран на протяжении последних двухсот лет идеологическому спектру, на одном полюсе которого находятся «левые» силы, а на другом — «правые». Если в странах с устойчивыми либерально-демократическими режимами и левые, и правые впитали либеральные идеалы индивидуализма, свободы личности и прав человека (см. главу 4), то в России, до- и особенно постсоветской, либеральные идеи оказались всего лишь одной (а во втором случае — еще и отнюдь не доминирующей) из множества идеологических платформ. Если сегодня в западных политических системах наблюдается стирание или, во всяком случае, существенное сглаживание идеологических расколов, имевших место на протяжении длительного времени вплоть до конца ХХ века, а также переориентация политических сил на новые, конкретные, зачастую ситуативные различия по главным идеологическим маркерам, то в современной России все еще продолжается период идеологического размежевания. В 1990-е гг. была первая фаза этого процесса, завершившаяся становлением ярко выраженного авторитарного режима в начале XXI века, который углубил деидеологизацию большинства («советского материка», см. главу 1) и тенденцию дальнейшего размежевания политизированного меньшинства. Начиная с 2000-х гг. и по сей день мы являемся свидетелями новой фазы дробления «советского материка» деидеологизированного электората. Процессы консолидации на основе неоимперской идеи «Русского мира» приостановили, но не пресекли окончательно этот процесс. Российские идеологические трансформации, таким образом, в какой-то мере ортогональны тем, что имеют место в западных странах: хотя в обоих случаях идеологические различия и их медийная эксплуатация являются значимыми, в России вместо стирания прежних идеологических расколов и замещения их новыми происходит постепенное нарастание идеологического многообразия в обществе, порождающего все новые и новые ценностные разногласия и противоречия. Продолжение этого процесса в будущем представляется нам высоковероятным. При этом его развитие происходило и, по всей видимости, будет и впредь происходить не только по линии левый — правый, но более сложно и дробно.

Принимая во внимание данные факторы, мы постараемся обосновать использование концепта «левые» применительно к определенному идеолого-политическому сообществу современной России, о необходимости чего свидетельствует как минимум саморепрезентация этого сообщества и его членов, называющих себя левыми. Краткий анализ концепта поможет понять специфические характеристики образа российских левых, представленных в русскоязычном сегменте Интернета.

Левые: от утопизма к реформизму

Пользующееся пространственной метафорой разделение на «правых» и «левых» по идеологическим мотивам берет начало в революционной Франции конца XVIII века: первые выступали с позиций восстановления прежнего порядка — монархии («консерваторы», «ретрограды»), в то время как вторые стояли за реализацию революционных идеалов свободы и равенства, то есть изживания наследия Старого режима («прогрессисты», «радикалы»). Под знаменами последних — революционных и прогрессивных левых — оказались самые разносторонние силы, объединенные в основном идеей необходимости преобразований в республиканском ключе; во всем остальном французские сторонники республиканского устройства общества и государства не обладали единством взглядов. Позже, с появлением, концептуальным развитием и широким распространением иных идеологий — социализма, коммунизма и анархизма, — довольно абстрактная и гибкая категория «левые», ассоциировавшаяся прежде со сторонниками республиканизма и классического либерализма, стала применяться к носителям и пропагандистам новых, «социально ориентированных» идей175. Эти трансформации, имевшие место в XIX веке в странах Европы, способствовали формированию семантического ядра концепта: именно окраска этих идеологических сил, во множестве их течений и интерпретаций, наполнила термин неким устойчивым смысловым содержанием.

Таким образом, несмотря на непрекращающиеся перекрестные споры в научной литературе176 о границах, отделяющих правых от левых, равно как и о полезности использования иных парных оппозиций (демократы — сторонники авторитаризма, умеренные — радикалы) и специальных политологических категорий (например, вопрос «идеологического центра» между левым и правым полюсами) для описания идеологического многообразия, можно говорить о консенсусе среди исследователей идеологий. Благодаря этому становится возможным выделить некоторые «идеологические константы», которые характеризуют левую мысль последних по крайней мере 100 — 150 лет и справедливы в отношении идеологий социализма (в форме радикальных коммунистических течений ленинизма, сталинизма, троцкизма, маоизма и т. д., левых радикалов, а также в умеренных формах, заложивших основы социал-демократии), анархизма, экологизма и более дробных идеологических течений (левый феминизм, мультикультурализм и т. д.).

Роль «собирателя» левых идей сыграл марксизм, ставший во второй половине XIX века своего рода идейной призмой. С одной стороны, учение Карла Маркса и Фридриха Энгельса вобрало в себя опыт предыдущей «социально ориентированной» мысли — утопических проектов XVI–XVII веков и XVIII — начала XIX века, восходящих, по мнению М. Мамардашвили, как и современные левые утопии, к алхимии, последователи которой были нацелены вовсе не на описание природной реальности, а на ее мистическое переживание. Если алхимики «изживали себя через термины описания природных процессов», то левые утописты, говоря о построении справедливого общества или, в современном контексте, об эксплуатации, империализме, неолиберализме и т. д., «изживают себя в терминах описания социальных процессов, социальных структур, политических событий»177. С другой стороны, марксистское учение стало общей платформой для дальнейших идеологических интерпретаций, построений и дискуссий. Марксизм заложил основы социалистической и коммунистической мысли, являвшейся одновременно критической научной теорией общества (во многих элементах спорной и ошибочной) и идеологией, с присущими ей эмоциональным воздействием и прогрессивистским пафосом. А. Медушевский отмечает: